– Показывай чемодан! – прервала я ее стоны.
Если Катьку не остановить, до утра прожалуется.
– В реквизитной лежит, – ответила подруга, и мы с ней пошли по нескончаемым коридорам, проползли за сценой, потом полезли через какие-то железки.
– Эй, Костик, – заорала Катька, распахивая дверь в темную, пахнущую пылью и краской комнату, – слышь, Константин!
– Не глухой, – донеслось из темноты, и появился парень в халате, перемазанном чем-то белым.
В руках он держал человеческую голову, выполненную столь натурально, что я вздрогнула.
– Помни! – возвестил Костя и положил голову на стол.
– Что? – оторопела Катерина. – О чем помнить-то?
Константин вытер ладони тряпкой.
– Ты, Гвоздина, абсолютно безграмотная личность, – сообщил он, – историки утверждают, что Карл I, когда ему отрубали голову, сказал на плахе: «Помни!»
– Кому и зачем? – удивилась Катька.
Костя зашвырнул тряпку в угол.
– Сие неведомо, не успели поинтересоваться, потому как палач опустил топор. Тюк, и нет Карлуши.
– Ну тебя на фиг, – возмутилась Гвоздина, – лучше покажи чемоданчик с баксами, ну тот, из «Киллера».
– Да вот он, – кивнул головой Костя. – Любуйся.
– Нет уж, принеси, нам тяжело!
Через пару секунд, глянув в чемодан, забитый пачками, я спросила:
– Можно одну вынуть?
– Пожалуйста.
Я внимательно осмотрела «куклу». Сверху и снизу стодолларовые бумажки, между ними зеленая нарезанная бумага.
– Здорово сделано!
– Из зала ни за что не отличить, – веселился Костя. – На ксероксе «доллары» отпечатали, а пачки и по виду, и по весу как настоящие.
– Сколько тут? – тихо спросила я.
– Миллион.
– Можно половину выгрузить?
– Валяй.
Облегчив чемоданчик, я закрыла его и взяла в руку. Да, ничего не понять, вроде весит как тот с вещами, нет, все-таки тот должен быть тяжелей – ведь в саквояже еще лежали шмотки…
– Да что тебе надо, в конце концов? – разозлилась Катька.
– Вот, пробую, насколько тяжело, боюсь, дети не поднимут миллион, – как ни в чем не бывало сообщила я.
– Дети и деньги несовместимы, – философски заключил Костя.
Я вздохнула, вообще-то правильная мысль, но с тех пор, как в нашей стране начали продавать младенцев, она потеряла свой смысл.
Утром Олег, кряхтя, слез с кровати.
– Ты куда? – пробормотала я, поглубже зарываясь в подушку.
– Спи, – ответил муж, – на работу.
Я села.
– А спина?
– Ноет немного. Ты купила мне лекарство?
– Забыла!
– Ладно, не беда, – миролюбиво ответил супруг, – список не потеряла?
– В кармане лежит.
– Вот и хорошо, – бубнил Куприн, натягивая брюки, – сегодня зайди в аптеку.
Он поднял мою сумочку, но вверх ногами. Защелка раскрылась. Содержимое высыпалось на ковер. Расческа, пудреница, проездной на метро, кошелек, конфетка «Минтон», носовой платок…
– А это что? – поинтересовался Куприн, поднимая красную плоскую коробочку.
– Ловушка «Рейд».
– Ловушка «Рейд»? – с удивлением переспросил муж.
– Ну да, – ответила я, отчаянно зевая и поглядывая на будильник.
Семь утра! Все-таки безжалостно заставлять людей подниматься в подобную рань, да еще в ноябре, когда за окном непроглядная темнота. Олег продолжал вертеть «Рейд». Видя, что он никак не поймет, в чем дело, я пояснила:
– Ну неужели ты никогда не слышал рекламу по телику: «Рейд» убивает тараканов наповал»?
– «Рейд», – повторил муж, – «Рейд»… тараканы… «Рейд»…
Внезапно он побагровел, в один прыжок преодолел пространство от двери до кровати, схватил меня за плечи и начал трясти, словно пакет с кефиром.
– Слушай внимательно, слушай меня очень внимательно!!!
– Ты чего? – лязгая зубами, поинтересовалась я. – С ума сошел?
– С тобой и впрямь последний ум потеряешь, – рявкнул Куприн и отпустил меня.
От неожиданности я рухнула в подушки, муж навис надо мной и зашипел:
– Имей в виду, тебе запрещено выходить из дома! Поняла?
На всякий случай я кивнула, с сумасшедшими лучше не спорить.
– Сидеть смирно, никуда не ходить! – злился супруг.
– В туалет можно? – осведомилась я. – Или конвой вызовешь?
Куприн покраснел так, что я перепугалась, как бы его инсульт не хватил. Но муж огромным усилием воли справился с эмоциями и четко приказал:
– По квартире передвигаться разрешено.
Я обрадовалась, слава богу, приступ безумия прошел.
– Но на улицу ни-ни, – погрозил он пальцем, – если узнаю, что выходила, – убью лично!
С этой фразой он развернулся и вылетел вон. Я подобрала красную коробочку. Интересно, отчего Олег так взбесился, услыхав про «Рейд», убивающий тараканов наповал? Или все дело в радикулите?
Дома не было никого, даже Томочки. Я спокойно заварила чай, полюбовалась на подросших Дюшкиных щенков, погладила кошку и села, задумчиво глядя в окно.
Так, теперь, по крайней мере, стало понятно, отчего эти подонки решили, что деньги сперла я. Откуда-то они узнали, что полмиллиона хранятся в кожаном чемоданчике, и увидели, как я иду с ним по улице. Да уж, положение хуже некуда! И что теперь делать?
В полном отчаянии я позвонила в детскую больницу и приготовилась услышать привычную фразу: «Федулов без изменений», но высокий женский голос неожиданно произнес:
– Пришел в сознание!
– Еду! – закричала я и понеслась в прихожую.
По дороге я тормозила у всех лотков и в результате притащила в больницу туго набитые пакеты. Дежурный врач, молодой, очень серьезный, пожал плечами, глядя на горы винограда, яблок, киви, бананов и манго:
– Ничего этого нельзя.
– Совсем-совсем? – расстроилась я. – Никиточка больше всего на свете любит фрукты!
Доктор покачал головой и ткнул пальцем в клюквенный морс:
– Вот этого чуть-чуть, полстакана.
Я побежала в палату, держа перед собой бумажный пакет.
Конечно, я ожидала, что Никита выглядит не лучшим образом, но совершенно не представляла, что он так плох!
Сначала мне показалось, что на огромной кровати никого нет. Просто легкое одеяло, под которое со всех сторон уходили всякие трубочки, но потом глаза различили на подушке, плоской как блин и, очевидно, жесткой и неудобной, маленькое желтоватое личико, похожее и по размеру, и по цвету на недозрелый апельсин.
– Никиточка, – осторожно прошептала я, приближаясь, – Кит!
Верхние веки его слегка дрогнули, показалась тоненькая блестящая полосочка. Бескровные губы зашевелились. Я наклонилась к подушке.
– Ма… ма… ма…
– Это я, Вилка.
– Ба… буш… ба…
– С ней все хорошо, – поспешила я успокоить мальчика, – хочешь пить?
Кит молчал.
– Если да, то закрой оба глаза, если нет, то только один!
Блестящая полосочка исчезла.
Я взяла поильник с длинным носиком и поднесла ко рту Никитки, но красная жидкость не хотела вливаться, она вытекла на пододеяльник. У бедного ребенка не было сил глотать.
– Кит, ты видел, кто на тебя напал?
Веки тихонько приподнялись и опустились.
– Да?
Движение повторилось.
– Кто это? Мужчина?
Никита лежал неподвижно.
– Женщина?
Нет ответа.
– Почему ты впустил этого человека?
– Ба… – прошептал мальчик, – ба…
– Бабушка здорова, она скоро к тебе придет.
Никитка как-то странно дернулся, и один из аппаратов, стоящих у его изголовья, противно запищал. Тут же вошла молодая женщина в белом халате. Глянув на экран, она велела:
– Покиньте палату.
Я вышла в коридор и пошла в ординаторскую. Доктор что-то писал в толстой пухлой тетради.
– Вы его мать?
– Нет, учительница.
– Странно, однако, – протянул врач.
– Что?
– Ребенок в таком состоянии, а родственников нет.
– Его мать убили, а у бабушки инфаркт!
– Да? – недоверчиво протянул мужчина. – Кто же тогда каждый день сюда названивает? Вот странно. Вроде трезвонят, волнуются, а в больницу ни ногой.
– Извините, это я вас беспокоила, думала, раз он без сознания, то присутствовать не надо…
– Да ваш голос я узнал, – отмахнулся парень, – нет, еще одна звонит, пожилая…
– Марья Михайловна! – обрадовалась я. – Это его бабушка! Пожалуйста, очень вас прошу, узнайте у нее, в какой больнице она лежит, и обязательно скажите, что Никита видел нападавшего, это очень важно! Пусть сообщит в милицию.
– Хорошо, – коротко бросил собеседник, – вас-то как величать?
– Виола.
Врач усмехнулся:
– Ну а я Дима, Дмитрий Мельников.
– Никита выздоровеет?
– Надеюсь, хотя в случае черепно-мозговых травм делать прогнозы трудно.
– Чем его так?
– Пулей, – пояснил Дима, – одну в грудь всадили, другую в голову, контрольный выстрел. Только повезло парнишке, жив остался. Редкий случай. Пакетики не забудьте.
– Какие?
– А с фруктами.
Я посмотрела на бананы, киви, виноград и манго.
– У вас ведь, наверное, лежат дети, к которым не приходят?
– В двенадцатой, Витя Назаров из детдома.
