— Погоди. Секундочку. Анджела, сними куртку.
Анджела так и сделала. Она стояла с курткой в руках, в темно–синем свитере и белых брючках, а я тем временем вдалбливал чудовищу:
— У нее нет никакого оружия. Ну где она может его спрятать?
Потом я повернулся к Анджеле.
— Дай ему куртку, пусть проверит карманы.
— Пожалуйста, — ответила Анджела. Ее щеки немного побледнели. Она передала куртку чудовищу, и оно неуклюже запустило лапу сперва в один карман, потом в другой, будто слон, ищущий земляной орех. Чудовище нашло шариковую ручку и стенографический блокнот, но эти принадлежности, похоже, не произвели на него никакого впечатления.
Не обнаружив никакого оружия, чудовище посмотрело на Анджелу, подумало несколько секунд и сказало:
— Ладно.
После чего возвратило ей куртку, указало лапой на бурые портьеры и добавило:
— Проходите.
Мы переглянулись. Анджела крепко сжала мне руку. Я набрал в грудь воздуху, затаил дыхание, сделал шаг вперед, отбросил бурую портьеру, и мы вошли в зал.
7
Нашим взорам открылась длинная, как кишка, комната, старая и ветхая, но залитая ярким сиянием ламп дневного света, повешенных тут, должно быть, совсем недавно. В комнате стояли ряды стульев, как в кинотеатре, а перед ними, в дальнем конце, было возвышение для ораторов. На этом помосте стоял древний деревянный письменный стол, а за ним — еще один ряд стульев вдоль стены. Справа от возвышения торчал шест с поникшим американским флагом, а слева, для симметрии, висело еще какое–то желто–коричневое полотнище. Стены украшали ряды пыльных фотографий в рамках и под стеклом. На них были запечатлены группы людей в пестрой одежде военного образца, похожей на униформу каких–нибудь сухопутных мореплавателей.
Хотя сидячих мест в комнате хватило бы человек на сто, тут едва набралось с дюжину гостей обоего пола, и все они сбились в кучку вокруг возвышения. Держась за руки, мы с Анджелой прошагали по центральному проходу. Чем ближе мы подбирались к этой горстке людей, тем печальнее казался нам их облик. Каждый из них был окутан каким–то голубым искристым ореолом безумия, как будто мы по ошибке попали на сборище сумасшедших ученых, посвященное началу нового геофизического года. В каком–то смысле так оно и было.
При нашем приближении от группы отделился Мортимер Юстэли, сияя самой средиземноморской из всех своих улыбок. Он протянул мне холеную руку и воскликнул:
— Рэксфорд, Рэксфорд! Как я рад, что вы смогли выбраться. А эта очаровательная дама?
Если бы зачатие осуществлялось посредством взглядов, Анджеле сейчас совсем не помешала бы пилюля (хотя и вряд ли помогло бы).
— Мой секретарь, — ответил я. — Мисс Анджела Тен…
Ой! Мысленно выругав себя, я довольно убедительно закашлялся и сказал:
— Прошу прощения. Там такой дождь. Мисс Анджела Тенн.
И добавил, обращаясь к Анджеле:
— Это мистер Юстэли.
— Мисс Тенн, — промурлыкал он и пожал ей руку так, что я, будь моя воля, арестовал бы его за это.
Улыбка Анджелы показалась мне несколько вымученной, а голос на удивление слабым.
— Как поживаете? — осведомилась она и выдернула руку из его клешни.
Юстэли с видимой неохотой снова повернулся ко мне.
— Ждем еще одного–двух человек, — сообщил он. — А потом сразу займемся делом.
— Хорошо, — ответил я.
Тут к нам подошла маленькая тощая негритянка зловещего вида, в черном платье, черной шляпке, украшенной фальшивыми бриллиантами и длинным черным пером. Она ухватила Юстэли за рукав и заявила:
— Юстэли, вы не сказали мне, что здесь будут жиды.
Голос ее напоминал скрип тормозящего поезда подземки, а выглядела негритянка как злобная родственница какого–нибудь пациента из клиники доктора Сеуса.
Юстэли улыбнулся ей как продавец энциклопедий и сказал:
— О, мы это обсудим в ходе заседания, мисс Баба. А вот вам приятные собеседники, мистер Юджин Рэксфорд и мисс Анджела Тенн из Союза борьбы за гражданскую независимость. — Повернувшись к нам, он добавил: — Позвольте представить вам миссис Элли Баба из Всеарабского общества мировой свободы. Очаровательная дама.
И, вновь обратившись к очаровательной даме, заключил:
— Оставляю вас в надежных руках.
С этими словами он, будто капелька ртути, выскользнул из наших объятий и оставил нас втроем.
Миссис Баба подозрительно оглядела нас. Наверное, искала признаки принадлежности к семитским народам. Потом она спросила:
— Что у вас за группировка?
— Прошу прощения? Что вы сказали?
— Какой у вас бзик? — пояснила она. — За что вы боретесь?
— Ах! Мы против границ, — ответил я. — За полную свободу передвижения, — и повернулся к Анджеле. — Или, может, за неограниченную? Как это называется?
— Вонючие идеалисты, — с горечью произнесла миссис Баба. — Все беды от вас и вам подобных. Это вы отвлекаете людей от истинно высоких задач!
— О, — сказал я. — Вот как?
— Прекрасная речь, нечего сказать, — заявила она. — А теперь возьмите нас, ВОМС. Мы — объединение людей дела, у нас есть программа. Мы способны предложить решение.
— О, вот как? — повторил я, а потом добавил: — И что же это за решение?
— Мы хотим, — свирепо возвестила Баба, — чтобы Насер и арабы вышвырнули жидов из Израиля и передали эти земли так называемым американским неграм. Уж такую–то малость они могут для нас сделать! — И она с жаром пробормотала: — Вонючие работорговцы!
— Евреи? — удивился я, невольно почувствовав любопытство.
— Нет, не евреи! — рявкнула Баба. — Арабы. Это они заправляли работорговлей. Или вы ни черта не знаете?
— Знаю, но очень мало, — признался я.
— Идеалисты! — воскликнула она и поджала губы. Послышалось настырное «бац! бац! бац!», и сквозь общий гомон прорвался голос Юстэли:
— Соратники! Пожалуйста, займите свои места. Давайте начнем.
Миссис Баба развернулась на каблуках и потопала прочь, даже не попрощавшись. Я взглянул на Анджелу, которая во все глаза смотрела на меня, и мы прижались друг к дружке в поисках толики тепла и хоть какого–то здравомыслия.
Безумцы–ученые вокруг нас рассаживались по своим местам, главным образом в первом и во втором рядах. По взаимному согласию мы с Анджелой сели в четвертом ряду, поближе к проходу.
Когда все устроились, Юстэли стал перед возвышением и хитровато улыбнулся, будто профессор, задумавший без предупреждения учинить своим ученикам контрольную работу.
— Добрый вечер, дамы и господа! — воскликнул он. — Добро пожаловать на учредительное собрание Лиги новых начинаний!
Он умолк, одарил нас сияющей улыбкой и продолжал:
— Надеюсь, вы одобрите предложенное мною название. Новые начинания — вот истинная цель каждого из нас, не правда ли? Новые начинания, которые мы сможем предпринять лишь после того, как покончим со старыми порядками.
И в выражении его лица, и в голосе сквозила некая угроза, когда он произносил эти слова. Затем Юстэли так же зловеще добавил:,
— Полагаю, все присутствующие в этом зале убеждены, что уничтожение старого порядка — самая животрепещущая задача современности.
Послышался одобрительный гомон, как в зоопарке во время кормежки. Улыбающийся Юстэли возвышался над нами и, когда урчание стихло, похоже, не испытал ни малейшего страха. Видать, знал, что его не съедят.
— А теперь, наверное, пришло время познакомиться, — предложил он, беря со стола лист бумаги. — Я буду выкликать имена, а вы, пожалуйста, вставайте и кратко рассказывайте нам о возглавляемых вами группах, — и добавил, буквально источая своей улыбкой доброту: — Никаких речей, пожалуйста, мы несколько ограничены во времени. Одно–два коротких предложения, и все. Так, позвольте–ка… — он заглянул в свой список. — Начнем с мистера и миссис Фред Уэлп, представляющих сепаратистское движение квартиросъемщиков!
В первом ряду сидели довольно миловидные мужчина и женщина средних лет, склонные к полноте. Они поднялись и повернулись к нам лицом. Если вы когда–нибудь смотрели дневные телепередачи, то наверняка видели мистера и миссис Фред Уэлп. Девушка несет по проходу микрофон, а публика в студии хихикает, видя себя на экранах мониторов. Миссис и мистер Фред Уэлп обычно сидят возле прохода, слева, в средних рядах. Зная, что они никогда не скажут того, чего от них не ждут, ведущий останавливается и спрашивает: «Давно ли вы женаты, друзья?» — «Восемнадцать лет», — отвечает миссис Уэлп, улыбаясь и заливаясь румянцем. Мистер Уэлп тоже улыбается, и вид у него очень гордый.
