Но судья железной рукой навела порядок.
– Мы обязаны соблюдать социалистическую законность, – рявкнула она, – и должны как следует разобраться в этом неординарном деле.
Возились долго, отправляли на доследование, даже вызывали в качестве свидетельницы Раису. Но доставленная под конвоем в зал суда мать только пролепетала, что «Коля хороший, никого не обижает».
Сергей Филиппович отметил, что при взгляде на Раису лицо подсудимого мягчеет, а глаза делаются ласковыми.
«Слава богу, – подумал педагог, – он еще не совсем пропал, любит мать».
Четырнадцатого октября огласили приговор. Судья долго читала бумажку и наконец произнесла: «Пять лет с отбытием в спецПТУ».
Неожиданно Жора Рощин зарыдал. Николай поглядел на него и, жестко усмехнувшись, сказал:
– Ничего, ничего, скоро вернусь за тобой, в глаза-то мне погляди!
Рощин уставился в лицо мучителя и, всхлипнув, упал на пол. Зал загудел.
– Конвой, – крикнула слегка растерявшаяся судья, – уведите осужденного.
– Мало дали подлецу, – вышла из себя дама – народная заседательница.
– Надо было вкатить на полную катушку, – бушевал второй заседатель – военный.
– Прекратите, – прикрикнула на них потерявшая самообладание судья. – Вы готовы ребенка с лица земли стереть, знаете, в каких условиях он рос? По-хорошему, его не в спецПТУ, а в добрую семью отдать надо.
– Такие, как вы, – заорал военный, – помогают преступникам.
– Давно заметили вашу странную лояльность к уголовным личностям, – зашипела дама.
Зал притих, слушая перебранку. Судья спокойно повернулась и пошла к выходу.
Шабанов, которого в это время конвойные сопровождали к выходу, внезапно громко и внятно сказал:
– Всем воздастся по делам их, а за меня особо.
Пришедший в себя Жора Рощин опять потерял сознание.
– Вас, Анна Перфильевна, – продолжал Николай, – минует чаша божьего гнева, а за доброту будет награда.
Судья вздрогнула и быстро исчезла в задней комнате. Георгия Рощина на руках отнесли в машину, у парня отказали ноги. Весь следующий год он лечился у невропатолога.
– Шабанов больше не появлялся в детдоме? – поинтересовалась я.
– Никогда, – покачал головой Сергей Филиппович, – впрочем, не считаю его своим воспитанником.
На улице ярко светило солнце. Зима наконец отступила, весна перехватила у нее эстафетную палочку и теперь вовсю старалась, заливая Москву ярким теплым светом.
Значит, Николай Шабанов был осужден «за веру». Лучшего подарка религиозному фанатику придумать трудно. Ореол мученика прибавляет таким людям силы. Интересно, в спецПТУ он тоже пытался заниматься «обращением»? Главу «путников» зовут Николаем, и Людмила Шабанова – член секты. Напрашивался только один вывод. После освобождения брат каким-то образом отыскал сестру и подчинил своей воле. Но благодаря Сергею Филипповичу я теперь знаю, где искать адрес Николая. Скорей всего он есть у Раисы, сын и мать, конечно же, поддерживают отношения.
Не задерживаясь в городе, я выехала на шоссе и понеслась в Ложкино. Угрюмый следователь Николай Васильевич, вот кто может помочь.
Капитан оказался в комнате не один. Напротив него на краешке стула сидел совсем молодой паренек, можно сказать, мальчишка. Лицо его украшали многочисленные синяки, царапины и ссадины.
Увидав меня, следователь расплылся в улыбке и велел парню:
– Уходи и делай выводы.
Подросток выскользнул в дверь.
– Воспитанием поколения пепси занимаетесь, – улыбнулась я. – А что же детская комната?
Николай Васильевич крякнул:
– Это наш оперативник.
– Такой молодой!
– Уже в армии отслужил, козел!
– Почему козел?
Капитан рассмеялся, вытащил «Мальборо».
– Ну посудите сами.
Сегодня рано утром молоденький сотрудник должен был сопровождать преступника на следственный эксперимент. Вор-домушник ограбил квартиру, а хозяйку связал и запер в ванной. И вот теперь его следовало доставить на место происшествия, чтобы подозреваемый показал, как и что происходило в тот день.
Накануне вечером оперативник славно погулял на свадьбе у близкого друга, закусил, потанцевал и, конечно же, от души выпил. Если говорить точнее, изрядно перебрал, до полного отсутствия рефлексов. Утром проспал, вскочил в половине девятого и небритый, нечесаный, в помятом свитере да грязных джинсах рванул на работу.
Подследственного же из СИЗО привезли как назло аккуратно выбритым, в строгом костюме, при галстуке. Воришка благоухал одеколоном и сверкал напомаженной шевелюрой.
Приковав к себе наручниками уголовника, опер, охая от головной боли и распространяя стойкий аромат алкоголя, вошел в пострадавшую квартиру.
И здесь произошло непредвиденное. С криком «Ах ты, гад ползучий» хозяйка накинулась с кулаками на… опера. Воришка покатывался со смеху, глядя, как озверевшая баба молотит кулаками милиционера по лицу, яростно выкрикивая: «Будешь знать, сволочь, как честных людей грабить». Конвойные кое-как оторвали потерпевшую. Поняв ошибку, хозяйка стала извиняться, но следственный эксперимент все равно не состоялся.
– Молодой очень, – вздыхал Николай Васильевич, – вот и не знает, что для подследственных выезд из СИЗО – важнейшее дело. В камере и костюмчик найдут, и одеколончик, и носовым платком снабдят, чтобы прилично выглядел… А вы с чем пришли, Дарья Ивановна?
– Скажите, Николай Васильевич, можете затребовать дело из архива?
– Какой срок давности и кто занимался?
– Вот год не назову, судью звали Анна Перфильевна.
– О-о! – живо отреагировал Николай Васильевич. – Соколова!
– Знаете такую?
– Ну кто же ее не знает. Кровушки у сотрудников литры выпила. Никаких адвокатов ей не требовалось, в делах копалась сама, любую неувязку с ходу видела. Доставалось нашим от нее по полной программе. Чуть что, заявляет: «Нас поставили соблюдать социалистическую законность», и бац – дело на доследование. Начальство на всех совещаниях взывало: «Оформляйте дела так, чтобы Соколова не придралась!» Я-то ее застал, когда она уже в городском суде работала. Въедливая баба. Если видела хоть малейший повод отпустить – моментально освобождала. И никто ей не указ, никого не боялась. Теперь таких судей что-то я не вижу.
– Почему вы о ней в прошедшем времени говорите? – осторожно поинтересовалась я.
– На пенсию ушла, – пояснил Николай Васильевич, – сейчас в юридическом колледже преподает, стара уже, а голова ясная, память крепкая, дела помнит! Вы с ней сначала поговорите. Только зачем вам?
– Устроилась на работу в газету, редактор заказал раскопать интересный материал о процессе прошлых лет, сектанта судили…
– А… – успокоился капитан. – Пишите, конечно, люди любят про такое читать…
Получив адрес колледжа, где трудилась «железная» Соколова, я поехала домой.
В холле сиротливо стоял небольшой кожаный чемодан. Аркашка вернулся из Индии. Я поднялась к нему в комнату.
– Как поездка?
– Хорошо, – вяло ответил Аркадий, лежа в кровати.
Я насторожилась. Занавески задернуты, свет не горит. Лицо сына непривычно красное, глаза лихорадочно блестят.
– Да ты заболел!
Сунутый под мышку градусник показал через минуту ровно сорок. Внезапно Кешу начало тошнить. Перепугавшись, я вызвала «Скорую».
Молоденькая докторица, чуть выше Маруси ростом, войдя в комнату, сразу же попросила:
– Раздерните шторы.
В свете уходящего дня стало видно, что лоб и щеки Аркашки покрывают жуткого вида нарывы. Причем выскочили они только что, буквально за последние десять минут.
Девчонка растерянно обозревала больного, потом честно призналась:
– Я в затруднении, сейчас вызову более опытных.
Через полчаса появилась дама лет пятидесяти, с грузным лицом. Уставившись на почти потерявшего сознание Кешу, она пробормотала:
– Ну и ну, что за дрянь такая?..
Потом ее взгляд упал на использованный билет Аэрофлота, валяющийся на тумбочке, и она спросила:
– Откуда вернулся?
– Из Индии.
Врач моментально выскочила в коридор и, схватив телефон, заорала:
– Восемнадцатая, немедленно ко мне, тревога номер два.
Я ничего не понимала.
– С кем контактировал больной? – накинулась на меня эскулапша.
Я пожала плечами:
– Ни с кем, его жена на работе, сестра болеет, дети с няней в доме отдыха.
Мы отправили близнецов с Серафимой Ивановной на отдых, как только заболела Маня, подальше от инфекции.
– Кто еще в доме?
– Домработница и кухарка.
В этот момент, страшно воя, во двор влетели два «рафика». Оттуда вылезла целая команда странно одетых людей. Все укутаны в брезентовые комбинезоны, на ногах нечто, напоминающее сапоги, на лицах резиновые шлемы, огромные очки и респираторы. Четверо держали в руках баллоны с распылителями, трое тащили носилки.
– Где? – спросил один.
– Второй этаж, – ответила врач.
