— А-аа, это ерунда, вправо — это неплохо, вот если бы наоборот: правый — налево. Терпеть не могу когда девушки смотрят налево.
Жанна возразила:
— Ну-у, девушкой ее не назовешь, разве с большим натягом. Ей лет пятьдесят, — заметив мой ужас, она поспешно добавила: — От силы сорок, а может и все тридцать пять. Я точно не знаю. Внешность бывает обманчива. Возраст лучше по паспорту определять.
Мать отрезала:
— Зачем нам паспорт? Мы не в суде. Брось свои штучки, Жанна. Женщине столько, сколько она скажет. К тому же возраст не важен. Чем старше, тем лучше: больше жизненного опыта, да и мой сын не имеет привычки тереться возле женской юбки. Он весь в науке, поэтому какая разница сколько лет жене? Она все равно его не увидит. Если у нее есть капитал, так пусть будет хоть пенсионеркой. Мне так легче тратить ее деньги.
— Почему это? — заинтересовалась Жанна.
— К зрелому возрасту женщины обзаводятся жизненной философией и становятся щедрыми. Да, моему сыну нужна молодая пенсионерка!
— Мама! — в отчаянии воскликнул я. — Ты не забыла? Я мечтаю о сыне!
— Теперь будете вдвоем мечтать, — успокоила меня мама и обратилась к подруге: — Точно, Жанна, пенсионерки, если они еще молоды и симпатичны, самые предпочтительные невесты. Они уже понимают, что не в деньгах счастье.
— Что-то ты, мамочка, этой истины до сих пор не поняла! — взорвался я.
Она в долгу не осталась и закричала:
— Я-то поняла, но речь идет о тебе. Ты совсем не берешь примера с Кристины! Кристина…
Но я уже не слушал. Очень обиделся и разозлился. Мать совсем со мной не считается. Ее не интересует мое мнение даже при выборе моей же невесты. Кого она мне тут сватает? Косая пенсионерка, похожая на нее? Что смерть в сравнении с этим кошмаром? Блаженство. Только блаженство.
Я уже хотел встать и уйти, но вдруг мать как закричит:
— Роби! Что у тебя в руках?!
— Флакон, — испуганно дернувшись, ответил я, — обычный флакон.
Я действительно все это время рассеянно крутил в руках флакон с какой-то жидкостью, но что за паника?
— Боже! — испугалась и Жанна. — У него в руках флакон! Тот флакон! Отбери сейчас же!
— Роби! Поставь флакон на стол! — решительно приказала мать.
— Да в чем дело? — рассердился я. — Флакон и флакон. Держу его в руках полчаса, не меньше, что за переполох?
— Роби, это не просто флакон! Это яд! — делая страшные глаза, сообщила мать.
Меня словно молнией пронзило:
— Яд?!!! Ах вот оно что…
Я был спасен! Вот что мне нужно! Вот чего мучительно не хватало мне все эти ужасные последние часы!
— Что за яд, мама? — осторожно поинтересовался я.
— Яд жуткий! Яд смертельный! Против него нет никакого противоядия. Тот, кто отравится — обречен. Сейчас же отправляйся в ванную и вымой руки.
Я беспрекословно отправился.
— Три раза, — донеслось мне вслед. — Вымой три раза и с мылом.
Я так и сделал. Когда вернулся в кухню, яда уже не было, но предательски подрагивала дверца шкафчика, в котором мать хранила чистящие и моющие средства. Я приступил к допросу:
— Зачем ты притащила в дом яд?
Мать усмехнулась:
— Хочу отравить соседку. Буду понемногу в кофе ей добавлять, а то повадилась ко мне по утрам шастать, просто лишила покоя.
Заметив мой серьезный взгляд, мать спохватилась:
— Шучу. Шутка. Конечно шучу.
Но я ей поверил, она может. Она может и не такое.
— Шутишь не шутишь, — сказал я, — но для чего-то ты яд в свой дом притащила.
— Для борьбы с мышами и тараканами, — заверила мать.
— У меня полно мышей и тараканов, — незамедлительно признался я.
— Ну нет, этот яд я доверить тебе не могу, он слишком концентрированный. Одной капли хватит чтобы отравить всю Москву, — заявила мать, поджимая губы, и шепотом добавила, закатывая глаза: — Такой есть только у меня. Если бы ФСБ знала…
Можно представить как захотелось мне иметь такой яд. Раз он столь ядовит, значит долго мучаться не придется — мгновенно умру. Я решил дождаться пока мать с Жанной покинут кухню и незамедлительно яд из шкафчика умыкнуть. Но не тут-то было, мать, словно прочитав мои мысли, возмутилась:
— Ты почему сидишь?
— А что делать? — удивился я.
— Как — что? Иди домой?
— А кофе? А ванна? Ты не забыла? У меня нет воды.
Мать вздохнула и выдала скороговоркой:
— Ах, вот оно что, ну ладно, иди, купайся, устраивай из моего дома городскую баню, чего еще от тебя ждать, на что еще ты способен, на старости лет я уже ко всему готова, такое мне горе…
С этим бурчанием она удалилась. Жанна мне подмигнула и поплелась за ней. Как только остался один, сразу метнулся к шкафчику: яд оказался там. Я отправил его в карман и крикнул:
— Мама, я пошел.
— А ванна? — удивилась она.
— В другой раз, — ответил я.
— Но ты же грязный!
“Какая разница каким помирать? Грязным даже логичней — все ж ближе к земле”, — подумал я, покидая квартиру матери.
— Роби, как бы там ни было, готовься к встрече с богатой невестой, — донеслось мне вслед.
“Бери пример с Кристины”, — мысленно продолжил я, практически прощаясь с жизнью.
Первой мыслью было: принять яд сразу, тут же, в подъезде. Или в лифте.
“Но это же дом моей матери”, — вдруг одумался я.
Представив ее, убивающуюся над моим телом…
Нет, не могу я нанести ей такой страшный удар. Особенно сейчас, когда Светлана (наконец) покинула меня, и жизнь матери заиграла новыми красками. Старушка полна надежд найти сыну богатую невесту, пустить меня по стопам счастливицы-Кристины…
Я нащупал в кармане флакон, однако отвага меня покинула. Я сообразил, что не смогу сделать этого на трезвую голову и тут же решил напиться. Тем более, что с утра об этом мечтал. Если бы не мать, то давно бы уже не стоял на…
Не подумайте, что я трус. Легко иду на риск и не раз подвергал свою жизнь опасности. Самым легкомысленным образом. Как делают все мужчины. Во всяком случае, большинство. Безразлично отношусь к колотым и резаным ранам — просто на них плюю, не обращаю внимания. Когда мне на ногу сверзлась гипсовая плита, даже не поморщился. Конечно раздался трехэтажный мат, что мне совсем не присуще, но это уже другое дело. Так поступил бы любой — плита весила килограммов десять, не меньше. Я не хвастаюсь. Это естественно. То, от чего женщина падает в обморок, мужчина просто не замечает…
Здесь предвижу возражения моей бывшей жены, которая частенько меня упрекала за жалобы и нытье. Ей я, конечно, перечил, но признаю ради справедливости: да, мы, мужчины, любим поныть, когда расхвораемся. Таким образом мы ищем женского тепла, ласки и сочувствия.
И снова слышу возражения своей бывшей жены. “А почему вы тогда при этом так злы и раздражительны?” — наверняка спросит она.
Мой ответ прост: потому что привыкли чувствовать себя сильными и здоровыми, в отличие от женщин, которые с рождения недомогают. С этим недомоганием они обычно и укладывают в могилу своих здоровых мужей. А все потому, что совсем мужчин не понимают. Особенно мужей. Женщинам неплохо бы знать, что душевные переживания для мужчины мучительны, а мучения непереносимы. Для мужчины самый маломальский конфликт — кратчайший путь к бутылке, будь он хоть сто раз трезвенник. Об иных не стоит и поминать.
В общем, я решил напиться и таким принять яд.
Но где это сделать? Дома? А потом умирать в одиночестве? Нет, одиночество у меня в печенке уже сидит. “Хоть умру на глазах у людей, раз жил затворником”, — решил я и завернул в ближайший ресторан.
Меня совершенно не волновало то, что я за рулем. Был уверен: из ресторана меня вынесут только вперед ногами. Поэтому набирался алкоголем с легким сердцем.
Но к делу подошел по-серьезному, не стал спешить: медленно, постепенно надирался, пристально вглядываясь в прожитую жизнь. Чаще всего мой мысленный взор останавливался на последних годах, щедро украшенных Светланой.
Светлана… Нет, она, конечно, далеко не моя жена. Это такой же факт, как и тот, что моя жена далеко не та девчонка с разбитыми коленками, в которую я влюбился на школьной вечеринке и которую до сих пор люблю. Вот с кем растил бы сына… Да-да, я некоторым образом лгал. Лгал своему лучшему другу: я не люблю свою жену. То есть я ее люблю, но не так, как он думает. Точнее, вообще не ее люблю. Черт, я что-то запутался…
Неужели надрался? Рановато что-то, травиться пока не хочется: еще недостаточно жизнь свою разобрал. Что же, так ни с того ни с сего и уйти, когда Господь дал мне время для осознания всего, что я на этой земле натворил? Или не натворил, а должен был… Нет, я обязан хотя бы понять, если уже не могу исправить.
Так что там произошло с той девчонкой?
А ничего не произошло. Она сидела на диване, поджав под себя длинные тонкие ноги. Сидела и покусывала прядь волос. Своих пшеничных… Нет, золотистых волос.
Я не видел ее лица — только губы, пухлые малиновые губы. Они шевелились, обсасывая эту прядь… Я остолбенел, с ног до головы охваченный желанием. Больше всего, почему-то, заводили ее разодранные коленки.
