— Каких замыслов?! Он невиновен! Да чтобы вы знали… он… он был влюблен в эту свою клиентку!! Он не мог заказать бетонную конструкцию вместо бутафорской!! А Милда Якушева вообще не имела к планируемой аварии никакого отношения! Нашей клиенткой была Катя Самойленко — любовница владельца банка «Патриот»! Вместе с ним они разыграли этот чудовищный спектакль! Они грабили собственный банк! Это они убили помощника Сергея Дьяченко — Мишку, думая, что он и есть Бубон! Он был больной, убогий, а они пытали его, тыкали лицом в раскаленные угли!
Я вдруг успокоилась, села и рассказала Педоренко все, что знала, и о чем мы с Дьяченко догадывались. Я рассказала ему обо всем, попытавшись даже на пальцах объяснить устройство клетки, в которой томится голодный тигр.
— А теперь эта веселая парочка ищет какое-то наследство, которое якобы должен был оставить Бубон. Мне кажется, они могут убить Щита. Во-первых, они уверены, что он знает что-то про какие-то деньги, а во-вторых… — Я вдруг поняла, что это сущая правда — Щиту опасно находиться одному в своей квартире, на него наверняка уже началась охота. — А во-вторых, они думают, что он, как воспитанник Буба, может оказаться наследником… только вот… чего?
Педоренко слушал меня внимательно, приоткрыв рот. Вдруг он сморщился и громко чихнул. Потом еще раз, и еще. Глаза его налились слезами, нос покраснел, а на лбу залегли страдальческие морщины. Он выхватил салфетку, которая торчала за воротником, и зажал ей нос.
— Черт вас понес в этот загородный дом! — гундосо проговорил он. — Мне еще двух трупов не хватает по этому делу! Да еще таких звездных! Впрочем, этот тигрище от вас бы и костей не оставил, а нету тела, нету дела… А-апчхи!… Чертов жасмин! А этот Бубон и вправду был темной лошадкой! Человек без прошлого и ни в одной базе не числится. А-а-апчхи! А-а….
И тут заиграл рояль. Что-то бессмысленное и неритмичное.
— Я же говорил, у вас кто-то прячется, — прошептал Педоренко. Он привстал, выражая полную готовность еще раз обыскать комнаты.
Нужно было срочно спасать Яшу.
— Что вы имеете в виду? — сделав невинное лицо, спросила я.
— Звуки танго… Кто его исполняет?
— Не слышу никакого танго.
Я сказала чистую правду!
Педоренко встал и пошел в гостиную. Я поплелась за ним.
Само собой, за роялем никого не было. И играть он, разумеется, перестал, как только в комнате зажегся свет. И крышка была закрыта. И слой пыли на ней говорил о том, что ее сто лет никто не открывал. Все как всегда, — мой рыжий друг не подвел.
— Боже, какой оранжевый! — воскликнул Тимофей Федорович. — Разве рояли такие бывают?
— Что у вас с глазами, Тимофей Федорович? Этот рояль абсолютно черный. На нем играла моя бабушка, а она жуткий консерватор в цветах. — Я жестом указала следователю на афишу, приглашая его убедиться в консервативности своей бабки.
Ей-богу, бабка мне подмигнула! Она была со мной заодно.
— Черный… — пробормотал Педоренко и искоса, боязливо на меня посмотрел. — Но он же играл только что…
— Вы же видите, крышка закрыта, а пылищи на ней с килограмм! Этот рояль никто не трогал лет пять!
— Но я слышал!
— Вам не следовало пить чай с жасмином.
— Вы и сейчас ничего не слышите?!
— Нет!
— Господи… И вон там ничего не видите? — Дрожащим пальцем он указал в угол гостиной. Там, свернувшись серебристыми кольцами, мирно спала Жизель, сбежавшая утром из банки.
— Нет!
— Там змеи! Много змей… у-у-у! Они страшные!
— Вам не пошел на пользу джин-тоник.
— Господи… — Он схватился за сердце и помчался на кухню. — Лекарство! Скорее!!
— Какое?! — Я побежала за ним.
— Любое! Валидол, корвалол, супрастин, аспирин, аминазин…Господи! И Алказельцер!
Я открыла аптечку и вытрясла из нее марганцовку, зеленку, лейкопластырь, бинт и активированный уголь. Это все, что у меня было.
— Это все?!!
— Да.
— Ужас! — Педоренко приложил бинт в упаковке ко лбу. — Какая тяжелая форма! Невероятно тяжелая! — Стартанув с места, он вдруг ринулся в ванну.
— Эй! Вы куда?!
— Мне нужно в ванну! Только теплая ванна снимает такие тяжелые формы аллергии, как слуховые и зрительные галлюцинации!! Чертов жасми-ин!!
Мысль, что Педоренко будет принимать у меня ванну, мне не понравилась.
— Слушайте, у меня кран сломан…
Из ванны донесся дикий протяжный вой. По нарастающей он перерос в визг.
Я побежала к следователю.
В ванной, со всеми своими немногочисленными пожитками, лежал Подъяблонский. К груди он прижимал тапочки. Очевидно, вопль следователя его разбудил, потому что вид у Яши был заспанный и ошарашенный.
Из-за спины Педоренко я скорчила Яше отчаянную рожу и приказала молчать, приложив палец к губам.
— Кто это? — Тимофей Федорович ткнул трясущимся пальцем в Яшу.
— Где? — удивилась я.
— Вы что, никого не видите в ванной?! С тапочками!
— Нет. — Я подошла к крану и открыла воду. Холодная струя полилась Яше на голову, бесповоротно моча его волосы, майку и прижатые к груди тапки. Подъяблонский и глазом не повел — сидел как изваяние со стеклянными глазами.
— Вы хотели ванну принять, так пожалуйста, — я рукой сделала Педоренко приглашающий жест. — Пожалуйста, принимайте. Вон пенка, вон скраб, там мочалка, вот полотенце…
Яша вдруг оскалился в страшной гримасе и зарычал.
— А-а-а-а-а-а-а-а! — заорал Педоренко и бросился вон из квартиры, безошибочно найдя в темном коридоре дверь.
— Ну ты даешь, кукла! — проворчал Подъяблонский, вылезая из ванны и стряхивая с себя воду. — Следака на хвосте притащила!
У меня не было сил ему отвечать. Я развернулась и пошла на кухню.
— Но ты молодец, кукла! — Яша потащился за мной. — Как ловко предупредила меня! А как за дверь его выставила! Он же теперь на неделю в психушку заляжет! Слушай, он что, всю картошку мою сожрал?! — Яша в растерянности замер у пустой сковородки.
— Сожрал.
— Нет, ну не сволочь?! Я жарил, жарил, тебя, кукла, с ужином ждал… Не люблю жрать один. Ты как насчет по рюмочке?
— Никак.
Я свалила грязную посуду в раковину и пошла в спальню.
— Кукла, а ты абрикосов на рынке купила?!
— Отстань!
Не раздеваясь, я повалилась на кровать. Ни думать, ни говорить сил не осталось. Я почти заснула, когда зазвонил мобильный.
— Ась, ты меня извини, — услышала я голос Константина Жуля. — Я тут разобрался во всем. Оказывается, это моя домработница подсунула в чемоданы змею. Она влюблена в меня по уши, поэтому, когда поняла, что я переезжаю жить к женщине, разозлилась и решила «пошутить»! Извини, Ася! Хочешь, я приеду прямо сейчас?
— Нет. Кажется, не хочу.
— Почему? Ты что, до сих пор не выгнала своего трехногого?
— Не выгнала.
— Басова! Я могу и обидеться.
— Обижайся. Скажи только, почему рекламный щит на Андреевской трассе оказался настоящим?
На том конце трубки повисло молчание. Наконец, Жуль сказал очень тихо:
— Ася, поверь мне, я этого не знаю. Когда я приезжал на место контролировать установочные работы, конструкция была временная и бутафорская. Я не понимаю, как это получилось! Ты же сама проводила платежи! Мы оплачивали пенопласт и картон!
— Я тебе верю.
— Ась, я приеду. Я выкину твоего постояльца в окно!
— Нет!
— Не понимаю…
— Я тоже. Костя, дай моей голове отдохнуть!
— У тебя все мои костюмы! И рубашки, и трусы, и носки… Мне ходить не в чем! В конце концов, моя змея у тебя!
— Нет, Костя.
— Басова, так не честно. Ты водишь меня за нос! То «люблю-приезжай», то…
— До завтра, Константин Эдуардович.
— Аська!
Я нажала отбой.
Почему все так сложно? Оказалось, что нет ничего труднее, чем разобраться в себе самой.
Как только проснусь, позвоню Дьяченко. Или он сам догадается, что одному находиться в квартире очень опасно?!.
Завтра, все решу завтра.
И почему я опять не пустила к себе Жуля? Похоже, я клиническая идиотка.
Мысли путались, теснили одна другую… Я не засыпала, а проваливалась в густую, вязкую массу. И там, в этом черном и топком болоте я вдруг нащупала дно. Прочное, твердое и устойчивое.
Я вдруг догадалась…
Я поняла, как искать деньги Бубона.
* * *
Он опять целовался с Лизой.
Ну и что, что это было только во сне!
Лиза висла на нем, обхватив руками за шею, и губами жадно сжимала его рот.
Я видела ее длинные ноги, тонкую талию, и волосы, которые были светлее и длиннее, чем у меня.
Бешенство застучало в висках.
Как расцепить эту парочку?!!
— Я знаю, как найти деньги Бубона! — заорала я, что я есть сил.
Лиза вдруг стала таять, как Снегурочка, и стекать вниз, образуя большую, красивую, голубую лужу.
Я засмеялась.
— Счастье, Серега, это мираж! — с издевкой сказала я и указала на лужу.
