Ашот приблизился к хозяйке, которая стояла посреди подвала, сцепив руки на груди.
– Очень глупо краденые вещи у себя дома держать, так что, гражданка Хомякова, пора колоться! Назовите имена своих сообщников, расскажите подробности преступлений. Суд, возможно, учтет ваше добровольное признание.
– Да, знаю я, как он учтет! – проворчала Хомякова. – Одни разговоры! Знать ничего не знаю, ведать не ведаю… самогон – это я признаю, гоню, исключительно для собственного потребления и вместо лекарства. Ну, иногда, случается, продаю немного, поскольку на пенсию не прожить. Люди у меня просят, а у меня сердце доброе, отказать не могу. Те, кто ко мне за этим самогоном приходят, если у кого нет денег, иногда вещами расплачиваются…
– Ага, и все почему-то крадеными! – сурово произнес Творогов.
Бахчинян тем временем с удивлением уставился на самогонный аппарат.
В самом его центре был укреплен красиво изогнутый золотистый предмет, расширяющийся к нижнему концу.
– А это что такое? – Ашот ухватился за золотистую трубку.
– Известно что – змеевик! – со знанием дела ответил участковый Степаныч. – Самая главная часть в любом самогонном аппарате!
– Змеевик?! – повторил Ашот и выдернул трубку из аппарата.
– Ты что же такое делаешь? – вскрикнула Хомякова. – Ты зачем же, ирод, аппарат ломаешь? Я же без него как без рук! Мне же без него по миру пойти придется! Он же мой кормилец!
– Точнее, поилец, – поправил ее Бахчинян и повернулся к напарнику. – Ты знаешь, Никитич, что это такое?
– Инструмент какой-то… – неуверенно проговорил Творогов, разглядывая предмет, который бережно держал Ашот.
– Это, Никитич, не просто инструмент! – поправил его напарник. – Это, Никитич, золотой саксофон выдающегося джазового музыканта Левона Кесаряна! Квартиру Левона тоже ограбили, и больше всего он расстраивался из-за этого саксофона…
– Что – правда золотой? – с интересом спросил Творогов.
– Ну вообще-то позолоченный, – уточнил Ашот, – но не в том дело! Этот саксофон подарил Левону во время его гастролей по Америке великий саксофонист Чарли Паркер. Так ему понравилось выступление Левона, что он отдал ему свой любимый саксофон, вроде как эстафету передал. Так что ты представляешь, Никитич, как Левон дорожил этим инструментом и как он расстраивался из-за его пропажи. Все концерты отменил, гастроли в Германии…
Он повернулся к Хомяковой и неожиданно грозным голосом воскликнул:
– И такой инструмент ты, старая карга, в свой поганый самогонный аппарат засунула? Да я из тебя за это хазани-хоровац сделаю!
С этими словами он двинулся на хозяйку, страшно вращая темными выпуклыми глазами.
Неожиданная вспышка смуглого милиционера очень испугала Зинаиду, но еще больше ее испугало незнакомое слово, которое он употребил.
Увидев страх в ее глазах, Творогов решил подыграть напарнику и вполголоса сказал, обращаясь к хозяйке:
– Ну, доигрались вы, гражданка Хомякова! Когда он такой делается, я его сам боюсь! Он за того музыканта очень на вас рассердился, как бы и правда хазани-хоровац не сделал!
– Ой! – Зинаида побледнела. – Не надо! Я скажу, я все скажу, только уберите от меня этого зверя!
– Ладно, попробую! – Творогов подмигнул Ашоту, и тот, переведя дыхание, ушел в дальний угол подвала.
– Ну, говорите, раз уж обещали! – повернулся Творогов к Хомяковой.
– Это все Гришенька! – начала та дрожащим, испуганным голосом. – Племянник мой…
– Так, теперь, пожалуйста, подробно и со всеми деталями! – потребовал Творогов. – И давайте уж вернемся обратно в комнату, а то в подполе протокол допроса не очень удобно составлять!
Все четверо поднялись по лестнице в комнату. По дороге участковый придержал Творогова за локоть и спросил, опасливо косясь на Ашота Бахчиняна:
– А что, он, напарник твой, правда может это самое сделать… ну, как его?
– Хазани-хоровац? – усмехнулся Творогов. – Может, запросто! Я сам несколько раз видел, как он его делает!
– А что же это такое?
– Блюдо армянское, баранина с овощами и пряностями, тушенная в горшочке. Очень вкусно, между прочим.
Зинаида Федоровна уселась около стола, пригорюнилась и приступила к рассказу.
Начала она издалека.
Сама она родилась и выросла в маленьком городке на Урале, там же провела зрелые годы. Однако личная жизнь у нее не сложилась, муж попался пьющий, зарабатывал мало, тащил все, что можно, из дома, а потом по пьяному делу попал под поезд на железнодорожном переезде.
Зинаида Федоровна недолго его оплакивала: покойник был мало того что пьяница, к тому же очень невоздержан на руку, проще говоря – колотил жену по любому поводу и вовсе без повода. Так что после его смерти Зинаида, честно говоря, вздохнула с облегчением.
А тут как раз ей написала Евдокия, двоюродная сестра из Петербурга, позвала к себе жить.
Сестра имела в Питере собственный дом, так что с жильем проблем не возникло бы.
Зинаида Федоровна, недолго раздумывая, продала свою комнату и отправилась на новое место жительства. Она слышала, будто в Питере лучше с работой, чем в провинции, и подумала, что при наличии бесплатного жилья она заживет как у Христа за пазухой.
Правда, по приезде она испытала сильное разочарование.
«Собственный дом» оказался вот этой самой развалюхой на Поперечной улице, двоюродная сестра сильно пила и по этой причине обзавелась множеством болезней. А родственница из провинции понадобилась ей в качестве бесплатной сиделки. Кроме того, Евдокия гнала самогон, чем и зарабатывала на жизнь, а по причине слабого здоровья стала плохо справляться с этой работой.
В общем, на Зинаиду легла вся работа по дому, присмотр за самогонным производством да уход за больной сестрой.
А Евдокия, хотя и болела, все деньги за проданный самогон оставляла себе. Точнее, отдавала их любимому сыночку Грише. Так что Зинаида опять осталась ни с чем.
Тут ей подвернулась работа дворника в новом доме на Наличной улице.
Она ухватилась за эту работу, хотя приходилось ездить в другой конец города.
В доме на Наличной жила в основном публика приличная, чистая, жильцы сильно не мусорили, так что работа оказалась не слишком тяжелой. Зинаида Федоровна от природы женщина разговорчивая, любила почесать языком с соседками, и волей-неволей разговор заходил о богатой семье Ивановых.
То есть, вероятнее всего, были в доме семьи и побогаче Ивановых, но Инна Васильевна очень уж любила свое богатство выставлять напоказ – с ведром помойным выйдет, и то вся цацками дорогими обвешается.
Неудивительно, что соседи ее не слишком любили и часто обсуждали – недобрый глаз ведь все видит.
И дома, с сестрой, Зинаида пару раз упомянула невоспитанную богачку. При тех разговорах присутствовал Гришенька, и слушал он тетку с явным интересом.
А потом… потом квартиру Ивановых обчистили, и весь дом узнал, что все их богатство – Иннины выдумки и хвастовство на пустом месте, все Иннины драгоценности – копеечные стекляшки.
Инна Васильевна с того дня старалась ни с кем из соседей не встречаться, так как знала, что над ней смеется весь дом.
Впрочем, не одной ей было не до смеха.
Дворничиха Зинаида Федоровна тоже сильно расстроилась.
Сперва, правда, она не заподозрила, что племянник Гришенька имеет к этому ограблению какое-то отношение. Но через несколько дней Гриша наведался в домик на Поперечной улице и, выпив пару стаканов теткиного самогона, начал на нее кричать, что она его подставила, выставила дураком перед друзьями.
– О чем ты, Гришенька? – спросила Зинаида Федоровна в недоумении.
– Будто сама не понимаешь! – огрызнулся племянник. – Наговорила, что у этих Ивановых денег куры не клюют, а у них и брать-то оказалось нечего! Голь перекатная!
– Гришенька! – перепугалась тетка. – Неужели это ты?
Он же в ответ обругал Зинаиду Федоровну такими словами, каких она даже от мужа-покойника не слышала.
Капитан Творогов, который старательно фиксировал показания хозяйки дома, в этом месте прервался и поднял на нее взгляд:
– Значит, гражданка Хомякова, вы подтверждаете, что кражу в квартире Ивановых на Наличной улице совершил ваш племянник Григорий с соучастниками?
– Это все они! – воскликнула Зинаида убежденно. – Это все дружки его! Сбили Гришеньку с пути, втянули в дурные дела… Гришенька – хороший мальчик, добрый и воспитанный, а дружки его сбили с толку. Такие все скверные, пробы ставить негде! Особенно один, уголовная его морда! Страшный, волосы белые…
– Имя, фамилию не знаете?
– Не знаю… – честно призналась Зинаида. – Промеж себя они его кличут Мертвяком. И правда, он на покойника сильно смахивает. Такой страшный…
– А у Григория, племянника вашего, такая же фамилия, как у вас? Хомяков?
– Нет, я же по мужу Хомякова, а Гришенька, он Зайцеваев…
– Ну, продолжайте… – разрешил Творогов, отметив все в протоколе.
