– Да, госпожа…
А потом воск снова заливал уши мерным гулом, и слова тонули в нем безвозвратно. Так случалось несколько раз подряд, и из услышанных фраз вполне можно было сложить целостную картину происходящего, вот только…
Складывать некому. Разум вяло колыхался на самом дне тягучего болота безвременья, и вытащить его оттуда не получалось. Как только Лане удавалось подцепить хотя бы краешек сознания и попытаться вытянуть его на поверхность, в руку болезненно впивалось острое жало, и разум снова тонул в трясине.
И только подсознание, всегда стоявшее на боевом посту, продолжало фиксировать и складировать в запасник все, что удавалось добыть развед-органам. Ну, которые обоняния, осязания, слух еще имеется. Тело-то меньше реагировало на препараты, отправляющие сознание в нокаут, и в запасниках появлялись все новые и новые разведданные. Мерное урчание и плавное движение автомобиля, грохот вертолетного двигателя, свист лопастей, тряска, запах топлива и голоса… Знакомые до боли голоса, но боль пока не пришла, она только стояла у порога, готовясь обрушиться на хозяйку, как только та очнется.
Осталось только дождаться этого момента.
Ждать пришлось не очень долго. Наверное. Во всяком случае, точно определить время нахождения в трясине разум девушки, всплыв вдруг на поверхность, не смог. Да и не до того было, если честно.
Потому что первым, что принесло возвращение в реальность, оказалась боль. И не столько физическая, хотя все тело ныло, а шея так вообще расплакалась, жалуясь на здоровенную ваву, причиненную, между прочим, родным братишкой.
И вот это воспоминание, а также мгновенно вытащенные подсознанием разведданные из запасников и обрушили на Лану настоящее цунами отчаяния и душевной боли.
Потому что она смогла идентифицировать оба голоса из подсознания. Яромира и… это было невозможно, нонсенс, чепуха, абсурд, бред, но это было. Вернее, была. Дина Квятковская собственной мерзкой персоной.
Правда, Яромир почему-то называл ее Джулией, но ведь он еще называл эту бледную поганку и госпожой!
Так что бред оказался весьма насыщенным, полноценным таким сюром.
Больше всего хотелось очутиться сейчас где-нибудь на Мальдивах, найти наиболее безлюдный пляж с мягчайшим белым песочком и, набрав полную грудь наполненного морской свежестью воздуха, засунуть голову в этот песок поглубже. Спрятаться, как страусы это делают. Ну а что, от абсурда могут помочь только такие же абсурдные методы, клин клином ведь, разве нет?
Почему именно на Мальдивах? Так не совать же голову в заплеванный, загаженный, порой усеянный использованными шприцами и презервативами черноморский песок!
Лана с удовольствием поразмышляла бы на эту тему еще, но тихий стон, прозвучавший совсем рядом, заставил забыть о Мальдивах и открыть-таки глаза.
Ну да, не хотелось, а что делать? Как в детской считалочке: «Пора не пора – открываю глаза! Кто не спрятался, я не виновата!»
Виновата. Как минимум в том, что уехала от офиса, никого не предупредив об этом. Да, уехала с братом, ну и что? Трудно было хотя бы Кириллу позвонить? Ведь байки Яромира касались только родителей, а о Кирюшке речь не шла.
Вот теперь и получи! И хватит носом хлюпать от обиды, ты тут не одна, похоже.
Так, а где это тут?
Лана приоткрыла глаза и осмотрелась. Потом распахнула их пошире и огляделась. Потом старательно вытаращилась до рези.
Не помогло, результат остался прежним: темно, как у… в… Темно, в общем. Не видно ничего. И стонет кто-то неподалеку, мучительно так, страшно.
Лана попыталась хотя бы идентифицировать то, на чем лежала, ощупав это руками. Ага, счаз! Руки оказались связанными, причем старой, воняющей какой-то гадостью веревкой. Колючей и жесткой, малейшая попытка освободиться причиняла боль.
С ногами была та же беда. А вот рот никто затыкать не стал, и радоваться тут особо нечему, потому что означать это могло только одно – звать на помощь бесполезно, никто не услышит. А вот петь – сколько угодно. Какие-нибудь революционные песни, к примеру. Про Че Гевару или других стойких бойцов сопротивления.
Но в едва отдышавшемся после пребывания на глубине разуме вертелась только одна непонятно откуда взявшаяся строчка: «Дура, дура, дура я, дура я проклятая, у нас в семье четыре дуры, а я дура пятая! Их-эх, их-эх, ух-ах!» Невразумительное уханье должно было означать веселый народный перепляс, но, поскольку ноги были стянуты в лодыжках, с переплясом пока не складывалось.
И дурой она была не пятой, а первой. Первостатейной.
Так, диагноз уточнен, обсуждению более не подлежит, надо принять его как данность и попытаться сообразить все же – где находится тушка вышеназванной дуры и кто там стонет неподалеку?
За время веселого ментального перепляса глаза вдохновились настолько, что смогли привыкнуть к темноте и даже подружиться с ней. Во всяком случае, теперь Лана смогла рассмотреть дизайн помещения, в котором имела сомнительное удовольствие пребывать.
Так себе дизайн, между прочим. Декоратор явно стремился воссоздать атмосферу крестьянского подворья конца XIX – начала XX века, вернее, не всего подворья, а подсобного помещения. Как там его – амбар, овин, сарай? Ну, где на полу остатки сена и крысиные какашки, крышу поддерживают трухлявые стволы, а вдоль стен живописно разбросаны ржавые железяки, гнутые ведра, обломки ящиков, обрывки бечевки, какое-то гнилое тряпье, Ленка Осенева…
Ленка?!
Лана, сопя от напряжения, медленно поднялась и обколотым кенгуру запрыгала по направлению к лежавшему у стены телу. Обколотость явно мешала вживлению в образ представителя уникального животного мира Австралии, что привело к неминуемому падению, шипению и краткой оценке текущего момента, совсем не литературной, но удивительно точной.
Выворачивающий душу наизнанку стон прекратился, сменившись хриплым смешком:
– Красич, ты даешь! Откуда такое виртуозное владение русским матерным?
– Ленка, ты что тут делаешь? – прокряхтела Лана, на попе подъезжая к подруге. Ну и фиг с ним, что весь мусор на пути филейной части собрала, зато так передвигаться гораздо удобнее, чем прыжками.
– Гениальный вопрос! – Осенева попыталась подняться, но пока не получалось. – То же, что и ты, подружка. Присутствую. А кстати, тут – это где?
– В сарае.
– Исчерпывающе.
– В данном конкретном случае – да. Потому что я сама очнулась минут десять назад, не больше, и единственное, что смогла пока установить, – наше местонахождение. Да и то не уверена в точности формулировки.
– То есть?
– Ну, сарай это или, скажем, амбар.
– Красич, ты, похоже, еще не совсем адекватна. Какая, на фиг, разница?!
– Большая, – угрюмо проворчала Лана. – Потому что, пока я думаю об этом, я могу не думать о том, как я здесь оказалась. Вернее, мы оказались, потому что с тобой все ясно, подружка. Небось поехала за нами, да?
– Поехала, – тяжело вздохнула Осенева.
– Но зачем? Ведь в тот момент я и сама не догадывалась, что Яромир… – больно-то как, до слез больно! – Что он… Что с ним что-то не так.
– А вот я заметила и поэтому рванула следом. Да не реви ты! Ну, чего расхлюпалась? Все будет нормально, я по пути позвонила Кириллу, все рассказала, они с Кравцовым обязательно нас найдут!
– Наверное, – Лана попыталась бодро улыбнуться, но губы и щеки не слушались.
– Не наверное, а точно! Они знают номер и марку джипа, на котором нас увезли, и скоро…
– Лен, не подумай, что я тупо истерю, – тихо, почти шепотом, проговорила Лана, – но на помощь Кирилла и Матвея нам вряд ли стоит рассчитывать.
– Это еще почему? Да твой Кирилл все Подмосковье перевернет, но нас найдет! Ты что, забыла о его способностях? Он «услышит» тебя, иначе и быть не может!
– Может. Потому что мы не в Подмосковье.
– А где же еще? Не думаю, чтобы Яромир мог далеко уехать на джипе, объявленном в розыск.
– Ленка, а ты разве ничего не помнишь из нашей поездки?
– Откуда! Мне брызнули в лицо какой-то гадостью, и я отрубилась. А очнулась уже здесь, голова просто раскалывается от боли, и тошнит жутко.
– Понятно. Наверное, тебя чем-то другим отключили, более надежным. А вот я кое-что могла слышать и ощущать…
– И что же ты услышала? – тихо прошептала Лена.
– Во-первых, нас, похоже, сначала везли не на джипе, а на твоей машине.
– Сначала?
– Да, а потом перегрузили в вертолет, который и доставил нас сюда. И, судя по тому, что через щели сарая начинает пробиваться рассвет, мы летели вовсе не двадцать минут, а значит, это точно не Подмосковье.
– Тогда где же мы? Куда Яромир нас притащил? А главное – зачем? Что с ним произошло?
– Знаешь, Лен, я даже думать не хочу об этом. Потому что я узнала второй голос.
– Какой еще второй голос?
– Я иногда слышала обрывки разговоров наших похитителей, и поняла, что Яромир здесь всего лишь исполнитель, он во всем подчиняется госпоже.
– Кому?!
