Я положила трубку, выскочила в коридор, пнула дверь гостиной и заорала во всю глотку:
— Подъем, сонные тетери! Мы с Лешей вычислили убийцу!!!
На этот раз второй попытки не понадобилось. Марк, Прошка и Генрих подскочили как ужаленные и судорожно вцепились в одежду. Я вышла, целомудренно прикрыв за собой дверь.
— Ты уверена? — спросил Леша, выглядывая из-за угла.
— Да. А если ты ответишь мне, чем ты так выделяешься из всех бывших хозяев Мефодия, буду уверена еще больше.
— Я? Выделяюсь? Ты о чем?
— Неважно. Не отвлекайся на мелочи. Вспомни все рассказы жертв Мефодия, подумай о вашей совместной жизни и найди различия.
Леша надолго уставился в потолок. За время его молчания Марк успел одеться и прошествовать в ванную.
— Ну… Я не ругал его за беспорядок.
— Еще?
— Отдал ему второй телевизор и разрешил смотреть, сколько влезет.
— Еще?
— Повесил везде таблички: «Выключи газ!», «Выключи свет!», «Закрой дверь на замок!» А то он вечно все забывал. Вот, вспомнил! Однажды он потерял ключ и всю ночь просидел под дверью, потому что я уехал к тебе играть в бридж.
— Это не то.
— Но ведь ключ!
— Все равно не то. Ладно, идем варить кофе.
Мы перешли на кухню, и скоро к нам присоединился Марк, а потом и Генрих. Они попытались было приставать ко мне с вопросами, но я отмахнулась.
— Давайте сначала переберемся в гостиную, а то сейчас придет Прошка и невозможно будет вздохнуть.
— Из-за меня? — заорал Прошка из ванной. — Да я среди вас самый миниатюрный!
— Только в высоту, — бодро уточнил Генрих. — А что до размера в обхвате, ты запросто обставишь всех нас, вместе взятых.
— И ты, Брут! — донесся до нас горестный возглас.
Мы забрали посуду, кофейник, хлеб, масло, сыр и перебазировались в гостиную. Когда Прошка вылез из ванной и все расселись за столом, я в двух словах изложила свою догадку насчет цели, которую преследовал убийца. Мой маленький спич вызвал бурные дебаты, стенограмму которых я опущу. В конце концов все согласились принять допущение, что гениальные программы Мефодия существовали не только в его воображении.
— Ладно, будем считать, мотив мы установили, — сказал Прошка. — И нашли объяснение квартирным проискам. Но кто из двоих убил: Глыба или Мищенко?
— Как это ни прискорбно, вынуждена констатировать, что этот смертный грех взял на душу Серж.
— С ума сошла! — поставил привычный диагноз Прошка. — К нему же в квартиру тоже забирались!
— Об этом мы знаем только с его слов, а его слова в данном случае доверия, увы, не заслуживают.
— Не торопись, Варька, — попросил расстроенный Генрих. — Объясни, почему ты так уверена в виновности Сержа?
— Это же очевидно, Генрих, — сказал Марк. — Убийца должен был знать совершенно точно, что программы существуют и, более того, представляют большую ценность. В противном случае риск себя не оправдывал, ты согласен? Так вот, только один человек имел возможность выяснить это наверняка. Архангельский.
— Но почему?
— Потому что Мефодий, служивший мишенью всем шутникам мехмата, научился никому не доверять. Слишком часто из него делали дурака. Хвастун по природе, он не мог не рассказать всему свету о своих гениальных программах, но никому их не показывал. Даже одним глазком не давал взглянуть — вдруг сопрут идею? И все решили, что его похвальба — пустой треп. Никто не воспринимал его всерьез уже много лет. И вдруг девять месяцев назад Архангельский берет Мефодия в свою фирму и начинает платить деньги. Помнишь, в среду Гусь громко сетовал на то, что Архангельский без должного внимания отнесся к его совету не доверять байкам Мефодия? Думаю, не один Гусь предупреждал босса…
— Но Сержа всегда отличала широта натуры, — возразил Генрих. — Он вполне мог взять к себе Мефодия из сострадания.
— Да, но тогда не стал бы платить такие деньги, — заметила я. — Ты же знаешь, все программисты Сержа получают по триста долларов в месяц плюс проценты от продажи написанных ими программ. Иногда набегают весьма приличные суммы, но Мефодий-то свои программы не закончил, а получал пятьсот долларов. Не сто, которые Серж мог бы положить ему в благотворительных целях, и не триста, как получают все остальные, а пятьсот!
— Может быть, Архангельский поверил Мефодию на слово, — из чистой любви к искусству спорил Прошка.
— При всей широте натуры Серж — бизнесмен. И довольно удачливый. Конечно, миллионами он не ворочает, но фирма растет и процветает, несмотря на конкуренцию. А толковый бизнесмен никогда не станет покупать кота в мешке, — заявила я.
— И это все, на чем основана твоя уверенность, Варька? — спросил Генрих. — Мне кажется, этого маловато. Обвинение-то очень серьезное.
— Нет, Генрих, я еще не закончила свою аргументацию. Давай снова переберем всех наших подозреваемых, учитывая новый мотив. Начнем с Лёнича. Он прекрасный математик, но о программировании имеет самое общее представление. Предположим, Мефодий проникся к нему таким доверием, что показал свои программы. Сомневаюсь, что Лёнич сумел бы оценить их стоимость. Не говоря уже о том, что он просто не знает, с какой стороны подступиться к продаже такого товара. У него нет нужных связей, нет представления о рынке, о потенциальных потребителях, о юридической стороне дела. Акулы бизнеса обманули бы его, как младенца, оставили бы ни с чем. Кроме того, в любой фирме, куда бы он ни обратился, сразу раскусили бы, что он этих программ не писал. Одним словом, Лёничу все это ни к чему, верно?
— Верно, — охотно согласился Генрих.
— Теперь Глыба и Гусь. Они программисты. Они имеют представление о конъюнктуре и ценах на этом рынке и могли бы оценить по достоинству программы Мефодия. Но все, что касается собственно купли-продажи, для них такой же темный лес, как и для Лёнича. Джунгли. Правда, они бы уже могли обратиться к посредникам, выдав себя за авторов. То есть от убийства Мефодия и присвоения программ выгадывали больше, чем Великович. Но существует обстоятельство, снимающее с них подозрения. С тобой, Генрих, они общались эпизодически, а с Лёничем не общались вовсе. Вспомни, ты хоть раз упоминал в разговоре с ними, что работаешь вместе с Великовичем?
— Нет, конечно. С Глыбой мы разговаривали исключительно мимоходом — «Как дела? Слышал свежий анекдот?». С Игорьком иногда беседовали подолгу, но в основном о его проблемах. Бывало, я рассказывал ему что-нибудь про детей или про вас, но зачем бы мне говорить с ним о Лёниче? Они и на факультете-то никогда друг другом не интересовались.
— Вот видишь! Другое дело — Серж! Во-первых, продажа программ — его хлеб. Он-то уж точно знает, кому, что и за сколько можно толкнуть. И в юридических тонкостях разбирается прекрасно, его никакой прохвост вокруг пальца не обведет. Во-вторых, с Сержем мы все общались часто и подолгу — кроме тебя, Марк, кроме тебя! Ездили к нему на работу за халтуркой, которую он нам подкидывал, захаживали домой расписать «пульку» и поболтать, перезванивались, делились новостями. Уж кто-кто, а Серж наверняка знал о ваших, Генрих, с Лёничем шахматных баталиях в институте, так?
Генрих кивнул.
— Близко зная тебя, Серж не сомневался, что на пирушку по поводу получения новой квартиры ты пригласишь всех сокурсников, с которыми поддерживаешь хоть какие-то отношения. Иными словами, и Лёнича.
— Да, но как он догадался, что Лёнич приведет с собой Мефодия? — поинтересовался Прошка. — Откуда ему знать, где Мефодий поселился? Сам-то Серж с Великовичем дружбы не водил.
— Верно! И Лёнич в среду совершенно определенно заявил, что никому не говорил о гостившем у него Мефодии, — подхватил Генрих.
Мы с Лешей переглянулись.
— Твое открытие, — сказала я. — Сам и докладывай.
— Да чего докладывать-то? — буркнул Леша. — Точно я ничего не знаю. Просто Серж шестого числа утверждал, будто Мефодий звонил ему выяснять отношения месяц назад, а любовница Глыбы вчера, то есть девятнадцатого, сказала Варьке, что выдала Сержа Мефодию две недели назад. Если верить одному, получается, что Мефодий знал о несуществующем ремонте уже шестого октября, а если другой — то его проинформировали только четвертого ноября.
— Двадцать восьмого или двадцать девятого октября, — уточнила я. — Я звонила этой даме полчаса назад; она вспомнила, что историческая встреча состоялась на последней неделе октября, в среду или в четверг.
— Но, может быть, Мефодия просветили сразу двое доброжелателей? Один — шестого, другая — двадцать девятого? — предположил Прошка.
— Нет, — решительно сказала я. — Пересказывая вам историю Любы, я опустила подробности, но, по ее словам, Мефодий, узнав о вероломстве Архангельского, побелел и затрясся. То есть Любина проговорка была для него полной неожиданностью.
— А не могла она наврать? — спросил Леша. — Все же подружка Глыбы. Вдруг она хотела бросить тень на Сержа, чтобы выгородить любовника?
