Фотосессии, контракты, Париж, поклонники, интервью, слава и непременно аудиенция у Елизаветы Второй…
– Так, говоришь, на Рублевке этот гад поселился? – прервал ее размышления Фил.
– На Рублевке, – кивнула Дуська.
– Один, с прислугой?
– Один.
– А в подвале он сумасшедшего парня гнобит?
– Гнобит.
– А на портрете, говоришь, Покровская изображена?
– Изображена.
– Ясно. Собирайся, пойдем. – Фил схватил с вешалки куртку и надел ее.
– Куда? – испугалась Дуська так, что мурашки перед глазами забегали.
– На Рублевку! – Фил метнулся к дивану, что-то там приподнял, куда-то залез, и в руках у него оказался пистолет. – Мы устроим засаду. Выследим твоего бойфренда и произведем… захват!
– Захват?! – ужаснулась Дуська.
– Ну да, захват. Ты что, думаешь, я всю жизнь этот подъезд гребаный надзирал? Да я… да я… – Фил выпятил грудь колесом. – Я, между прочим, боевой офицер! Капитан Советской армии! Командир саперной роты! – Фил дунул в дуло пистолета и сунул его во внутренний карман куртки.
– Я не поеду, – твердо сказала Дуська и опять потрогала себя за красивый нос. – Ночь на дворе! Ты не представляешь, как это опасно! Алекс – страшный человек. Он убийца, грабитель, бандит. У него в душе ледяная глыба, а вместо сердца булыжник, у него… – Дуська запуталась в аргументах и замолчала. Ей так не хотелось рисковать жизнью сейчас, когда она стала красавицей… – И потом, – горячо обратилась она к Филу, – я даже толком не знаю, куда ехать! Не помню!
– Вспомнишь! – Глаза у Портнягина горели, а руки трепетно поглаживали карман, где лежало оружие. – Ты знаешь, что за убийцу Покровской назначена награда пять миллионов долларов?
– Нет.
– Обещаю тебе половину по окончании операции. Я этого моджахеда в два счета скручу, вот увидишь. Кто я и кто он?!
– Ладно, поехали, капитан, – неожиданно согласилась Дуська. – С тобой и правда не страшно. Только мне одеть нечего.
Фил ринулся к шкафу и стал вытряхивать из него все содержимое.
– Выбирай! Не от кутюр, конечно, но для боевой операции сойдет.
Дуська выбрала теплый свитер болотного цвета, легкую куртку военного образца и шапку-цигейку, тоже военную. Все село как влитое, словно мерки с нее снимали.
– Вот с обувью у меня затык, – смущенно признался Портнягин. – Врач велел ноги в тепле держать, поэтому у меня только пять пар валенок, да кирзовые сапоги на лето.
– Кирзовые сапоги давай, – распорядилась Дуська.
Фил сам обмотал ей ноги портянками и обул.
Дуська, топнув ногой, отдала честь.
– К бою готова, – отрапортовала она. – А на чем мы поедем?
– У меня мотоцикл с коляской есть, – похвастался Фил. – Я на рыбалку на нем езжу, да и так, природу понюхать.
– Ох, несерьезная у нас экипировка, товарищ командир саперной роты. Ох, несерьезная! – вздохнула Дуська.
– Погоди, вот пять миллионов долларов заработаем, тогда экипируемся, – подмигнул ей Фил. – За мной, Дульсинея!
– Кхе, кхе…
– А-апчхи!
– Скорее бы лето.
– Хотя бы весна. Апчхи!
– А сейчас что?!
– Вроде бы март был.
– Этот март баловник, этот март чародей, веет свежим своим опахалом…
– Май! Май там опахалом веял, а не март.
– Зануда ты, Верунь. Даже в подвале, даже со сломанным пальцем – зануда.
– Я просто литературу хорошо знаю. Палец тут ни при чем. Кстати, как ты думаешь, он будет потом сгибаться? А то ходить с негнущимся третьим пальцем на правой руке в моем возрасте несолидно.
– Зато с таким пальцем удобно посылать всех по известному адресу. Хуже будет, если моя нога неправильно срастется. От негнущейся ноги никакой функциональной пользы.
– Ну почему же! Можно возле метро просить милостыню на костылях, можно оформить инвалидность и получать от государства деньги, можно… Апчхи! Если не посадят, то много чего можно.
– Кхе, кхе! У тебя под гипсом чешется?
– Не то слово. Дерет! Выть хочется… Там рыжики еще остались?
– Навалом, Верунь. Но есть маленькая проблема, у меня от них понос и изжога, а удобства на улице. Может все-таки переберемся наверх? Там хоть кровати есть.
– Да перебирайся, пожалуйста! А я хочу спать спокойно. Пусть холодно, пусть темно, пусть гипс, пусть понос, зато на свободе!
– Да могила тут, а не свобода! Могила с рыжиками! Знал бы Ричард, во что мы вляпались ради его глупой прихоти. Апчхи!
– Знаешь, милая, очень многие ради такой «глупой прихоти» и не в такое бы вляпались. Подумаешь, годик в подвале посидеть! Зато Лева и Дина…
– Да не узнаем мы тут никогда, что будет с Левой и Диной! Чхи!
– Как только они подадут заявление в загс, их ждет та-а-акой сюрприз! Подай-ка мне баночку рыжиков и уступи на полчасика доху, что-то мой тулуп плохо греет. Кхе, кхе…
– Да на тебе, на! И рыжики, и доху, и последнюю банку варенья! Все, не могу больше. Я наверх пойду! Я ночью в магазин съезжу и куплю себе колбасы! Докторской! И икры! И сок томатный, и яблоки, и… торт! С розочками…
– Бунт на корабле? Ну иди, иди. Слабая ты, Кларунь. Невыносливая. Чхи! Иди, иди!
– И пойду!
– На лестнице не споткнись.
– Рыжиками не подавись!
– Лбом о притолоку не ударься!
– Не помри от чесотки!
– Выдра одноногая!
– Выхухоль с загипсованным «факом»!
– Ричард бы переписал завещание, если бы знал, что ты слабонервная!
– Ричард сдох, туда ему и дорога! Он в гробу! А я жить хочу, я черной икры хочу, солнца, дневного света, томатного сока!
– Кла-а-ар?! Кларунь!
– Что?
– Если ты купишь большой торт с розочками, принесешь мне кусочек?
– Нет уж, сама выползешь.
– Зараза. Апчхи!
– А то все розочки съем!
Как это получилось, Дина не поняла.
Был ресторан: суши, саке, саке, суши и снова саке… И вдруг оказалось – кровать, сбитые простыни, спутанные волосы, провал в памяти и какой-то законсервированный восторг в груди.
– У нас был секс? – потрясла она за плечо спящего Левина.
– Слушай, я не знаю, как это называется, – открыл он глаза, – но ты уложила меня в свою кровать, раздела и делала что-то такое, отчего я потерял сознание.
– Мама… – схватилась Дина за голову. – Кстати, а где мама-то? – огляделась она.
– До этого мы так и не докопались. Отвлеклись. Прости! – Левин уткнулся ей губами в плечо.
– За что? – Она отстранилась и посмотрела на него подозрительно.
– Я не снимал очки, когда ты со мной делала это. Я хотел все видеть в подробностях.
– Увидел?!
– О да… В Лондоне так не получится. В Лондоне очки все время запотевают от сырости, а бабы, английские бабы, фригидны, как копченые рыбы. Они не раздеваются до конца даже в душе, они…
– Все, хватит! – Дина вскочила с кровати и обнаружила, что она совершенно голая.
Суетиться по этому поводу было лень. Тем более что длинные волосы скрывали ее до пояса.
– Между нами ничего не было, – властно сказала она.
– Да, да, конечно, – сладко потянулся Левин в постели и откинул простыню, под которой он тоже оказался в чем мать родила. – Это была ошибка. Страшная, нелепая ошибка, от которой так не хочется, так не хочется в Лондон!..
– Я погуляю собаку, – сухо сказала Дина, натягивая джинсы, – а ты умойся, побрейся, а главное – оденься, англичанин. Срам на тебя смотреть.
– Мой телефон звонит, – блаженно закрывая глаза, пробормотал Левин. – Возьми, дорогая, узнай, какому уроду что-то нужно в это прекрасное утро.
– Я тебе не дорогая.
– Ответь, недорогая, прошу! – Левин и не думал прикрываться, лежал во всей своей первозданной красоте.
Дина нехотя взяла трубку.
– Это маг! – прикрыв рукой микрофон, сообщила она.
– Что ему нужно?
– Срочно увидеться с тобой в кафе «Жаворонок».
– О нет! Нет! – заорал Левин. – У меня постсексуальная обездвиженность!
– У него обездвиженность, – серьезно сказала Дина в трубку. – Постсексуальная. Ага, ага… Тогда маг вынужден передать тебе все через меня.
– Нехай через тебя передает, – махнул рукой Левин. – Трезвее буду.
– Господин Андрейкин просит сказать, что их было двое.
– Кого?
– Пожилых дам, которые нас с тобой сюда прописали, которые сбегали в милицию и объяснили, что ничего криминального в приобретении этой квартиры на Арбате нет, которые дали Евдокии Егодиной деньги на фирму «Юпитер», которые…
– Стой! Ничего не понимаю. – Левин сел в кровати.
– Господин Андрейкин просит сказать, что вторую даму зовут Клара Аркадьевна Левина.
– Что?!! – подскочил Левин. – Что ты сказала?!
