– Я услышала, что она завтра улетает в Нью-Йорк! – отчеканила Даша.
– Я сразу понял, Даша, что вы – умная девушка! – проговорил лысый и переглянулся со своими людьми.
Они еще раз внимательно осмотрели офис и покинули его, прихватив тупо глядящего перед собой хакера.
Черная машина с тонированными стеклами остановилась на набережной под мостом. На заднем сиденье между двумя мрачными мужчинами в темных пиджаках сидел человек в некогда светлом льняном костюме, с короткими темными волосами, на висках слегка тронутыми сединой.
Всего несколько часов назад этот человек был элегантным и вальяжным господином из тех, перед кем открываются любые двери, хозяином жизни с платиновой кредиткой в кармане и золотым швейцарским хронометром на запястье…
Впрочем, на платиновой карточке оставались жалкие гроши, а часы на руке не были ни золотыми, ни швейцарскими, но то и другое со стороны не было заметно или по крайней мере не бросалось в глаза.
Теперь от прежнего великолепия почти ничего не осталось.
Льняной костюм был испачкан кровью и машинным маслом, две пуговицы из трех оторваны с мясом, а на левом лацкане можно было разглядеть отчетливый отпечаток рубчатой подошвы. Под глазом красовался свежий синяк, скула была разбита, во рту недоставало двух зубов. Самое же главное – в глазах этого господина больше не было уверенности и высокомерия, он был сломлен, раздавлен и ждал от будущего только плохого.
Это был теперь бывший хозяин жизни, бывший вальяжный господин, да что там – бывший человек.
– Ну что, Любомирский, – проговорил, повернувшись к нему, сидевший рядом с водителем лысый человек с маленькими пронзительными глазами, – похоже, что ты нам так и не скажешь ничего полезного. Я не думаю, что ты такой крутой. Ты просто действительно ничего не знаешь. Значит, ты нам больше не нужен…
Лысый сделал большую выразительную паузу, и бывший хозяин жизни похолодел.
До сих пор ему было очень плохо. Его били, пытали, мучили, чтобы выбить из него все, что он знает, – но у него была хоть какая-то надежда. А теперь, после этих слов, надежды не оставалось. Он понял, почему его привезли в это уединенное место на берегу реки – сейчас его выведут из машины, ударят в затылок и столкнут в темную быструю воду…
– Ты нам больше не нужен, – повторил лысый. – И мы тебя отпустим…
– Что?! – Любомирский не верил своим ушам.
Его отпустят? Но как же… так не бывает…
– Мы тебя отпустим, – повторил лысый. – А уж дальше… как повезет!
И тут Любомирский увидел на другой стороне дороги громоздкий черный внедорожник, похожий на катафалк квадратный «гелендваген», в просторечии называемый «холодильником», «гитлервагеном» или просто «геликом». Любомирский понял, чья это машина, и подумал, что недооценил своих противников. Это было похуже, чем быстрая и безболезненная смерть в темной воде.
«Гелик» приветливо мигнул фарами, и шеф проговорил:
– Кажется, за тобой приехали.
– Не надо! – жалким, надтреснутым голосом проблеял Любомирский.
– Надо, Федя, надо! – ответил шеф фразой из культового фильма, и Любомирского вытолкнули на дорогу.
Черная машина коротко рыкнула мотором и умчалась в неизвестном направлении. Любомирский проводил ее тоскливым взглядом и бросился к парапету. Перелезть через него, прыгнуть в воду, а там… может, ему повезет, и он выплывет, а если нет…
Но сзади уже подъезжал «гелендваген», из него выскочил шустрый кривоногий мужичок, ухватил Любомирского за воротник и втащил в салон внедорожника.
– Здравствуй, Федя! – проговорил старый обрюзгший человек с кривым шрамом на щеке, с короткими, поросшими рыжим волосом пальцами, в костюме от Армани, сидевшем на нем как седло на корове. Татуировки на руках он вывел, когда начал заниматься легальным бизнесом, но все равно от этого старика за версту несло зоной, кровью, уголовщиной.
Это был в прошлом крупный уголовный авторитет, известный под безобидной кличкой Дядя Паша. Теперь он считался владельцем большой легальной строительной компании, но ничуть не утратил прежнего влияния на уголовный мир и не отвык от прежних методов ведения бизнеса. Его конкуренты исчезали бесследно, и поговаривали, что люди Дяди Паши заливают их в фундаменты строящихся домов или закапывают под основания шоссе.
Любомирский боялся старого уголовника до судорог, до дрожи, до головокружения, он трясся от одного его вида, от одного звука его голоса и проклинал тот день, когда занял у него деньги. Тогда он втянулся в рискованную биржевую игру, много потерял и хотел отыграться, сунулся в банк, но там слишком долго оформляли кредит, и тогда знакомые вывели его на старого авторитета.
– Здравствуй, Федя! – повторил Дядя Паша, ухмыляясь. – Ты что старику не отвечаешь? Онемел от радости? Давно, Федя, не видались! Ты от меня, никак, бегаешь? Нехорошо! Не люблю я этого! Главное, Федя, толку никакого – от меня все равно не убежишь!
Дурашливая улыбка сползла с его лица, как повязка с раны, и он прохрипел низким, страшным голосом:
– Ты что ж думаешь, поганец, со мной шутки шутить можно? Ты мне деньги должен, большие деньги! Срок уже прошел, и где мои денежки?
– Я отдам… – проблеял Любомирский. – Я все отдам…
– Все ты не отдашь, тебе не с чего, я проверял. Но все, что можешь, – отдашь, это точно…
Уголовник замолчал, прикидывая, и продолжил:
– Убивать я тебя не буду… пока. Ты мне еще пригодишься. Для начала пойдешь с Витенькой в свою контору, перепишешь на меня весь свой бизнес, квартиру, все, что у тебя есть, а остальные долги отработаешь… а дальше поглядим!
Утро было ясное, солнечное, но жара еще не заволокла город густым тяжелым маревом, и по Невскому проспекту текли толпы нарядных, оживленных людей. Около Казанского моста, перекинутого через канал Грибоедова рядом с Казанским собором, как обычно, толпилось много молодежи. Пожалуй, даже больше, чем обычно. Парни и девушки переговаривались, смеялись и как будто чего-то ждали.
Без пятнадцати одиннадцать со стороны площади Искусств к перекрестку одна за другой подъехали три темные машины с тонированными стеклами, припарковались на набережной канала, немного не доезжая до Невского. Из первых двух машин быстро выбрались несколько подтянутых, чем-то неуловимо похожих друг на друга мужчин в темных, не по сезону, пиджаках, разошлись в разные стороны, смешавшись с толпой, заняли стратегически важные точки и замерли в ожидании команды.
В третьей машине рядом с водителем сидел лысый, постоянно потеющий человек с маленькими, цепкими, подозрительными глазами. На заднем сиденье между двумя боевиками в темном был тесно зажат похожий на грустного гнома человечек с длинными, как у обезьяны, руками и густой иссиня-черной бородой. Он смотрел по сторонам с таким выражением, как будто все окружающее было не больше чем хороший образец компьютерной графики.
Стрелки часов подходили к одиннадцати.
Лысый потеющий человек достал из бардачка портативную рацию, включил ее и проговорил:
– Глаз один, доложи обстановку.
– Позицию занял, – донесся из динамика приглушенный голос. – Перекресток просматривается хорошо. Объекта пока нет.
– Глаз два, доложи обстановку.
– Позицию занял, видимость отличная. Объекта не вижу.
Шеф выглянул из машины, взглянул на здание Дома книги. Там, в одном из окон четвертого этажа, мелькнул яркий блик – оптический прицел одного из занявших позицию снайперов. Второй отсюда не был виден – он устроился в окне над выходом из метро.
Стрелки подошли к одиннадцати.
Шеф достал из бардачка мобильник, набрал телефонный номер, который оставила ему Вероника.
Она отозвалась в ту же секунду:
– Где мой брат?
– Где мои деньги? – ответил шеф вопросом на вопрос.
– Сначала я должна увидеть брата!
Шеф повернулся, переглянулся с боевиками, бросил повелительно:
– Выведите его!
Дверцы распахнулись, люди в темном вытащили из машины маленького растерянного бородача, подвели его к перекрестку, с двух сторон придерживая за локти.
– Ну что, видишь своего братца? – процедил шеф в трубку. – Теперь твой ход, верни мне коды и деньги!
– Деньги пошли обратно на ваши счета, – отозвалась Вероника. – Пусть твои люди отпустят брата…
Шеф схватил рацию, переключил ее на другой номер, спросил:
– Что с деньгами?
– Транзакция началась! – ответил ему дежурный компьютерщик из мебельного фургона.
– Пусть они отпустят брата! – повторила Вероника.
– Сначала коды!
В это время к машине подошел мальчишка лет десяти с хитрым и залихватским лицом, заглянул в окошко и проговорил:
– Дяденька, дай пятьсот рублей!
– Проваливай, – отмахнулся от него шеф.
Мальчишка и не думал уходить.
– Дяденька, – повторил он настойчиво, – она сказала, что ты мне дашь пятьсот рублей за флэшку…
– Она? – переспросил шеф, пристально взглянув на мальчугана, и полез в карман. – Вот тебе тысяча, давай флэшку!
