Пацаны проиграли. Я жевала пламя, слезы лились из глаз, но я улыбалась. В какой-то момент я поняла, что ощущения такой остроты мне даже нравятся. Конечно, это чересчур — и дыхание перехватило, и уши горят, и глаза из орбит, но главное — не сладко. Не приторно сладко. А перец я проглочу.
С видом победителя я собрала с грязных ладошек причитающийся мне четвертак, ухмыльнулась обожженным ртом, и сказала:
— Слабаки! Жрите мороженное.
Когда бабка узнала, что я натворила, она первый раз в жизни меня выпорола.
— Ты же девица! — кричала она. — У тебя одно здоровье! Тебе детей рожать! А ты на потеху шпане портишь себе желудок!
— Я что, желудком детей рожать буду?
Бабка, не найдя что ответить, отбросила ремень в сторону.
Желудок у меня остался в полном порядке, а заодно раз и навсегда прошел застарелый насморк с которым бабка не могла справиться никакими ингаляциями.
Когда я встретила Бизю, ко мне вернулось знакомое ощущение «чересчур». И уши горят, и глаза из орбит, и дыхание сперло. Но главное — не сладко.
«Зачем я ввязалась в эту историю?» — впервые задала я себе вопрос, сидя скрючившись в тесном салоне «горбатого». Ответ был один — не для того, чтобы получить свой четвертак.
Зазвучала пятая симфония Бетховена. От неожиданности я дернулась и больно ударилась головой о потолок.
— Есть контакт с подводной лодкой! — заорала я, уверенная, что это звонит Сазон.
В трубке повисло гробовое молчание.
— Есть контакт! — проорала я еще громче, снова охрипнув, как вчера вечером.
— Слышь, пресса, — услышала я знакомый голос Костяна, — у тебя опять обострение? Зря ты это все затеяла.
— Это вы затеяли.
— Не пыхти. Все равно тебе крышка. И быки твои не помогут.
— Какие быки? Это была коза.
Он опять замолчал, о чем-то соображая.
— Гарик — ваша работа? — спросила я тишину.
— Твоя. Нужно лучше договариваться с коллегами. За то, чтобы вернуть нам дискету со статьей и фотографиями, он запросил сто тысяч баксов. Ну и получил. У нас работа такая. И статья не вышла, и бабки целы.
— А зачем ты мне звонишь? Напугать?
— Тебя напугаешь. Звоню предупредить. Ты это, статейки больше не пиши, не надо. А то тебя два быка прикрывают, а мочить приходится невиновных, просто очень жадных людей.
И он нажал отбой.
«Я не виновата», — снова сказала я себе, закурив новую сигарету. Если бы Гарик назвал реальную сумму, может, остался бы жив. Про каких быков твердит все время этот урод? Его, что, не научили в детстве различать животных? Или меня и правда кто-то охраняет? Я повертела головой, но не увидела поблизости ни машин, ни людей. На удивление пустынный двор: только здоровые контейнеры для мусора и собаки, снующие вокруг них. Здесь меня было бы очень удобно прихлопнуть. Только почему-то у них не получается.
Если кто и мог вздумать меня охранять, то только Сазон с поэтом. Но, во-первых, они были не в курсе моих опасных делишек, во-вторых, я не могла бы не заметить такой «охраны», и в-третьих, «быки» — слишком громко сказано о двух щуплых старичках.
Статья, содержащая компромат на Карину, оказалась лакомым куском для шантажистов. Я не буду пытаться пристроить ее куда-нибудь еще. И не буду передавать в органы пленку с записью нашего разговора. Может, милицейские чины тоже захотят «договориться» с Кариной. В этом чертовом городишке так тепло, и так много солнца, что всем лезут мысли о легких деньгах. А я не хочу, чтобы из-за меня погибали просто очень жадные люди.
Опять «судьба постучала в дверь». Нужно поменять мелодию в телефоне, а то от этой в голову лезут мрачные мысли.
Я осторожно помолчала в трубку.
— Элка! — заорала труба Бэлкиным голосом. — У тебя все в порядке?
— Бэлка! — догадалась вдруг я. — Это твои быки меня пасут?
— Почему «пасут»? — обиделась Бэлка. — У меня лучшая охрана в городе. Ты не могла их заметить.
— Я и не заметила. Спасибо, конечно. А то я очень заметная мишень.
— Это точно. Хотя, это ты хорошо придумала — таскать с собой козу. Охотиться за бабой с козой, да еще если во всех газетенках ее портреты, очень трудно. Моим парням и работы-то никакой. Они сказали, что за такой цирк готовы сами приплачивать. В общем, у тебя все нормально.
— Если считать, что жива я и моя коза, то да. Бэлка, мне нужен компьютер с доступом в сеть, чтобы выложить один материальчик на сайт Компромат. ru. У меня теперь нет компьютера.
— Фу! — заорала Бэлка. — С этими выражениями обратись к моему администратору, я его предупрежу! — Она продиктовала номер телефона и отключилась.
Только я завела машину, судьба постучала в дверь снова. Я почувствовала себя очень деловым человеком. На этот раз звонил Мальцев.
— Эллочка! — бархатным голосом обратился поэт. — Сазон просит передать, чтобы вы не теряли нас вечером. Мы будем заняты, у нас дела. — Он помолчал и грустно добавил:
— Ночуйте, бля, спокойно.
Все-то обо мне помнят, все заботятся. Нужно вернуть Сазону пистолет, а то, судя по тому, сколько он зарабатывает, оружие может ему пригодиться. Интересно, что за дела могут быть ночью у двух дедов?
Я созвонилась с Бэлкиным администратором, и полдня провозилась в ее офисе, выкладывая на скандальный сайт копию статьи, из-за которой погиб Гарик. Все местные каналы наперебой сообщали об убийстве редактора. На экране то и дело возникала крупным планом его неудобно свесившаяся голова и отвратительно красный галстук. Я все время пыталась рассмотреть, что на нем изображено, но видела только черное маленькое отверстие.
«Убивать приходиться невиновных, просто очень жадных людей», — сказал мне Костян. Колька Серов был честный и неподкупный, но его тоже убили.
Корреспонденты тараторили с экрана о предполагаемых мотивах убийства. Все сходились во мнении, что оно не носит заказной характер и никак не связано с редакторской деятельностью. Газета острых тем не трогала, конкурентом никому не была. Растерянные сотрудники вяло отвечали на вопросы:
— Нет, не видели никого постороннего, нет, не знаем, не помним, не слышали, редко здесь появляемся, всегда на задании… Из кабинета ничего не пропало, даже редкая коллекция автомоделей, которая стоит недешево.
Из Бэлкиного офиса я выбралась только к вечеру в очень скверном настроении. До свидания с Козловым оставался час. Залив полный бак бензина, я выехала на загородную трассу и погнала своего конька-горбунка со всей возможной для него скоростью. Бесшабашная, сумасбродная Элка иногда очень остро чувствует свою неприкаянность и одиночество. Такие приступы я стараюсь пережить наедине с собой. Я запираюсь в своей квартире и не отвечаю на звонки, или уезжаю за город и нарезаю круги по кольцевой дороге. Не то, чтобы я себя жалею, нет — я на себя злюсь. Злюсь, что уже совсем большая девочка, скоро тридцатник, а ребенка не родила, книгу, которую бы издали, не написала. Только и умею — влипать в истории, а потом их расхлебывать. Потом я начинаю злиться на то, что на себя злюсь, попадаю в замкнутый круг и снова влипаю в историю. Влипнуть в историю — лучшее средство от меланхолии.
Я гнала по шоссе «горбатого», выжимая из него все, что можно и думала, что это за штука такая «любовь». Если это то, что берет тебя за горло, хочешь ты этого или нет, то от этого нужно искать лекарство. Не от рака, не от СПИДа, а от любви. Это самая дрянная болезнь на свете. И никто никогда не докажет мне, что за этим лекарством не выстроится самая длинная очередь в мире. «Эй, кто последний?» — крикну я и пристроюсь в хвосте.
* * *
Камиль Козлов пришел на свидание в бабочке. И без погон. Этим он сразу уравнял наш статус, дав понять, что сегодняшним вечером он не майор, а кавалер. Я не потрудилась ни переодеться, ни накраситься; сидела в вестибюле гостиницы на диванчике, вытянув джинсовые ноги и соображая долго ли еще протянут мои шпильки, если на них так носиться по городу.
Номер я сняла за сущие копейки. Поговорила с завхозом, объяснила, что у девочки маленькие странности, он вздохнул, взгрустнул, и уступил по цене поллитры свою каморку.
Козлов светился. Его лысина отражала красивое и сложное освещение богатого холла.
— В номера? — галантно спросил он, выпячивая вперед локоток, чтобы помочь мне встать.
— Реально! — хмыкнула я и повела его в подвал.
Он удивился, но вида не подал, послушно семенил сзади на коротких ножках. Я пинком открыла незапертую дверь.
— Не люкс, конечно, — пояснила я, — но тоже любовное гнездышко.
«Гнездышко» было завалено швабрами, пылесосами, тряпками, щетками и ведрами. Из удобств был только шаткий стул и обшарпанный стол, на котором стоял древний электрический чайник.
— Несколько неожиданно, — произнес растерянно Козлов. — Но понимаю? Понимаю. Мест нет. Курортный город. Да ладно, антураж не главное. — Он чихнул и швырнул на стол к чайнику пачку презервативов.
