– Куда ты? – встрепенулся Володя.
– Домой, куда же еще? Надеюсь, ты не думаешь, что я буду здесь ночевать? – я осеклась на полуслове – ведь я вовсе не то имела в виду, а получилось двусмысленно.
– Я и не думал, – растерянно ответил он, – я хотел попробовать тебя написать…
– Не сегодня, дорогой, я устала и хочу есть, – я постаралась, чтобы голос мой звучал помягче.
– Так давай ужинать! – обрадовался он. – А потом отберем кое-что для тещи, – он кивнул на коробку, – я ей сразу отвезу и тебя провожу.
Он побежал на кухню, захлопал дверями шкафов и холодильника, а потом появился на пороге с виноватым видом, из чего я сделала вывод, что в доме есть нечего. Вот что значит одинокий мужчина! В доме ни крошки съестного. Конечно, меня он сегодня в гости не ждал, но для себя-то он что, вообще еды не покупает? Святым духом питается?
Порывшись в закромах и ничего не найдя, Володя сказал, что быстро сбегает в магазин. Я стала было его отговаривать, но он мигом оделся и был таков.
От скуки я продолжала рыться в старых фотографиях. В мастерской было удивительно тихо, и вдруг в тишине раздался негромкий скребущий звук.
Я огляделась: крыса, что ли? Но звук доносился от входной двери.
Кто-то возился с замком.
Я вскочила и замерла. Может, Володя уже вернулся? Но не мог же он прийти так быстро, разве что деньги забыл. И потом, он бы открыл дверь быстро и уверенно, по-хозяйски, а сейчас кто-то возился с дверью осторожно, явно стараясь не производить лишнего шума, и делал это так долго, что мне стало ясно: либо он подбирает ключи, либо пользуется отмычкой.
Вот тут мне стало по-настоящему страшно, потому что я поняла, кто стоит по ту сторону Володиной двери. Это наверняка тот самый человек, который зверски убил Аделаиду, Глеба, Веру Сергеевну… От страха я догадалась, что ему нужно в мастерской – та самая коробка с фотографиями и письмами. Он следил за нами от квартиры покойной, я вспомнила тень в подъезде и поняла, что она мне не померещилась. Там на лестнице он увидел коробку, понял, что в ней, и поехал за нами. Здесь кстати Володя вышел, и теперь для убийцы очень удобный момент забрать коробку, а меня, понятно, он тоже убьет.
Я представила, как Володя вернется из магазина и найдет на полу мой хладный труп с перерезанным горлом, и страшно на него разозлилась – нашел время бегать по магазинам! Мужчина, называется. Не может слабую женщину защитить! С логикой у меня было слабовато, но это объяснялось тем, что я ужасно испугалась.
Мысли неслись в голове со скоростью света, потому что там, в мозгу, прочно засел страх. Я крадучись подобралась к двери и замерла, прислушиваясь. По другую сторону я слышала чье-то дыхание, звяканье отмычек и царапанье. Он был совсем рядом со мной. Нас разделяла только хлипкая Володина дверь. То есть дверь-то была дубовая, но вот замок…
Опять я разозлилась на Володю – не мог поставить железную дверь и нормальные замки, как все нормальные люди! И ведь не от нищеты, а от безалаберности, угораздило же меня с ним связаться!
Еле дыша от страха, я подкралась к выключателю и погасила свет в мастерской. Не знаю, зачем я это сделала, наверное, совсем потеряла голову от страха. Что делать? Кричать? Дом старый, люди в нем живут мне незнакомые, кто пойдет на крик?
Самое интересное, что, если бы такое случилось у меня дома, я была бы совершенно спокойна, потому что сосед сверху, инвалид умственного труда Григорий Полиенович, всегда дома, а слышимость в нашем доме, как я уже говорила, отменная. Поэтому я бы просто зашла в ванную, окликнула соседа негромким голосом и попросила вызвать полицию, в крайнем случае объяснила бы все подробно. В нашем отделении полиции Полиеныча знают все. Он достал их бесконечными жалобами. Так что через пять минут наряд полиции находился бы у дверей моей квартиры. Но здесь совершенно иные порядки, поэтому я должна рассчитывать только на собственные силы.
Глаза мои привыкли к темноте, и я поискала какое-нибудь оружие – что-нибудь потяжелее, чтобы огреть незваного гостя. На глаза попалась сковородка. Старая медная сковородка с прозеленью лежала на столике почему-то в комнате. Что вы хотите от одинокого мужчины? Но все же пользоваться медной посудой в наше время – это, доложу я вам… Я схватила сковородку, запуталась в скатерти, уронила какую-то чашку. И только тогда до меня дошло, что я разрушила натюрморт. Наплевать, если я не спасу себя сама, то Володя, вернувшись, найдет такой натюрморт! Хотя, кажется, это называется по-другому.
Я вооружилась сковородкой, схватила под мышку коробку с фотографиями – раз тот мерзавец хочет их получить, я все сделаю для того, чтобы они ему не достались.
Со сковородкой наперевес я заняла позицию сбоку от двери, чтобы напасть на убийцу первой, как только он появится на пороге.
Ждать пришлось недолго: замок лязгнул, дверь с тихим скрипом отворилась, и в дверном проеме показалась мужская фигура. В первый момент он меня не заметил, потому что попал из света в темную квартиру. Ни секунды не мешкая, я тут же огрела его сковородкой. Он охнул, выругался и, закрыв голову руками, шагнул в сторону. Я расстроилась, что удар получился скользящий, но некогда было раздумывать, и я проскользнула мимо него на лестничную площадку. Пробежав по инерции несколько шагов, я поняла, что бегу не вниз, а вверх, на чердак – от страха я совершенно потеряла ориентацию. Чтобы спуститься вниз, надо было вернуться назад и пробежать мимо дверей мастерской, но путь этот был для меня уже отрезан: высокий мужчина с перекошенным от ярости лицом выскочил из мастерской и шел ко мне, прижимая руку к тому месту на голове, по которому я звезданула его сковородой.
Он пошатнулся, схватился рукой за перила, и я успела его разглядеть. Это длинное веснушчатое лицо, крупный хрящеватый нос я видела только что на фотографии в альбоме покойной Веры Сергеевны. Но там же стояла дата – тысяча девятьсот шестьдесят первый год! А мужчина на площадке был довольно молодой. Как это понимать? И где я еще недавно видела это лицо? А, на выставке, когда мы с Володей забрасывали наживку. Вот и рыбка клюнула!
Мелькнула мысль о том, какая я умная, все правильно рассчитала, но некогда было расслабляться, этот тип способен на все. Дорога вниз мне была отрезана, оставался чердак.
На лестнице послышались неторопливые шаркающие шаги. Перегнувшись через перила, я выглянула в пролет. По лестнице поднималась скромно одетая немолодая женщина.
– Вызовите полицию! – крикнула я ей. – Здесь убийца!
Времени на объяснения у меня не было, надо было уносить ноги. Взбежав вверх, я увидела перед собой запертую дверь чердака, снизу, тяжело дыша, поднимался убийца. Я тоже утомилась бегать по этажам с коробкой под мышкой. Надо было что-то решать. Тут я вспомнила детство золотое, ведь я жила в этом доме и знала секрет чердачной двери.
Это вышло случайно. Моей подружке Таньке Морозовой отец купил велосипед. Обалдев от такой роскоши, мы катались бесконечно, через неделю врезались в чей-то гараж, погнули раму и сломали переднее колесо. Рыдая, мы понесли велосипед к соседу дяде Леше Ситникову, в трезвом состоянии он имел золотые руки и все всем чинил. Было безумно жалко велосипеда, а Танька боялась родителей. Дядя Леша немного подумал и сказал, что сделает. Только нужна какая-то железка, можно поискать на чердаке. Но ключ от чердака был только у дворничихи. Тогда-то дядя Леша и показал нам, как можно попасть на чердак без ключа. В тот раз у нас ничего не вышло, потому что нас засекла управдомша, фамилия ее была Тарасюк. Ее все так и называли, имени никто не знал – Тарасюк пошла, Тарасюк сказала. Тарасюк увидела, как дядя Леша пошел на чердак, и страшно на него заорала, мы не поняли, что она кричала, но дядя Леша испугался и ушел. Велосипед он потом починил, до сих пор не верю, что он хотел сделать на чердаке с нами что-то плохое.
Я ощупала стену слева от чердачной двери. Так и есть: один кирпич вытаскивается легко. Господи, прошло тридцать лет, люди менялись, умирали, переезжали, а тут все как раньше! Я вынула кирпич из стены и, засунув руку в образовавшийся проем, отодвинула изнутри засов. Убийца был уже в нескольких шагах от меня, вставлять кирпич на место было некогда, я проскользнула на чердак, захлопнула за собой дверь и задвинула засов. С того времени, как мы прятались здесь и играли в казаков-разбойников, прошло тридцать лет. Изменилась жизнь, изменилась страна, в которой я живу. Сама я из худенькой девочки с двумя косичками и вечно разбитыми коленками превратилась в бабушку, – правда, достаточно моложавую, – но здесь, на чердаке старого дома, все осталось как раньше, разве что слой пыли на балках и на трухлявых досках пола стал еще толще.
