— Я не разрешаю детям иметь личные контакты! — прошелестела Капитолина, уже чувствуя бездну под ногами.
— Ты уволена.
— Не имеешь права! Только Антон Никифорович имеет право меня уволить! А он ни за что…
Капитолина не успела договорить, когда Лариса, передав ребенка Мишане, снова вылетела в коридор и распахнула дверь той комнаты, где сладким сном спал Жидков. Две минуты потребовалось на то, чтобы заставить его продрать глаза и принять вертикальное положение.
— Вот, — сказала она, обращаясь ко всем сразу, и вывела заспанного Жидкова на середину комнаты. — Законный опекун Вани. Прошу любить и жаловать.
— А что случилось-то? — спросил Жидков заплетающимся языком.
— Ты только что уволил Капитолину.
— Неужели? — несказанно удивился он, моргая, точно филин на свету.
— Антон Никифорович! — завопила гувернантка. — Она не имеет права!
— Скажи ей, что она уволена! — потребовала Лариса.
Уманский на секунду отвел глаза от неподвижно стоящей Симоны и взглянул на Жидкова.
— Капитолина, вы уволены, — без запинки повторил тот.
Уманский моргнул и снова сосредоточился на своей цели.
— Ура-а! — закричали дети в два горла.
Маргарита зарыдала.
— Боже мой, какой ужас! — приговаривала она. — Надо вызвать милицию. Или нет, лучше ЦРУ. Нет, лучше КГБ. Надо вызвать представителя силовых структур.
— Я уже здесь, — коротко сказал Уманский и, убрав пистолет, каким-то странным металлическим шнурком связал Симоне руки.
Она не сопротивлялась, только фыркала, как кошка. Уманский посадил ее на диван и принялся за рыжую женщину, в которой никто, конечно, не мог опознать Анну Ружину. Она молчала, злобно таращась на одетых кто во что людей. Ларисе казалось это странным. Ведь ее поймали на месте преступления! Она покушалась на жизнь ребенка! А ведет себя так спокойно, точно всего лишь украла чайную ложечку из ресторана.
— Готово, — сказал Уманский и обратился к Корабельникову, будто к своему подчиненному:
— Следите за дамами.
Корабельников кивнул в ответ, молча признавая за ним право отдавать приказы. Брюнетка спрятала нож и, обойдя плененную парочку, встала за их спинами. Просто на всякий случай.
— Так что, я ухожу? — срывающимся голосом переспросила Капитолина. — Я в самом деле уволена?
И все хором ответили:
— Да!
Зашипев от ярости, бывшая гувернантка скатилась вниз по лестнице и возмущенно хлопнула дверью.
Ларису так трясло, словно она сидела не в кресле, а на доисторической стиральной машине, которая рычит и прыгает.
— Силовые структуры? — изумился Шубин. — А я думал, вы дизайнер.
— Он следил за Жидковым, который занимается контрабандой, — объяснила Лариса.
Жидков смертельно побледнел и даже покачнулся, будто собирался упасть в обморок, подобно чувствительной девице.
— За мной следили?
— Но как вы попали в дом? — подступила к Уманскому Маргарита.
— Руководство попросило Анжелику обеспечить нам прикрытие. Необходимо было следить за Жидковым и его контактами. Анжелика должна была добиться того, чтобы Антон Никифорович приехал в этот дом погостить. Она же обеспечила мне «крышу» и возможность находиться рядом с ним.
— Следить за мной и моими контактами? — еще раз уточнил Жидков. — С какого это припендеха?
— Вашу сумочку с парфюмом мы арестовали. Весь парфюм под завязку нашпигован натуральным жемчугом. Карина Броварник, ваша бывшая любовница, затеяла заниматься контрабандой. Вы согласились быть ее посредником, заключать сделки и принимать деньги. Спецслужбы Японии предприимчивую дамочку сразу зацепили. Оставалось только узнать, через кого и куда пойдет жемчуг.
— Я буду сотрудничать, — быстро сказал Жидков. — Это первая партия, так что я, в сущности, ни во что не замешан.
— Ничего себе! — ахнул Шубин. — Сумка с жемчугом стояла в шкафу. А если бы ее кто-нибудь стырил?
— Ее и стырили, — хмыкнул Уманский и обернулся к Ларисе:
— Кстати, я не слишком хорошо понял, что вы в ней хотели найти?
— Экспонат из коллекции Броварника, — поспешно сообщила Лариса. — Текст одной из песен Фредди Меркьюри, написанный его рукой. Карина увезла его с собой в Японию, а продать хотела здесь, приятелю бывшего мужа, из вредности.
Корабельников мученически посмотрел на брюнетку и закатил глаза. Она усмехнулась.
— А наше семейное дело? — поникшим голосом спросил Мишаня. — Я никак не могу поверить…
— Тебе придется, — ответила Симона. Глаза ее теперь блестели совсем по-другому. В них не было интереса или азарта, а одно только фанатичное возбуждение. — Тебе придется поверить. О, каким идиотом ты мне казался! Мама, ты была права: они все идиоты и сволочи.
— Дайте мне выпить, — попросила Анна Ружина хриплым голосом. — Лучше водки. Но сгодится и что-нибудь другое, только покрепче.
Никто не двинулся с места, и тогда Симона воскликнула:
— Налейте ей! Разве вы не видите, она не может без выпивки! Это вы ее довели!
— Мы?! — изумился Жидков. — Я ничего не понял. Как это мы могли ее довести, если мы ее ни разу не видели?
Он уселся на постель Артема с мученической физиономией. Еще в контрабанде толком не обвинили, а уже выдвигают новые претензии в том, что он довел незнакомую рыжую тетку.
— Если вы следили за Жидковым, — впервые подал голос Корабельников, — и не выпускали из виду сумку, каким образом оказались здесь?
— Мы бросились спасать Артема, — пояснила Лариса.
— Она обо всем догадалась, — сказал Уманский. — Только я не понял, каким образом. Там, в саду.
— Господи, меня осенило! Будто током ударило! Вы сказали про Жидкова: «У него есть мамочка, и он ее обожает». Я подумала: ведь у Анны Ружиной мог быть сын. Или дочь, верно? И вспомнила, что Симона как-то заметила: «Сын отвечает за отца, муж за жену». Она сказала это не просто так, а с большим чувством. Это ее убеждения, понимаете? Такую мысль ей внушали с детства. Она мстила за свою мать.
— А что мы сделали ее матери? — спросил Мишаня, не в силах успокоиться. — Симона, что мы сделали твоей матери? — Он перевел взгляд на Анну Ружину:
— Что мы вам сделали?
— Ваш дед — настоящий подонок, — выплюнула она. Под глазами у нее лежали синие тени, лицо от алкоголя было рыхлым, с нечеткими контурами.
— Итак, Миколин-старший чем-то сильно обидел свою воспитанницу, — встряла Лариса. — Сначала я думала, что речь идет о картинах. — Рыжеволосая Анна закинула голову и хрипло рассмеялась. — Девочка проводила много времени в мастерской. И она отлично рисовала…
— Макару это было все равно. Он продавал меня, как уличную девку, — выплюнула Анна. — Своему боссу, Тамирову. Мерзкая сволочь! Наконец-то он сдох. Фаина догадывалась, но молчала. Как же — они потеряют покровителя, и ее муж превратится в рядового советского «маляра». А ей хотелось жить красиво! Боже, чего только люди не делают ради красивой жизни…
— Дед? — отступил на несколько шагов Мишаня. — Продавал свою приемную дочь?
— А ты думал, он был замечательный? — отбрила его Симона. — Замечательным крышки сундуков на голову не падают.
— Так это ты… открыла дверь. Ты взяла мои ключи… Ты убила деда и отца!
— Не она, — вмешалась рыжая Анна. — Она только орудие в моих руках. Карающий меч. Я воспитывала в ней ненависть, но не посылала убивать. С Макаром и его сынком я лично разделалась. Это была моя обязанность! Но сначала я их попугала на славу — Фаина ополоумела от страха. Могу себе представить, как она сейчас сидит в какой-нибудь дыре и боится даже позвонить домой. Пусть эта старая ведьма превратится в мумию и сдохнет в какой-нибудь пирамиде! А как трясся ее сынок, а? Пальчики оближешь!
— Как ты заставила его открыть окно? — дрожащим голосом спросила Маргарита. — Отключить сигнализацию?
— Мама, ничего не говори!
— Но мне хочется сказать. Я шла к этому долгие годы. Мне все равно, что со мной будет теперь.
— Так почему Альберт открыл окно?
— Очень просто. Я позвала его. Так, как звала много лет назад. Я крикнула: «Бертик! Бертик!» У него был такой ужас на лице, когда он высунул наружу свою крысиную рожу. Вероятно, страх выплеснулся через край, и он просто перестал соображать. Иначе сразу понял бы, что ему конец. Тогда, тридцать лет назад, Бертик тоже знал о Тамирове. Знал, но делал вид, что не знает. Я понимала это, и он поэтому ненавидел меня. Я была у него перед глазами, словно его собственная продажная совесть, — каждый день, каждую минуту.
— Но вы же могли пожаловаться! — возмутился Шубин.
— На Тамирова? На партийную шишку? Я, девчонка? Кроме того, мои опекуны мне бы не дали пожаловаться.
— Ах, Симона! — воскликнула Лариса. — Поэтому-то вы и сказали недавно, что взрослые не всегда становятся на защиту детей. Вы все говорили открытым текстом, а мы не сумели услышать.
— Получается, что эти две тетеньки со всех сторон хорошие и справедливые, — недовольным тоном заявил Шубин. — Я так не играю. Макар Миколин во всем виноват, а они теперь страдай, да?
