— Никто за исключением одного-единственного человека.
— Пока одного-единственного. Но я уверена, скоро все может измениться.
Друзья понимали, сколь ответственная миссия лежит на них в данном случае. От того, поймают ли они своевременно преступника, теперь зависели судьбы всех обитателей Зубовки. Ведь если злу удастся восторжествовать, о мирной и относительно счастливой жизни всем жителям поселка придется забыть навсегда. Человек, рвущийся к власти, не был ни добр, ни справедлив, ни даже умен. Он был всего лишь дьявольски хитер, и также велика была его злоба на всех обитателей поселка и старца Захарию в том числе.
Ожидание сыщиков не затянулось. Не прошло и часа, как им поступило шифрованное сообщение от Людмилы.
— «Доброго вам всем пути!» — прочитали друзья и переглянулись между собой.
Это был призыв о помощи, и он означал прямо противоположное написанному.
— Значит, нам пора возвращаться!
Так как в поселке нынче не было официального пророка, молельный дом стоял закрытый. Назареи разбрелись по своим домам в тоске и унынии, а следом за ними вся Зубовка погрузилась в скорбную тишину. И для доверительной беседы не было лучше места, чем личные покои отца Захария, в которых он нашел свой конец. Именно туда Людмиле предстояло заманить злодея, посмевшего шантажировать ее.
— И шантаж далеко не самое опасное из преступлений, совершенных этим человеком. Шантаж — это так… безобидные цветочки. А зловредные ягодки — это два убийства.
— Может быть, мы зря обвиняем человека? Ведь насчет убийств прямых доказательств нету.
— Нету, так будут!
Друзья полагали, что преступник охотно пойдет навстречу желанию Милы назначить переговоры именно там. Ведь в этом месте он расправился со своей первой жертвой, и поэтому именно там он должен был ощущать свое могущество в полной мере. Если, конечно, их предположение верно, и шантажист окажется одновременно еще и убийцей.
Чтобы не светиться, друзья не стали заезжать в поселок. Свою машину они оставили неподалеку, спрятав ее за деревьями. А сами проникли в поселок через гараж Илии, дверь которого специально оставили открытой, уезжая. Затем было и вовсе просто. Миновав двор Илии и обогнув его дом, в котором уже не горел свет (оказавшись под родным кровом, Илия и его жена быстро вернулись к своим прежним привычкам и распорядку дня), друзья прошли через сад. А затем, придерживая доски, по очереди пробрались сквозь дыру в заборе к самому началу потайного хода.
Ход начинался от самого забора Илии. И теперь все друзья стояли на том самом месте, где им нужно было спуститься под землю. И каждый из них невольно чувствовал некоторый трепет в душе.
— Я пойду первым, — едва слышным шепотом произнес Лисица и спустился вниз.
За ним последовала Кира, потом Леся, а последним шел Эдик, прикрывая маленький отряд с тыла. Идти им пришлось недолго. И вскоре друзья увидели впереди свет. Он проникал через неплотно прикрытый лаз в личных покоях старца Захарии. Это тоже постаралась Мила, явившаяся в молельный дом чуть раньше своего врага и успевшая приоткрыть потайной лаз на считанные миллиметры, которые тем не менее должны были здорово помочь друзьям в их деле.
Но пока что наверху было тихо. Раздавались только шаги Людмилы. Она два раза стукнула в пол условленным стуком, и друзья ответили ей снизу.
— У меня мурашки по телу, — прошептала Кира.
У всех были мурашки. И Леся внезапно пробормотала:
— Мурашов бы нам тут и впрямь не помешал.
— Ага. У него оружие и…
— Прошу прощения, — раздался позади них знакомый шепот. — Я как раз тут.
Мурашов? Но откуда он здесь взялся?
— Кто его пригласил? — удивилась Кира.
— Я, — ответил ей шепотом Лисица. — Решил, что предстоящий спектакль достоин того, чтобы на него собралось побольше зрителей. Мурашов, ты там один?
— Нет, трое нас.
— Это хорошо. Несправедливо будет наслаждаться представлением в одиночку.
— Как ты можешь шутить в такую минуту? — рассердилась на приятеля Кира. — Людмила там наверху, может быть, жизнью рискует, а тебе все хиханьки да хаханьки!
Но всласть поворчать она не успела. Наверху раздались чьи-то еще шаги. На сей раз это не могла ходить Людмила. Вдова старца двигалась легко, словно птичка. А этот человек шагал тяжело, и половицы под его ногами жалобно поскрипывали.
— Явилась уже? — раздался знакомый друзьям голос. — Всегда по-своему норовишь поступить. Смирения в тебе нет. Распутная ты девка! Всегда такой была, замужество тебя нисколько не исправило.
— Не говори со мной так!
— А как мне с тобой еще разговаривать? Я ведь приглядывала за тобой все эти годы. Знала, что быть от тебя беде. И точно! Мужу своему изменила. И с кем! С его сыном! Распутная ты после этого тварь, грешница!
— Ты будешь меня стыдить или мы нормально с тобой поговорим?
— А говорить нам с тобой и не о чем. Все уже давно за тебя решено. Завтра мы с тобой поедем к нотариусу, и ты напишешь официальный отказ от наследства своего мужа.
— И кто так решил? Ты?
— Сама ты так решила, когда прелюбодейкой сделалась.
— Видеозапись ты сделала?
— Я.
В голосе пожаловавшей гостьи слышалось торжество и нескрываемое самодовольство.
— Напишешь отказ от наследства, получишь оригинал записи.
— Без обмана?
— Ты же меня знаешь.
— Так то-то и выходит, что не знала я тебя совсем, — вздохнула Людмила. — Отказ, надо полагать, должен быть в твою пользу?
— Совершенно верно. Сомнений ни у кого не возникнет, ведь мы в родстве были с покойным. Кому за ним наследовать, как не его родной сестре?
Вот оно что! Она сестра старца Захария! Все притаившиеся у молельных покоев давно поняли, кто явился на свидание к Миле. Голос Вирсавии был достаточно характерен, чтобы узнать его, даже когда приглушен он был деревянными перегородками. Ибо это была она, без всякого сомнения. Именно физиономию Вирсавии вместе со всеми ее бородавками запечатлела камера, благодаря отражению в оконном стекле.
— А как же другие сыновья моего мужа? — послышался голос Людмилы. — Как с ними быть? Допустим, я напишу тебе отказ. А они?
— С ними уже давно все обговорено еще моим братом. Они к нотариусу были отвезены и от своей части давно отказались.
Голос Вирсавии сделался глумливым и стал звучать еще противней.
— Или ты думаешь, Захария позволил бы кому-то после его смерти раздробить то, что он бережно собирал всю свою жизнь? Нет! Брат всегда мечтал, чтобы Зубовка осталась в надежных руках. Сомневался, не знал, между кем из двух сыновей ему выбрать. Но теперь все его сомнения разрешились сами собой.
— Не сами собой, а благодаря тому, что старший сын мертв, а…
— А младшего обвиняют в убийстве отца! Убийца за своей жертвой наследовать не может!
— Ты все это подстроила!
— Хоть бы и так! — не стала отрицать Вирсавия. — Что с того? Я всего лишь силой взяла то, что мне принадлежало и принадлежит по праву!
— Но ты женщина! Твоей власти не признают в поселке. Ни старики, ни молодежь.
— Я — женщина, — важно подтвердила Вирсавия. — И я наследовать, конечно, не могу. Но не забывай, у меня есть сын.
— Иеремия? Но… но он совсем непопулярен. Его никто не любит. Да ты и сама знаешь, мой муж сделал мальчика назареем, только чтобы угодить тебе.
— Моего сына все полюбят, — уверенно произнесла Вирсавия. — Когда узнают, кому в поселке принадлежит вся земля, дома, да и они сами со всеми их потрохами, полюбят! У них просто не окажется другого выбора.
— Ты поступаешь против Бога! Это несправедливо!
Но Вирсавия перебила собеседницу.
— Справедливость! — вознегодовала она. — И это ты мне говоришь о справедливости?!
Подруги решили, что Вирсавия вновь будет обвинять Людмилу в совершенном ею грехе, в измене мужу. Но та заговорила совсем о другом.
— Справедливо ли то, что я во всем была помощницей своим братьям, во всем следовала указаниям старшего, оставила все свои амбиции, не пошла учиться дальше, и что получила я за свою преданность? Положение то ли кухарки, то ли кастелянши, то ли просто приживалки?
— Неправда. Ты всегда имела всего в достатке. И я была к тебе добра.
— Да, ты девочка неплохая, — вынужденно согласилась Вирсавия. — Хотя и блудливая. Но речь сейчас о другом! Почему сыновья брата в почете, а мой ребенок оказался вдруг в ущербе? Почему наследовать должны были лишь дети самого Захарии? Нет, это несправедливо. И я не намерена мириться с такой несправедливостью!
— Но ты же сама помогла моему мужу избавиться от детей Илларии — своего брата. По твоему навету из поселка был опозорен и изгнан из поселка Илия. Разве это было справедливо?
— Иеремия не сделал для Зубовки и половины того, что сделала для поселка я! Только я всегда была преданна Захарию, только я была его правой рукой и правым глазом! Я была его ближайшей советчицей. А что взамен?
