— Полынью, — поправила баба Муза, отхлебнув глоточек и закусив фаршированной уткой. — Ох и вкусно мне девки! Хоть и горько.
Бэлка подкинула ей в фужер еще сахара.
— Так вот, — сказала Феня, — там вот как дело было. Просто триппер какой-то.
— Триллер, — опять поправила Муза.
— Да, ужастик. Машка всей улице письмо читала. Милиция подсадного клиента организовала. С дорогой машиной. Аркаша не устоял и девку свою заслал. Девка, как потом выяснилось, умела изменять свою внешность, поэтому ее все пострадавшие по-разному описывали. В общем, она пришла, и как обычно, попросила разрешить ей кружок сделать. Ей, понятное дело, разрешили, потому что с поличным брать решили. Она к своему хахалю рванула, он где надо к ней подсел в условленном месте. А милиции выяснить надо было, куда он эти машины гонит, поэтому их… это…
— Вели, — подсказала Бэлка.
— Вели. Только сын у Инки был стреляный воробей. Что-то ему не понравилось, стал он круги нарезать, проверять нет ли кого за ним. И тогда его решили просто с поличным… это…
— Взять, — подсказала Бэлка.
— Взять.
Я накрыла рюмки ладонями.
— Самогон, бабушки, потом. Сначала факты. Что еще известно?
— Известно, что пальбу открыл Аркаша этот. Был у него пистолет. Убил он двух в погонах, а сам уходить начал на бешеной скорости. Сбил двух пешеходов насмерть и сам влетел в столб. Машина всмятку, а его еле от руля отскребли. Вот такая неудачная операция. Машка всей улице письмо читала, а наутро померла — сердце. Хоть она этого Аркашу и видела только младенцем. Говорила, хорошо, что он разбился, все равно в тюрьме бы гнил всю жизнь.
— А девка? — спросила я.
— Что девка?
— Тоже погибла?
— Нет, девки, говорят, в машине не было. Пропала она. Сбегла. Растворилась в просторах отечества.
— А звали как?
— Кого?
— Да девку!
— Да кто же знает! — в один голос закричали бабки. — В письмах про это не было.
— И что, после гибели сына Никитина переехала сюда?
— Ну да. Машка померла, дом ей отписала. Инка говорила, что в том городе ее ничего не держит, только страшные воспоминания.
— Так почему она в этом доме не живет?
— Она почти сразу работу хорошую нашла, высо-ко-оп-лачива-емую, — по слогам произнесла Феня. Устроилась гу… прислугой, одним словом, в очень богатый дом. Там и живет. А эту развалюху даже не сдает, у нее в деньгах нужды нет.
— У кого она работает?
— Да кто ж знает-то! — опять вместе воскликнули бабки.
— Скрытная она очень стала, — вздохнула Феня. — И дом этот нехороший. Хоть и не живет там никто, а вечно там шорох какой-то, возня. Сколько всей улицей в милицию писали, Инке жаловались, только без толку. Она гордая стала, необщительная.
— Значит, Инка одинока?
— Как перст!
— И племянников у нее здесь нет?
— Да откудова?
— А фотографии ее сына Задова не показывала?
— Показывала. Всей улице. Лет двадцать назад. Карапуз как карапуз. Лупоглазый, лопоухий.
— Наливай! — сказала я Бэлке, чувствуя, что голова моя сейчас треснет от полученной информации, а нужно еще сопоставлять, соизмерять, и делать выводы.
— Дрянь эта «Ксента», — вздохнула Бэлка, разливая. — Не берет. Теперь буду только «Короля духов» брать.
— Не берет, — автоматически повторила я, думая о своем.
Бабки раскраснелись, то ли от абсента, то ли от ощущения, что приносят пользу стране.
— Эх! — сказала Феня, — У меня там в сараюшке балалайка есть! Петька мой зажигал!
— Да она под кроватью у меня давно! — хмыкнула Муза.
— Ах ты, зараза! — пухленькая Феня вскочила, чуть не опрокинув стол, и не успели мы с Бэлкой глазом моргнуть, как бабульки вцепились друг другу в ситцевые платочки.
— Брэк! — заорала Бэлка.
Бабки замерли, услышав странное, незнакомое слово.
— Ты все узнала? — спросила у меня Бэлка.
Я кивнула.
— Тогда официальную часть объявляю закрытой.
Бэлка залезла под кровать и действительно нашла там старенькую балалайку. Она отряхнула ее от пыли и протянула Фене.
— Ни один мужик не стоит испорченной прически, — назидательно сказала она старушкам. — Тем более, если он давно помер.
Феня взяла балалайку и чинно уселась за стол.
— Ну? — подначила ее баба Муза, и Феня, забренчав струнами, на самой высокой ноте вдруг пропела:
— Полюбила тракториста,
И, как водится, дала,
Всю неделю сиськи мыла
И соляркою ссала!
— Иих! — взвизгнула баба Муза.
— Классические бабушки! — вздохнула Бэлка, подперев рукой подбородок.
— Не ходите девки замуж,
Ничего хорошего,
Утром встанешь — сиськи набок,
И… взъерошена!
— Иих! — взвизгнула на этот раз Бэлка и пошла вприсядку вокруг стола, демонстрируя генетическое знание русского танца. Муза к ней присоединилась, взяв за кончики платочек, который в результате драки оказался у нее на плечах.
— Над селом херня летала,
Серебристого металла,
Много стало в наши дни,
Неопознанной херни!
Провеселились они до рассвета. Я все думала и думала, мне было не до смеха. Теперь я была готова к встрече с Гоготом.
Под утро мы проводили Феню домой.
— Как здоровье Бориса? — светским тоном поинтересовалась я.
— Хорошо, — пьяно удивилась Феня. — Так ты же не ветеринар!
— А, ну да! — вспомнила я. — Надо записывать.
Спать мы с Бэлкой улеглись на веранде валетом.
— Хорошо-то как! — сказала Бэлка, и тут же заснула.
* * *
— Караул! Снимите! Помогите!
Я почти привыкла просыпаться от чужих воплей.
— Рота подъем! — сказала я Бэлке, и мы выползли на улицу.
У крыльца, задрав головы вверх, стояли в ряд баба Муза, баба Феня, и Шарик-Жорик.
— Вот, вышла подоить! — заломила руки баба Муза. — На базар идти надо, молоко нести!
Я посмотрела наверх. На крыше дома гордо стояла Танька. Я громко присвистнула, хотя совершенно не умела этого делать.
— Ну надо же! — сказала заспанная Бэлка. — Надо же! А говорят, хорошо, что коровы не летают!
— Это коза, — строго поправила Феня.
— Какая разница! — пожала Бэлка плечами.
— Как же мне доить? — причитала Муза. — Уйдет покупатель, покупатель только с утра бывает!
Я обошла дом и увидела старенькую лестницу, прислоненную у стене. Только по ней Танька смогла бы забраться на крышу. Наверное, она испугалась ночной гулянки и, помня оседлавшего ее Сазона, поспешила спрятаться на крыше. Я позвала Бэлку и мы выкурили по две сигареты подряд, пытаясь бычками заманить козу на землю. Но Танька даже не смотрела в нашу сторону. Она осторожно перебирала копытами по скользкому шиферу.
— Как бы не упала, — озадаченно сказала Бэлка — Разобьется.
— Высота не та, — успокоила я ее.
— Уйдет покупатель! — чуть не плакала баба Муза.
— Ладно, давайте ведро, полезу доить! — распорядилась я.
Бэлка захлопала в ладоши, Муза побежала за ведром.
Полчаса я сидела на крыше и дергала Таньку за соски. Она стояла смирно, но я то и дело съезжала вниз, где меня, стоя на лестнице, поддерживала Бэлка. Сверху открывался шикарный вид на весь частный сектор. Я подумала, что сейчас я прекрасная мишень, гораздо более удобная, чем на темной дороге. Я пооглядывалась, но ничего особенного не увидела. Только у Бэлкиного Мерседеса стоял запойного вида мужик с ведром воды и задумчиво чесал затылок.
— Эй, за погляд деньги берем! — крикнула я ему. Он, увидев меня на крыше рядом с козой, быстро перекрестился и почти побежал, раплескивая воду.
Я, прикрыв рукой глаза от слепившего солнца, стала рассматривать хибару Гогота. Мне не понравилось то, что я увидела. Ставни были плотно закрыты, хотя до этого они всегда были открыты. Калитка болталась полуоткрытой, но на двери по-прежнему висел тяжелый навесной замок. В доме кто-то был, это точно. И зашел туда не через дверь. Как, впрочем, и я в прошлый раз.
Я слезла с крыши, вручив Музе добытое с таким трудом молоко. Бэлка уехала, вызвав своим отъездом дружное колыхание занавесок в окнах всех соседних домов. Бабки ушли на базар. Я с жаром заверила их, что коза сама слезет когда захочет.
— Жрать захочет, куда денется! — успокоила я их.
Я осталась одна в доме с козой на крыше. Я все думала и думала, и, кажется, все поняла. Может, не все, но главное. Оставалось встретиться с Гоготом. Я проверила свою ручку-диктофон и попыталась разобраться с устройством Сазоновского пистолета.
По дороге в город я притормозила у хибары Гогота. Все по-прежнему: калитка приоткрыта, ставни плотно закрыты, и не только на вертушку снаружи. Длинные стальные штыри были вставлены в отверстия в стене и фиксировались заглушками изнутри дома. На двери висел замок, но почему-то я была уверена, что в доме кто-то есть. Я чинно постучалась — никакой реакции. Подолбила ногами — результат тот же. Я походила вокруг дома, попинала низкие, крепкие ставни, подергала штыри, на которые они закрывались — бесполезно, штыри не поддавались. Я развернулась, закрыла калитку на вертушку, и поехала к Гоготу в гараж.
