– Напротив, – протянул Эмерсон лениво. – Я предположил, что Эвелина обладает толикой разума, что, согласитесь, нечасто встречается у слабого пола. Так как?! – И он требовательно взглянул на мою подругу.
Эвелина сидела неподвижно, все еще прикрывая глаза рукой.
Не знаю, почему я так долго хранила молчание. Мотивы поступка Эмерсона оставались для меня тайной за семью печатями, но в том, что он преследует какую-то вполне конкретную цель, я не сомневалась. А потому решила, что пора и мне поучаствовать в этом интересном разговоре.
– Эмерсон изложил факты в своей обычной невозможной манере, – я улыбнулась, заметив, как сдвинулись брови Эмерсона, – но на сей раз он, как ни странное прав. Мы все еще не знаем мотивов этого представления с ожившей мумией. Необдуманные действия могут оказаться роковыми, и вполне возможно, милая Эвелина, ты, сама того не ведая, действуешь на руку нашему таинственному врагу.
Лукас прожег меня яростным взглядом, и я поняла, что он с радостью перешел бы к рукоприкладству. Впрочем, его намерения заботили меня меньше всего. Я с беспокойством наблюдала за Эвелиной.
– Я не знаю, что делать, – прошептала девушка. – Мне... мне нужно побыть одной... позвольте мне подумать. Пожалуйста, Амелия, не ходи за мной!
Она встала и медленно начала спускаться по тропинке.
Лукас двинулся было следом.
– Ваша светлость! – Голос Эмерсона прозвучал словно удар хлыста.
– Не вмешивайтесь в мои дела, мистер Эмерсон, – резко ответил Лукас. – Вы не мой папочка.
– Вмешиваться? – Глаза Эмерсона расширились от искреннего негодования. – Я никогда ни во что не вмешиваюсь, зарубите себе на носу! Вы ведь джентльмен, не так ли, и не станете досаждать даме. Я просто хотел напомнить, чтобы вы не пропадали из виду.
– Хорошо, – коротко обронил Лукас.
Эвелина спустилась с уступа и, понурив голову, медленно побрела прочь от лагеря. Она выглядела воплощением скорби. Золотистые волосы полыхали в лучах заходящего солнца.
Лукас быстро догнал ее и пристроился рядом. Я, естественно, не слышала, о чем они говорили, но не сомневалась, что Лукас пытался убедить Эвелину уехать. Она устало покачала головой, вселив в меня небольшую надежду. Если она упрямится, значит, еще не все потеряно!
Уолтер, сидевший рядом со мной, неотрывно смотрел на удалявшуюся парочку. Юноша словно постарел лет на десять.
– Из них получится отличная пара! – желчно заметил Эмерсон. – Как они чудесно подходят друг другу. Милорд и миледи!
– Вы можете помолчать хоть минутку?!
– А я полагал, что женщины любят заниматься сводничеством. Вы сможете гордиться, дражайшая Пибоди, если этот брак состоится. Он богат, титулован и красив, а она без единого гроша. Блестящая партия для нищей девушки.
Самообладание внезапно покинуло меня. Господи, до чего ж они мне все осточертели! И Эвелина с ее болезненной тягой к мученичеству, и Лукас с его глупостью и высокомерием, и Уолтер с его позой смиренного страдальца, но в первую очередь, конечно же, Эмерсон! Этот человек думает, что добился своего... и самое печальное, что, похоже, так оно и есть.
Толкая Эвелину в объятия Лукаса, Эмерсон удерживал при себе брата. Так словно мало ему того, он еще и бередил рану несчастного юноши, дабы закрепить победу. Его ехидно-довольная улыбка подействовала на меня, как красная тряпка на быка. Кровь ударила мне в голову, и, не в силах более держать себя в руках, а язык за зубами, я подскочила к Эмерсону и крикнула ему прямо в лицо:
– Какой же вы все-таки болван, Эмерсон! Да я предпочла бы видеть Эвелину в монастыре, чем замужем за этим негодяем. Она его не любит! Не любит, слышите, вы, исчадие ада!!! Она любит... другого и думает, что спасает его, принимая предложение Лукаса. – Я перевела дух и продолжила уже спокойнее: – Может, она и права. Ее возлюбленный столь малодушен, что даже не находит сил сказать о своих чувствах.
Тут и Уолтер вскочил. Он схватил меня за руку, лицо его исказилось.
– Так вы хотите сказать... Не может быть, чтобы вы имели в виду...
– О! – зашипела я, закатывая глаза. – Похоже, вы столь же тупы, как и ваш братец! Да, да, да! Она вас любит, безмозглое вы существо! Мне трудно понять, за какие такие достоинства, но любит. А теперь отправляйтесь и остановите эту Жанну д'Арк, пока она не взошла на свой костер! Вы оба настолько глупы, что из вас получится превосходная пара!
От взгляда Уолтера меня бросило в дрожь. Он кинулся вниз, а я, вызывающе расправив плечи, повернулась лицом к его брату. Настала пора расплачиваться за свой отчаянный поступок, но я была готова противостоять целой толпе разъяренных мумий, не то что одному-единственному Эмерсону.
И застыла на месте, вне себя от изумления.
Эмерсон раскачивался на стуле, сотрясаясь от хохота.
– Дорогая Пибоди, – с трудом выговорил он, – вы не устаете удивлять меня. Неужели в глубине души вы все-таки романтичная девица?
Нет, он совершенно невыносим! Я надменно вздернула подбородок, величественно повернулась к Эмерсону спиной и стала наблюдать за разворачивающейся внизу сценой.
Уолтер мчался со всех ног, дважды даже чуть не упал. И вот он уже рядом с Эвелиной и Лукасом. Все трое остановились. Следить за ходом разговора было не так уж трудно. Уолтер страстно жестикулировал, Эвелина молчала, а Лукас сердито топтался рядом и что-то кричал.
– Пойду-ка вниз, – буркнула я. – Возможно, это был несколько опрометчивый поступок...
– Пожалуй, действительно не мешает быть рядом, – спокойно согласился Эмерсон. – У Его Безмозглости вполне хватит благородства вступить в драку с раненым. Проклятье! Похоже, я опоздал!
Он действительно опоздал: Лукас ударил Уолтера, и тот покачнулся.
Эмерсон уже мчался по тропинке. Я последовала за ним, спотыкаясь и едва не падая, поскольку глаза мои не отрывались от драматической сцены.
Эвелина попыталась вмешаться, но Лукас с силой оттолкнул ее. Уолтер бросился в бой. Ловко уворачиваясь от размашистых ударов противника, он бешено сопротивлялся, и наконец его кулак достиг цели. Лукас упал как раз в тот момент, когда к ним подскочил Эмерсон, Разумеется, он поспел к шапочному разбору, но это уже не имело значения. Уолтер победил! Чуть не вопя от радости и на чем свет стоит проклиная ненавистные юбки, я присоединилась к компании.
Лукас поднялся и потер подбородок. Падение никак не сказалось на его элегантном, типично английском костюме, но в темных глазах и в помине не было английской сдержанности – там полыхала не знающая удержу итальянская ярость.
– Двое против одного? – с усмешкой спросил он. –Очень благородно, джентльмены.
– Не вам говорить о благородстве! – перешла я в наступление. – Ударить раненого...
– Этот человек оскорбил меня! – прорычал Лукас.
– Я сожалею о своих словах, – тихо сказал Уолтер. – Но не о своих чувствах. Мисс Амелия, Рэдклифф... если бы вы слышали, что он говорил Эвелине, какие гнусные намеки позволял себе делать...
– Это правда, – ровным голосом сказала Эвелина.
Все разом повернулись к ней.
Она была совершенно спокойна, и от ее ледяного спокойствия у меня по спине побежали мурашки. Эвелина отступила на шаг, словно отделяя себя от всех. Я было бросилась к ней, но она властным жестом приказала мне остановиться. И впервые в жизни я покорилась, не испытывая ничего, кроме страха.
– Нет, Амелия, – сказала она все тем же ровным голосом. – Все эти дни я лелеяла трусливую надежду избежать этого объяснения. Но ради справедливости и ради всех вас я должна сказать правду. Лукас вспылил, но он не лгал. Я действительно совершила один опрометчивый поступок, о чем сейчас бесконечно сожалею. Меня не трогает мнение света, но простить себя я не могу. И дело не в том, что я нарушила приличия и совершила шаг, который в глазах большинства людей равен смертному греху. Собственное доброе имя меня мало интересует, Амелия может подтвердить это. Но я разбила сердце старика, которого любила больше жизни и который любил меня. И вот за это прощения мне нет. Я не желаю причинять никому страданий. Теперь мне понятно, что, принимая предложение Лукаса, я могла очернить его репутацию и доброе имя...
– Эвелина, дорогая... – начал Лукас.
Она непреклонно покачала головой. Движение было едва заметным, но даже Лукаса убедила твердость, написанная на лице Эвелины.
– Я никогда не выйду замуж. Может быть, посвятив свою жизнь добрым делам и благотворительности, я смогу когда-нибудь искупить свою вину...
Голос Эвелины был столь искренен, в нем звучала такая неподдельная мука, что язвительное замечание застряло у меня в горле. Эвелина все это говорила вовсе не нам, а одному лишь Уолтеру. Упрямая ослица! Все-таки осуществила свой идиотский замысел...
На Уолтера было больно смотреть, он напоминал смертельно раненное животное. Лицо Эмерсона казалось таким же непроницаемым, как и скалы у него за спиной. Живыми были одни только глаза.
