расплакалась, улыбнулся славной женщине и душевно поблагодарил за доброту и сердечность, за ее поистине золотое сердце. От моих речей она не выдержала и расплакалась в голос, так что мне, дабы прекратить рыдания, пришлось строго нахмуриться и попросить созвать в кабинет отца весь штат офиса для мини-собрания перед началом каникул. Мне и в самом деле следовало поздравить работников с Рождеством, объявить о премии и с миром распустить по домам.
Собрание прошло за считанные минуты в сердечной атмосфере: люди улыбались, аплодировали моим словам о премии, а когда я по примеру Селин вдруг попросил у присутствовавших прощения за вольные и невольные обиды, все тут же принялись прощать и сами просить прощения.
Несколько минут, и народ разбежался по домам-магазинам, а офис «Садов» погрузился в полную тишину. Оставшись один, я пару минут постоял перед окном, стараясь по совету кюре Дидье сердцем оценить все благое и доброе в моей молодой жизни, после чего в сотый раз заправил кофейный агрегат – в последний раз в нынешнем году, потому как назавтра с утра пораньше намеревался лететь в Москву.
Вот тут ко мне в дверь еле слышно поскреблась мадам Лево.
– Извините, ради бога, мсье Муар! Надеюсь, я вам не помешала? Не могли бы вы уделить мне несколько минут…
Признаюсь честно, ее появление и сам внешний вид меня поразили. Во-первых, я был стопроцентно уверен, что, как и все сотрудники офиса, она давно ушла по своим делам. Во-вторых, славная мадам Лево снова плакала – просто заливалась слезами не хуже дождя за окном.
– Разумеется, заходите, усаживайтесь в кресло, мадам Лево! Что случилось, почему вы снова плачете?
Она рухнула в кресло, закрыв лицо дрожащими ладонями. Ее голос, как голос обиженного ребенка, звучал тихим колокольчиком – словно маленькая девочка жаловалась мне на свои беды.
– Извините меня, мсье Муар, но сегодня у меня такое печальное настроение, что я даже рада тому, что мой дорогой супруг уже отправился на работу в ночную смену, иначе он, бедняжка, в очередной раз принялся бы сам над собой подсмеиваться: и угораздило же тебя, Гийом, жениться на второй матери Терезе – всех жалеет, обо всех плачет, только о самой себе почему-то забывает!
Я присел на корточки перед креслом мадам Лево, подбадривающее улыбнулся, тепло сжал ее натруженные ладони.
– У вас замечательный муж, мадам Лево! У него прекрасное чувство юмора. И он вас очень любит! – я с улыбкой кивал каждому своему слову, не отводя взгляда от заплаканных покрасневших глаз секретарши. – Не плачьте, дорогая мадам Лево! Лучше расскажите, что случилось.
Она попыталась улыбнуться.
– Собственно, ничего такого не приключилось. Сегодня все было как обычно… Или, скорее, даже наоборот – сегодня все с утра были в приподнятом настроении, ведь это последний рабочий день перед каникулами! Только бедняжка Франсуа Шюни был немного печальный.
Я покачал головой. Неужели этот парень умудрился с утра пораньше загрузить своими страданиями мадам Лево?
– Так это из-за него ваши слезы? Бросьте, мадам Лево, мсье Шюни – молодой здоровый парень, он еще найдет себе пару!
Она в свою очередь замотала головой.
– Нет-нет, бедный мальчик здесь абсолютно ни при чем! Сегодня с самого утра все было очень даже неплохо, все шутили, и я с улыбкой смотрела на мир, подумывала, чем порадовать на Рождество моего Гийома, что приготовить. И вот сразу после обеда пришли из полиции…
Так-так-так! Полиция. Я невольно нахмурился, а в мою душу тут же закрались самые черные подозрения.
– Из полиции? Комиссар Анжело?
Она помотала головой.
– Нет, пришла та милейшая девочка Алиса, которой так нравится, когда ее называют инспектором Лимбо. Она поздравила меня с приближающим Рождеством и вздохнула, что убийца волхвов до сих пор так и остается неизвестным. Мы немного поболтали, и она стала со мной прощаться. А на прощанье вручила мне картонную коробку, которую держала в руках. «Вот, спешу отдать вам все личные вещи покойного Пьера Солисю, волхва Каспара, – сказала она с широкой улыбкой. – Почитайте его дневник – там немало хорошего про вас. Никак бедняга был в вас влюблен!»
И мадам Лево вновь залилась слезами, достав из кармана смятый носовой платок, уже впитавший в себя реки слез, прикладывая его к глазам.
Я вздохнул: дождь за окном, дождь в душе. Всюду дождь…
Глава 25. Наследство влюбленного Пьеро
Вот так: думаешь, что день прошел, еще пара часов, и ты будешь сладко спать под теплым одеялом, но тут внезапно происходит нечто, напрочь разбивающее твою модель дня, и ночь отступает все дальше и дальше – в тень, а ты с головой уходишь в новые переживания и размышления.
Чтобы не смущать мадам Лево и дать ей выплакаться, я принялся хлопотать, заряжая новой порцией свой кофейный агрегат. После небольшой паузы ее голос зазвучал немного бодрее.
– Боже мой, я открыла коробку и следующую пару часов добрый старый Пьеро словно бы вновь зашел в приемную и уселся на самый краешек стула перед моим столом. В той коробке аккуратно перевязанными стопочками лежали его старые записочки и письма подружкам – память тех времен, когда он был молодой и красивый! В двух объемных конвертах были собраны старые фотографии и снимки последних лет … А еще там было три тетради – дневники бедняги Пьеро.
Она всхлипнула, промокнув глаза платком.
– Он действительно был влюблен в меня, мсье Муар! – на ее щеках появился легкий румянец. – Запись каждого дня начиналась с обращения ко мне – Пьеро интересовался, как я спала, какие сны видела, ароматный ли кофе пила, встречая утро… А вечером он желал мне доброй ночи – каждый раз немного по-новому, но всегда сердечно, с такой теплотой! И он все время обращался ко мне по имени! Знаете, вообще-то Пьеро всегда называл меня только мадам Лево. А тут каждая новая запись начиналась: «Добрый день, моя милая Гертруда!..», «Мирной ночи и детских тебе снов, красавица Гертруда!», «Милая Гертруда!», «Добрая моя Гертруда!»…
Она смотрела на меня печальными бледно-голубыми глазами, беспрерывно складывая и распрямляя чуть дрожащими пальцами влажный носовой платок.
Гертруда! Подумать только, а ведь я никогда знать не знал имени мадам Лево, даже не интересовался… Покончив с кофейными хлопотами, я устроился в кресло напротив собеседницы.
– Мадам Лево, но это же прекрасно! Наш Пьеро прожил довольно долгую жизнь, наломал немало дров, за что сам и ответил. Хорошо, что отец, однажды повстречав старого приятеля, пожалел его и разрешил жить и работать в «Садах»! Но самой главной удачей Пьеро была
