Врачи, однако, были настроены оптимистично. Говорили, что хоть и остались на ее лице шрамы, но со временем можно будет еще провести серию операций, только нужно подождать. Но Мария Николаевна все уже для себя решила. Если бы она жила в девятнадцатом веке, то дорога ее после несчастья была бы определена: в монастырь. Там бы она доживала жизнь, коротая время в молитвах, ожидая встречи с Богом. Но Мария Николаевна никогда не была женщиной религиозной, и не принято как-то в современном мире идти в монастырь. Она долго думала и приняла наконец решение. Она разобралась с делами мужа, продала фирму, а также дачу и квартиру в Москве. Себе она купила квартиру в Петербурге, причем просила агентство сделать это как можно быстрее и незаметнее. Квартира располагалась в уединенном месте, рядом с чудным парком – ежедневные прогулки были единственным развлечением, от которого Мария Николаевна решила не отказываться. Она не сказала никому из своих многочисленных знакомых, куда направляется и вернется ли когда-нибудь в Москву. Возможно, после года такого существования она обретет покой и волю к дальнейшей жизни, тогда она снова обратится к врачам. Но так надолго Мария Николаевна предпочитала не загадывать.
Судьба распорядилась за нее, сделала ее пешкой в подлой и мелочной игре мерзких людишек. И душа Марии Николаевны Амелиной не нашла успокоения и бродила теперь среди живых, горько жалуясь на несправедливость сотворенного с ней зла.
По прошествии положенного времени вернулся в Москву возлюбленный Марии Николаевны, пытался искать с ней встречи, но не нашел уже в Москве ни ее самой, ни даже упоминания о ней. Общих знакомых у них не было, он сумел выяснить только про аварию, про смерть мужа, про ее шрамы. К тому времени все знакомые уже перестали сплетничать – время прошло, интерес пропал.
Человек, которого имела несчастье полюбить Мария Николаевна, был профессиональным разведчиком, такая уж была у него работа. И сейчас он свою карьеру на этом поприще решил закончить и найти что-нибудь поспокойнее – годы идут, пора и на покой. Удар, который нанесла ему судьба, отняв любимую женщину, был силен, но не сломил его. Он долго думал, имеет ли он право разыскивать Марию, ведь если бы она хотела этого, она оставила бы ему весточку. Но тем не менее он решил разыскать ее и убедиться, так ли все плохо на самом деле с ее лицом, а также постараться помочь ей и приободрить, убедить ее, что внешность – не главное для них, она все равно нужна ему.
Адрес квартиры в Петербурге он выяснил достаточно легко, при его-то профессии. И вот, приехав в этот город, он разумеется, не стал сразу ломиться к Марии, чтобы не испугать, а решил сначала понаблюдать за ней издали. Он вычислил нужные окна на шестом этаже, они были плотно задернуты шторами. Потом он поднялся по лестнице на шестой этаж и осторожно заглянул на площадку. И в это время интересующая его дверь отворилась, и оттуда вышел неприятный мужчина – невысокого роста, плешивый и неважно одетый. Мужчина проговорил что-то в глубь квартиры, показалась женская рука, которая заперла за ним дверь, и все стихло. Человек выглянул в окно на лестничной площадке и заметил, как плешивый вышел, незаметно оглядываясь на ходу, как шмыгнул за угол, стараясь не привлекать к себе ничьего внимания. Его простоватый вид не обманул бывшего возлюбленного Амелиной: за долгие годы работы взгляд его был наметан, и теперь он ясно видел, что плешивый мужчина был опасен, очень опасен. Что могло быть общего у Марии с этим типом? Возможно, в агентстве перепутали квартиру, но нет, он все выяснил точно, и здесь ему дали твердый ответ, что по такому адресу прописана Мария Николаевна Амелина. Но где же она сама?
Человек позвонил по телефону, трубку долго никто не снимал, потом ответил женский голос, совершенно чужой. Сомнений не было, это не она. Потому что лицо, конечно, могло сильно измениться после аварии, но тембр голоса Марии он узнал бы из тысячи других голосов. Многолетнее профессиональное чутье подсказало ему не соваться сейчас в квартиру, а попробовать выяснить кое-что со стороны.
Днем приезжал Олег и по моей просьбе основательно выгулял Горация. Олег привез кое-какие мои вещи, те, что я оставила в его квартире, в том числе и картинку Неонилы, которая стала нравиться мне с момента похищения еще больше. Он походил немного по квартире, вздыхая, и наконец удалился, а мы с Горацием поднялись к Эрику и заняли наблюдательный пост у окна. Он приехал чуть раньше обычного и поднялся в квартиру без приключений, в лифте с ним ничего не случилось.
– Деньги придут завтра! – с порога сообщил он. – Я точно знаю.
– Боюсь, что они это тоже знают, – вздохнула я, – определенно кто-то в твоем благотворительном фонде на них работает.
– Не могу же я каждого подозревать! – возмутился Эрик.
– Поешь скорее, – спохватилась я, – а то как бы не начали они тебя опять мучить…
– Мне так нужна завтра свежая голова! Это ужасно – знать, что у тебя в мозгу копаются всякие проходимцы. И вдруг они все же сумеют со мной совладать, что тогда делать?
– Почему ты говоришь «они», когда мы точно знаем, что это «она», – та самая женщина, что находится сейчас в квартире напротив.
– Ты уверена?
– Уверена. А теперь слушай и не перебивай, у нас мало времени.
И я рассказала ему про то, как принимала препарат Валентина Сергеевича, как беседовала сегодня с зловредной соседкой и как опознала ее в качестве той самой А. Р., о которой так нелицеприятно высказался Валентин Сергеевич в своих записках.
– И все равно у нас нет против нее никаких доказательств. Если только милицию напустить, что она самозванка… – мечтательно протянула я.
– Пока они там будут разбираться, она улизнет. Потому что ту, настоящую соседку, никто у нас в доме как следует не знал, так что никто с уверенностью утверждать не может, что эта женщина – не та.
– В общем, я предлагаю такой выход, – решительно начала я, – дать возможность той злодейке воздействовать на тебя, но я буду тебя защищать.
– То есть ты хочешь сказать, что опять примешь препарат? – Эрик даже вскочил со стула.
– А что еще остается делать? – я пожала плечами как можно спокойнее, предчувствуя, что сейчас разразится буря…
– Это исключено! – твердо заявил Эрик. – Я не могу позволить, чтобы ты из-за меня рисковала своим здоровьем.
– Ты предпочитаешь, чтобы эти сволочи выжали тебя как лимон, получили, что хотели, а потом устроили тебе автокатастрофу? – я вышла из себя, но тут же опомнилась, подошла к Эрику и обняла его. – Милый, я просто не могу этого допустить… Как же я без тебя?
Прием сработал. Эрик мгновенно оттаял, уселся и посадил меня на колени. Я стала нашептывать ему тихонько, что я уже принимала препарат, что умею с ним обращаться, что ничего плохого со мной не случилось. А если это сделает Эрик, то злодейка обязательно почувствует неладное, и кто ее знает, что еще выдумает.
Эрик слушал меня благосклонно, думаю, потому, что ему было приятно ощущать мои губы у своего уха. Я поднялась, налила ему чаю, а себе минеральной воды. Эрик выпил чай и посмотрел на меня строго:
– Нет, нет и нет! Я не могу тобой рисковать!
– Уже, – кротко ответила я, показывая на пустой стакан, – я это уже сделала.
Действительно, порошок заранее был у меня отмерен в стакане, так что я просто развела его минералкой и выпила на глазах ничего не подозревающего Эрика.
– Так будет лучше, – мягко проговорила я, но Эрик резко отвел мои руки и отвернулся.
Мы долго сидели молча. Казалось, время совсем остановилось. Минутная стрелка приклеилась к черной отметке и не собиралась двигаться по кругу. Тишина стала густой и тяжелой.
И тут я увидела, что Эрик бледнеет той самой бледностью, которую я замечала всякий раз, когда в его сознание вторгалась чужая воля. Тотчас же в ровном гудении ветра, зазвучавшем в моем мозгу, послышался неразборчивый напряженный голос. Различала только отдельные слова, потому что голос этот был адресован не мне, а Эрику. Но по самой интонации – повелительной и жесткой – я поняла, что Эрику сейчас внушают, что он должен сделать завтра в банке.
Тогда я напрягла свою волю, собрала ее в кулак и направила всю силу туда же – в беззащитный мозг Эрика. Я боялась, что мой противник почувствует постороннее присутствие, поэтому старалась не облекать свои усилия в слова, я просто обволокла сознание Эрика своим сознанием, как оборачивают на зиму слабые яблони еловыми ветками, я постаралась согреть его своим теплом, своим участием, своей поддержкой и при этом придать ему силы – силы противостоять чужому влиянию, чужой воле. Я почувствовала, будто сильный, холодный ветер пытается свалить меня с ног. Я сжала зубы от напряжения, но не отступила, не отдала разум Эрика чужому, злому сознанию. Слова моей соперницы стали слышнее и разборчивее:
«Ты запомнил все, что я тебе велела, и выполнишь все в точности так, как тебе было приказано. Сейчас, когда наш разговор закончится, ты, как всегда, забудешь его… Да собственно, тебе и забывать нечего: это ведь твои мысли, твое решение. Ты сам хочешь сделать то, что я тебе приказала, а меня нет и не было, ты ничего про меня не знаешь».
