— Осторожнее с Вильхельмом, дети!
Я заметил пробирающуюся ко мне Маргарету с младенцем на руках.
— Осторожнее, кому говорю! Дядя останется у нас на целую неделю! Успеете поздороваться.
Дети согласно тявкнули что-то в ответ и с той же сосредоточенностью и пылом переключились на Министра, процедура приветствия которого никакими правилами не регламентировалась. Через секунду он исчез под ползающими по нему во всех направлениях малышами. Жена с удовлетворением наблюдала за этой картиной.
— Ему полезно подвигаться, он все время сидит в своем министерстве.
Потом, словно сраженная внезапной мыслью, она добавила:
— Конечно, он не привез сыр?
Я тут же успокоил ее на сей счет.
Дети не обошли вниманием и шофера. Маленькая толстушка, по-видимому обознавшись, изо всех сил страстно колотила его по коленке разгоряченными кулачками и кричала: «Папа! Папа!» — что, очевидно, досаждало ему много больше, чем чисто физическое неудобство.
По садовой дорожке мы направились к дому. Тут и там между узловатыми вишневыми деревьями появлялись все новые детские орды, встречавшие нас своими простодушными приветствиями. Но добраться до меня им было сложно. Я шел в толпе, посередине. На лестнице я остановился. Дачный участок полого спускался к берегу, за ним расстилалась ширь и грозная синева залива. За горизонтом неясно проступали контуры материка. Открывающимся отсюда видом все обычно восхищаются, но меня он угнетает. Я, конечно, как положено, притворился, что тоже в восторге от него и даже промямлил: «Сколь волшебный вид!» — но на самом деле просто хотел тем самым выиграть время, чтобы успеть собраться с мыслями: через секунду сестра спросит, в какой из гостевых комнат я предпочел бы остановиться, на верхнем этаже или на нижнем? — и как мне умудриться сказать ей, что я не хотел бы жить ни в одной из комнат и что мое единственное желание сейчас — как можно скорее уехать обратно в город на машине, вести которую будет настоящий шофер?
Верхняя комната для гостей расположена довольно высоко: правда, я затрудняюсь сказать, на каком этаже — на втором или на третьем, — архитектура дома до сих пор преподносит мне сюрпризы... Чтобы попасть в нее, нужно преодолеть подъем по лестнице, а это означает дополнительную нагрузку на сердце и легкие; окна здесь выходят на юг и на запад, и в солнечные дни в комнате душно, как в печи. В нижнюю комнату вход прямо со двора, но окна ее выходят на северную сторону, и здесь холодно и сыро, а деревянные полы настелены на цементное перекрытие, сразу под которым в подвальном помещении ранее находилась прачечная: оттуда вверх поднимается скопившаяся за зиму в фундаменте сырость. Выбирать приходилось из двух зол.
— Где ты будешь ночевать, наверху или внизу? Занимай любую комнату!
Я вздрогнул, как от озноба, немного поколебался и безвольно дал завести себя в ближайшую — ту, что над прачечной. Оказавшись внутри, я чихнул, немного принюхался и явственно распознал запах сырости. Сестра тем временем говорила мне: «Не беспокойся, полы здесь, конечно, вымыты, и вся мебель протерта».
Я смыл с себя дорожную пыль в примитивной ванной, где дети уже успели заменить мыло плоским камешком и использовали гостевое полотенце в целях, о которых я не смел даже догадываться.
Ужин прошел спокойно — настолько спокойно, насколько этого можно ожидать, сидя за столом с десятью детьми (четверо старших отдыхали за границей), с их примерно двадцатью товарищами, кухаркой, прислугой, няньками и двумя закаленными родителями, реагировавшими лишь на самые грубые нарушения столового этикета. Хотя, должен сказать, телячье фрикасе и мороженое были восхитительные, и сквозь общий шум до меня доносился голос сестры Маргареты, хвалившей сыр и доказывавшей, насколько он лучше, чем незамысловатый товар из местной лавки. Слушая ее, Министр хитро подмигивал мне поверх своей салфетки.
Сразу после позднего ужина я уединился у себя в комнате, не забыв прихватить электрокамин. Но, прежде чем погасить свет, прочитал две главы из «Древних народов Вавилона» — книги, которую взял с собой из дома, чтобы коротать с ней долгие летние дни в удобном кресле-качалке. «Возьмите с собой что-нибудь интересное, но не слишком захватывающее», — посоветовал мне лечащий врач, и мой выбор пал на «Древние народы Вавилона».
3На следующее утро я решил поменять комнату. Ночь выдалась очень беспокойная. От стен и полов веяло холодом и сыростью, и, несмотря на фланелевую пижаму и одеяло, я замерз до невозможности. К тому же в немногие часы, когда я спал — между тем, как где-то к полуночи утих последний и рано на заре не закричал первый ребенок, — мне приснилось, что я превратился в большого скользкого тюленя, лежащего на мокрой скале у холодного серого моря.
Перед тем как одеться, я докрасна растерся махровым полотенцем. И в результате чуть не получил приступ стенокардии. Так чрезмерное стремление избежать болезни лишь порождает ее.
Когда я убирал постель, вошла сестра Маргарета и спросила, хорошо ли я спал. Я сказал ей правду, что в комнате очень сыро.
— Не может быть, — возразила она, — ты себе это внушаешь! Откуда сырость в такой солнечный теплый день?! Кто ищет сырости, тот ее найдет. Премьер-министр ночевал здесь и не жаловался. Во всяком случае, он не ныл так, как ты. Сходи лучше искупайся! Ты не забудешь прибраться?
Моя сестра Маргарета поддерживала в доме строгий порядок, и каждый живущий в нем, не исключая гостей, должен был убираться в своей комнате. Я хотел было спросить ее, не прибирался ли в своей комнате премьер-министр, но не успел. Впрочем, можно было не спрашивать. Конечно, прибирался. (Говорили, _что о своем визите на дачу Министра премьер рассказывал коллегам вполголоса, почти шепотом. Тамошний режим, говорил он, напоминает ему порядки в странноприимном доме в Карлстаде, он посетил его когда-то в детстве на школьной экскурсии. «Все эти дети... И клозет снаружи... Наверное, я — неблагодарная свинья, но мне больше по сердцу мой Харпсунд. Хотя молодые сильные парни из правительства вполне могли бы проходить там курсы закаливания. Пальме бы их выдержал». Министр поведал нам, что на следующее утро премьер ни свет ни заря сел в лодку и гонял на ней по заливу часа два или три подряд, «наверное, так заведено у него в Харпсунде». Я лично в этом не уверен. Премьер, наверное, хотел погреться. Или прикидывал, сможет ли бежать с дачи морем через залив.)
Я взял щетку и совок и начал подметать. Занятие, надо сказать, для меня непривычное и трудное. Дома, на улице Бастугатан, ко мне приходит убираться два раза в неделю домоправительница. Когда работа уже подходила к концу, я зацепился совком за ножку кровати, и все можно было начинать сначала.
Тут дверь открылась, и в комнату шаркают щей походкой вплыл Министр. Он был в одних плавках, мокрый и скользкий, как тюлень. Его взгляд, упавший на меня, выражал недоумение.
— Убираешься? Я тоже раньше убирался. Но сейчас подбрасываю ребятам деньжат, и они все делают за меня. Только ни слова Маргарете, будем уважать ее воспитательные принципы!
Я продолжал работать, гадая, чье воспитание — свое или детей? — он имеет в виду.
— Я заметал пыль под бюро, но она там скручивалась в такие длинные серые колбаски, и, когда я проветривал комнату, они все время выкатывались наружу. Лучше платить малышам.
На полу, где он стоял, уже скопилось маленькое озеро, грозившее соединиться с горкой пыли, и я прогнал Министра из комнаты, сославшись на то, что он мешает мне работать.
— Прекрасная погода! — прокричал он с по рога. — Я тебе серьезно говорю, сходи искупайся!
Я ответил ему, что нигде и никогда, кроме гак в ванной, с тех пор, как был ребенком, не купался, и что сейчас в моем возрасте и с моими болячками привыкать к холодным водным процедурам пожалуй что слишком поздно.
— Слишком поздно? — удивился он. — Ничто и никогда не поздно. Когда Эрландер стал премьер-министром, Пальме не был даже членом партии!
Во дворе мне попалась на глаза Черстинь — шустрая девочка среднего школьного возраста с соломенно-желтыми косами и навыками уборки, наверняка приобретенными в детской комнате для игр. Не мешкая мы тут же вступили в переговоры. Надо сказать, я не вполне представлял себе, что имел в виду Министр, говоря о «деньжатах», его финансовая терминология вообще отличается туманностью, но уже первая предложенная мной ставка в 50 эре в день вызвала у девочки настоящий восторг.
— А папа ведет себя неумно, он платит нам по пять крон каждый день! Мы откладываем их на лошадь. Мы купим ему лошадь, чтобы он на ней изредка выезжал. В лавку и в другие места. Но мы готовим ему сюрприз, так что не проговоритесь!
На миг меня встревожила мысль, а что если и мои «деньжата» дети тоже будут откладывать на приобретение какого-нибудь животного, с которым так или иначе мне придется иметь дело? Они, например, могут купить собаку, которая будет жить со мной в одной комнате и по ночам, может быть, даже спать в моей постели? Почем знать, у детей такие странные идеи... Но потом я все же решил, что все заработанные средства, несомненно, уйдут на покупку одной лошади, и успокоился.
