— А откуда он немецкий знает? — не унимался Измайлов.
— Оттуда. — Показал на потолок доцент Блох. — В школе он еле-еле на тройку сдал английский…
— И вы настаиваете на том, что он нормален? — осторожно встрял Луценко.
— Да, разумеется. Увиденное нами не опровергает прежнего вывода. Я вам сейчас все объясню, — вздохнул Блох.
— Ни в коем случае, Лев Ильич, мы не сомневаемся в вашей квалификации, — запротестовал Измайлов. — Но что он вам так долго живописал?
— О, это действительно любопытно, — мгновенно воспрянул духом старый психиатр.
В начале девятнадцатого века в одной немецкой семье случилась обыденная история: молодая жена пожилого мужа завела любовника. Юноша был сыном старинного друга хозяина, вхож в дом и обласкан там. Но, сколько веревочке ни виться, конец есть. Супругу стало мерещиться, что его ночной колпак приподнимают рога. Доказательств у него не было, а горячий нрав толкал на немедленную расстановку точек над i. Он устроил жене «дикий скандал», надеясь запугать ее и заставить признаться. Конечно, ему хотелось получить доказательства ее невиновности. Но он здорово навредил себе. В тот же вечер за ужином муж был отравлен. Бедолага упал на пол, жуткая боль разрывала его желудок, потом правая часть тела потеряла чувствительность, а левая еще страдала неимоверно. Любовник с женой склонились над умирающим. Она нервозно, резко вскрикивала, а он ухмылялся злорадно и довольно, хватал даму за талию, в общем, глумился над поверженным соперником. И последние жизненные силы убиенного мужа ушли в мысль о мщении.
— Чушь какая, — фыркнул Луценко.
— Однако, когда Волков рассказывал, вам так не казалось, правда? — улыбнулся Блох совершенно непонятной подполковнику улыбкой.
— Что же получается? Каин и Авель вечно меняются местами и мстят друг другу? — хрипло осведомился Измайлов, ни к кому конкретно не обращаясь. — И сегодняшняя невинная жертва несколько веков назад могла быть жестоким и извращенным убийцей? И преступность можно искоренить только вместе с родом человеческим?
— Мне плевать, — вдруг горестно взвыл Луценко. — А если завтра этому психу почудится в какой-нибудь прохожей девчушке его неверная супруга и он отправит ее на тот свет, лишь бы избавиться от поноса или насморка?
Ему не ответили, но доцент Блох вздрогнул.
— Религии учат, что Волков должен был умереть от своей боли, перенести инсульт, выдержать инвалидность и нищету, но не убивать. Наверное, это и называется разорвать порочный круг, — не слишком уверенно предположил Лев Ильич.
И тут раздался довольно высокий, гневно-капризный голос:
— Господа…
От неожиданности охнул даже Луценко. Все трое умудрились, поворачиваясь на звук, сблизиться потеснее. Ученик доцента стоял возле двери:
— Господа, Лев Ильич до предела вымотан вашим Волковым. Пора его пощадить.
— Коллега, — облегченно захохотал Блох, — как же вы нас напугали.
Психиатры поспешно простились и отбыли восвояси на машине Луценко. Подполковник позвонил по телефону и, швырнув на недовольно скрипнувший рычаг трубку, сердито посмотрел на Измайлова:
— Ну нет трупа.
— Если мы немедленно не отправимся по домам, к утру их будет здесь два, — прозорливо и банально пообещал полковник.
— Тогда отсыпаться, — сдался Луценко и выглянул в окно. — Кстати, и лимузин вернулся.
В пути разговаривать было не о чем. Когда Измайлов выкарабкивался с сиденья, Луценко окликнул его. Друзья посмотрели друг другу в глаза серьезно и прямо. Первым опустил веки Луценко:
— Заехать за тобой завтра?
Измайлов протянул ему руку:
— Да.
Лялю Луценко расколол за минуту. Оказалось, что, пробудившись, она все-таки ринулась на свидание. Еще не отпустив такси, она увидела спину Олега, спешившего к остановке, и приближающийся трамвай. С криком «На вокзал!» она вновь заняла машину, чем повергла видавшего виды шофера в состояние некоторой задумчивости и заторможенности. Он повез ее, вслух недоумевая, чем провинились перед этой сумасшедшей все городские светофоры. Высадил он ее не там, где она сказала: «Стоп». В общем, получилось так, что Ляля и Олег шли навстречу. Но в момент окончательной готовности к броску на шею любимому девушка заметила, что Олег движется очень целенаправленно. Бдительная Ляля остановилась и подозрительно оглядела толпу. Конечно, блондинка, которую преследовал Олег, была великолепна. Но он-то как подличал! А вдруг она, Ляля, неслась к нему и попала под автобус? Мало ли что могло с ней произойти. Бабник. Ляля домучилась до конца, то есть до того момента, когда блондинка и Олег практически одновременно скрылись в вагоне электрички. Она выплакалась у газетного киоска и побрела домой. Но в субботу все же отправилась к Олегу объясняться и выслушивать объяснения.
Отпуская девушку, Луценко старался не смотреть на сникшего друга.
— Стар становлюсь, чутье изменяет мне со всеми подряд, — покаянно произнес Измайлов.
— Брось, Виктор Николаевич. Не опоздай эта кукла к Волкову, может, ничего бы и не случилось. Может, он приставал к блондинке, ее благоверному это не понравилось, подрались…
— Не надо, Николай Палыч, — махнул рукой Измайлов. — Ты же не веришь ни в какое убийство.
— Ну скажем так, все меньше и меньше, — осторожно признал Луценко.
— Волков преследовал не женщину. Просто Ляля ревнива и со стороны выбрала за него объект по своему вкусу. Я твердо знаю, что Волков убил, — не оценил щадящих маневров подполковника Измайлов.
— А я говорю — нет, — отказался от дипломатии Луценко. — Все коттеджи прочесали, ни единого кирпичного сарая не пропустили, а труп не нашли.
— Почему именно кирпичного? — изумился Измайлов.
— Так ведь этот псих сказал: коттедж, камин, кресло… Что мы коттеджем-то называем? — храбро иронизировал Луценко.
Похоже, он одно, а ты другое, — огрызнулся вконец раздосадованный Измайлов.
— Не хочешь признать поражение, Виктор Николаевич?
В тоне Луценко преобладало сострадание.
— Не хочешь признать прокол с организацией поисков?
И стоило Измайлову произнести это, как повалило валом. Труп молодого мужчины обнаружили в бревенчатом пятистенке. Луценко даже покраснел: некаменные строения ребята проверяли по собственному почину. Орудие убийства, а именно молоток, валялся рядом с телом. Дачница Валя видела двух парней, прошедших через весь поселок след в след. Бомж Коля ехал в одном вагоне с мокрым насквозь мужиком, но был настолько пьян, что даже не удивился…
— Виктор Николаевич, подтвердил ты класс, низкий поклон тебе за помощь, — громыхал подполковник Луценко, не успевая принимать рапорты.
— Да чем помог-то? — отбивался оживающий на глазах Измайлов.
— А на путь истинный сразу наставил и ни шагу в сторону не позволил сделать. За сутки ведь обернулись.
Договорились вечером попить пива у Измайлова и обсудить новости. От машины полковник отказался:
— Прогуляюсь, как отпускник.
Он мог быть доволен собой. Но, выбравшись на волю, упрямо пробормотал:
— Нет, это не из-за Ляли. Шерше ля фам.
Ученик доцента Блоха проснулся поздно. Откинул одеяло, одернул тонкую прозрачную сорочку и сунул небольшие ступни в сиреневые тапочки с помпонами. Воскресенье, можно побыть собой. После тщательнейшего бритья и душа он надел длинноволосый серебристый парик, колготки, узкое короткое платье и умело подкрасился.
— Почему у киски так хорошо на душе? Почему ей сегодня с утра пораньше хочется шампанского? — с неподдельной нежностью поинтересовался он у своего отражения в зеркале.
Он действительно извлек из бара бутылку дорогого шампанского, откупорил и налил в хрустальный фужер легкой пены. Потом прилег на диван, кокетливо вытянув стройные ноги. Его правильное, бледное от пудры лицо становилось все безмятежнее. Казалось, он предавался неведомому наслаждению. Не поднимаясь, он включил магнитофон, и сентиментальные звуки старинного органа наполнили идеально прибранную уютную комнату. Он отхлебнул шампанского, полюбовался отпечатком губной помады на прозрачной стенке бокала и, томно вздохнув, вдруг заговорил приятным женским голосом:
— Значит, ты отомстил за себя, старый, жадный и тупой Людвиг? О, как я счастлива твоим счастьем. В любой жизни, мое сердечко, ты будешь дураком. Впрочем, как и Карл. Он никогда не подсыпал тебе яд. Даже не собирался, во всяком случае в тот вечер. Я сделала это без его ведома, а он лишь налил вино в отравленный стакан. Он испугался не меньше твоего. Он гримасничал от трусости, а тебе показалось, будто он смеется. Доктор Рудольф объявил нам, что ты скончался от удара. Карл плакал: увлечение мною не мешало ему почитать тебя. Я тоже рыдала, но от радости, А в минувшую пятницу ты и в самом деле убил Карла, шалунишка. И поделом ему, ведь он бросил меня, промотав твои деньги меньше чем за пять лет. И я сдохла под чужим забором безобразной, больной и нищей старухой. Я ненавижу вас обоих, я презираю мужчин.
