Вера хмуро улыбнулась:
– У Иры талант один есть, она может менять свой почерк или скопировать чужой, да так виртуозно, что человек только диву дается. Вроде не писал такого никогда, а текст перед глазами! А печать… Так она у Олеси в столе лежит. Точно Олеся все сделала, теперь она иногда сталкивается со мной во дворе, глаза в пол упрет и бормочет: «Здрассти, тетя Вера, доброго здоровьичка вам!» Стыдно ей, что меня живую в мертвую превратила!
– Ира к вам не приходит?
– Нет.
– И не звонит?
– Нет, – тихо ответила Вера, – да и не надо. Пусть у нее все сложится хорошо. Дай бог ей мужа богатого, жизнь в достатке, счастливую. А я докукую как-нибудь. Да и нормально я живу. Мне бы только работу на дому найти, и тогда вообще все будет прекрасно.
Я сел в машину и стукнул ладонью по рулю. Нет, какая дрянь эта девчонка! Ладно, предположим, ей до одури хотелось обеспеченной жизни, шмоток, драгоценностей, вот она и «похоронила» маму. Но ведь потом, получив все, чего добивалась, могла бы прислать Вере продуктов! Ну откуда берутся подобные чудовища? Наука педагогика страшно заблуждается, полагая, что человека можно воспитать. Нет уж, что росло, то и выросло! Генетика – страшная вещь! Пестуешь дитятко, водишь его на занятия английским, в бассейн, нанимаешь репетиторов, прививаешь ему манеры, и в результате сыночек начинает глушить водку бутылками. Промучившись пару лет, без конца задавая себе вопрос: ну в кого он такой уродился, вы вдруг сообразите, что у вашего отца был двоюродный брат алкоголик, асоциальная личность и самый отвратительный маргинал. Непостижимым образом вашему сыну передался его набор генов.
На переднем сиденье запрыгал мобильный. Я поднес трубку к уху.
– Вава! – заверещала маменька. – Это безобразие! Ты забыл про мой отъезд.
– Вовсе нет, – попытался оправдаться я, – уже качу к тебе.
– Ты давно должен быть у меня.
– Но поезд только…
– Безобразие!
– Мы приедем на вокзал за два часа!
– Глупости! Никто не относится к своей матери так по-хамски, как ты! Никакого внимания, – тарахтела Николетта без остановки.
Я молча рулил по улицам, мысленно благодаря человека, который изобрел «Хэндс-фри», по крайней мере обе мои руки сейчас вертят баранку.
Под неумолкаемую телефонную ругань маменьки я добрался до ее дома и позвонил в дверь.
– Отвратительно, – неслось из наушника. – Я стою, совершенно готовая, а он неизвестно где шляется…
Створка распахнулась, Нюша горестно покачала головой.
– Беги скорей к ней в комнату, она злится жутко, аж посинела!
– Безалаберность вкупе с безответственностью… – неслось из трубки.
Я осторожно приоткрыл дверь и увидел дивную картину. Маменька лежит на огромной кровати, около нее стоит коробочка конфет. Николетта со страстью отчитывает сына, изредка делая перерыв, чтобы сунуть в рот очередную шоколадку.
– Ты больше не худеешь? – поинтересовался я, входя в комнату.
Маменька взвизгнула, вскочила на ноги, потом обрушилась на постель и простонала:
– Что за идиотские шутки? Подкрасться и заорать!
– Извини, если тебя напугал.
– Ты меня чуть не убил! Сколько времени можно ехать?
– Но до отхода поезда еще далеко.
– Ничего слышать не хочу! – заорала Николетта. – Бери багаж, и пошли.
Я оглядел пять чемоданов, две сумки, портплед и изумился:
– Ты решила взять с собой весь гардероб?
– Не пори чушь! Здесь только самое необходимое, сущая ерунда.
– В пяти чемоданах?
– Хватит, – топнула ножкой Николетта, – там два вечерних платья, к ним соответствующая обувь и сумочки, несколько брюк, свитера, белье…
– Но то, что ты перечислила, легко влезет в одну сумку, – недоумевал я, пытаясь оторвать от пола тяжелые баулы.
– Там еще разные мелочи!
– Какие?
– Вава! Ты зануда! Такие маленькие пустячки, без которых женщина просто не может существовать.
– Ну, например, – пропыхтел я, таща огромный светло-коричневый кожаный саквояж с раздутыми боками, – вот в этом что лежит? Ты решила прихватить с собой тридцатидвухкилограммовую гирю, чтобы заняться силовой гимнастикой?
– Фу! – в гневе воскликнула маменька. – Здесь подушка!
– В гостинице их полно!
– Я могу спать только на своей! Еще там утюг!
Я выволок чемоданище в коридор.
– В отеле найдутся приспособления для глажки.
– Нет! Они будут плохими! Еще там пара любимых книжек, косметика, парфюмерия, кофеварка.
– Кофеварка?!
– Вава! Кофе для меня – это все! А нигде его не делают хорошо. Потом альбом с фотографиями. Ах, там есть уникальные снимки, раритетные. Ну, ты же знаешь, какие люди бывали у нас дома! Элита! Писатели, актеры, ученые… Я в Карловых Варах с кем-нибудь познакомлюсь и буду демонстрировать альбомчик. Затем еще обувь: тапочки, четыре пары туфель, три – сапог, резиновые шлепки, ботиночки на меху, кроссовки, вьетнамки, босоножки…
– Сейчас февраль, – напомнил я, подтаскивая к кожаному монстру его близнецов.
– И что? – осеклась Николетта. – В босоножках я буду по отелю ходить. Дай припомнить, что я еще туда запихнула? Ах да, пять полотенец!
– Неужели полагаешь, что в номере их не окажется?
– Я привыкла к своим и не собираюсь пользоваться всякой дрянью! Постельное белье…
– Но…
– Никаких «но»! Я сплю только на шелке! От остального у меня аллергия! Вот и пришлось взять шесть комплектов.
– Сколько? – подскочил я.
– Шесть, – преспокойно повторила маменька, – плед, валик под спину, полотняные салфетки, небось в местном ресторане одни бумажные, чашечка, ложечка, тарелка, небольшой тазик, к нему ковшик, три фотоаппарата… Ты еще долго будешь возиться с багажом?
Я подавил в себе желание поинтересоваться, зачем брать с собой сразу три фотоаппарата, спустился к машине и принялся старательно утрамбовывать в «мерс» «корзину, картину, картонку…». Хорошо, что у маменьки нет маленькой собачонки.
Не успели мы отъехать и пяти метров от подъезда, как Николетта завопила дурниной:
– О господи!
– Что случилось? – испугался я, притормаживая.
– Совсем забыла!
– Билет?
– Нет!
– Паспорт!
– Разве я дура? Конечно, нет, документы со мной.
– Деньги?
– Ты считаешь, что я способна выйти из дома без кошелька?
Действительно, я виноват, исправлюсь. Николетта никогда не забудет о деньгах.
– Что тогда? – с тяжелым вздохом осведомился я.
– Черепашка!
– Что?!
– Бронзовая черепаха, – воскликнула Николетта, – стоит на тумбочке возле кровати, без нее я никуда.
Схватив мобильный, Николетта потыкала в кнопки и отдала указание Нюше:
– Ступай в спальню…
Потянулись минуты, пять, десять, пятнадцать, из подъезда никто не показывался, Николетта снова вцепилась в телефон.
– Сколько можно тебя ждать?! Какие туфли! Так иди, не замерзнешь.
Через пару томительных мгновений Нюша прямо в тапочках вылетела на снег.
– Вот, – пробасила она, открывая дверцу «Мерседеса», – еле нашла!
– Тебя только за смертью посылать, – начала было Николетта, но, не успев закончить фразу, завизжала: – Идиотка, ты что приволокла?
– Так вы сами просили, – попятилась Нюша, – черепаху, из спальни!
– Дура, – бесновалась маменька, – посмотри внимательно, это что?
– Так уши.
– Вот, вот! Ты когда-нибудь видела черепаху с ушами?
– А я их вообще не видывала живьем, – заявила Нюша, – чай, они не кошки, по Москве не бегают.
– У черепах нет торчащих ушей, – еле сдерживая смех, сказал я, – впрочем, длинных, поднятых вверх хвостов тоже. Это статуэтка собаки.
– Только такая кретинка, как ты, могла перепутать земноводное с млекопитающим, – застучала кулачками по торпеде маменька. – Вава, ступай наверх.
– Какая ей, черт, разница, – возмутилась Нюша, оказавшись в лифте, – черепаха, собака, тьфу, покоя нет.
Я дипломатично промолчал. Не следует осуждать хозяйку в присутствии прислуги, хотя, положа руку на сердце, я полностью согласен с домработницей.
В спальне царил кавардак. Нюша, торопясь найти безделушку, перевернула все вверх дном. Я старательно изучил тумбочку: ничего. На трюмо тоже, и в гардеробе одни тряпки. Зазвенел мобильный.
– Нашел? – прокричала Николетта.
– Нет.
– Возвращайся в машину.
Ощущая себя преступником, отпущенным по амнистии, я спустился вниз и завел мотор. Половину пути до вокзала мы проехали молча. В конце концов, чтобы утешить маменьку, я спросил:
– Ну зачем тебе эта черепаха? Лишняя тяжесть.
– Нужна, это мой талисман.
– Честное слово, я перерыл всю спальню и не нашел ее, ты мне не веришь?
– Да, ее в комнате нет, – сообщила Николетта.
– Где же она? – удивился я.
– В чемодане, я взяла ее с собой, – как ни в чем не бывало ответила маменька, – пока ты бегал, я вспомнила, куда ее сунула.
У меня на время пропал дар речи.
На вокзале я нанял носильщика. Помятого вида дядька нагрузил на тележку багаж и споро побежал сквозь толпу, мы заторопились следом. В какой-то момент Николетта отстала, я оглянулся и увидел, что она стоит возле небольшого магазинчика.
