– Сахарно-медовая кружка, – заорала торговка, – наливаем воду, а она сладкая!
– Фу, – поморщилась Галя, – отрава ее товар! Выхлебаешь чаек, загнешься, ни один врач не сообразит, от чего ты тапки откинула, на кружку не подумают!
Я уставилась на Галину. «На кружку не подумают». Лена, секретарь Полины, весьма неаккуратна… Соева обожала животных… у Ангелины пропала чашка с собачками… стол Хатуновой… Как яд попал к женщинам? В пастиле и чае отравы нет… чашки вне подозрений… куда-то пропала из шкафа в учительской моя кружка…
Издалека донесся голос Гали:
– Вам плохо?
– Хорошо, очень хорошо, – пробормотала я, отходя от торговки и пытаясь привести мысли в порядок.
Мария Геннадьевна вывела всех тараканов… наследство… поход в театр… кружка на столе Полины… вспоминай, Вилка… ну… давай, напряги мозг… Вера была очень аккуратна…
Я вытащила из кармана телефон, набрала номер Платонова и, едва услышав его голос, спросила:
– Быстро прочитай мне, что находилось на столах Полины и Веры, когда кабинеты осматривали эксперты. Меня интересует посуда.
Получив ответ, я воскликнула:
– Еду к тебе, в голову пришла безумная идея, но она, похоже, объясняет, кто убил Хатунову и Соеву.
– Только не перебивай, – велела я, вбегая в кабинет Платонова. – Слушай и попытайся понять ход моих мыслей. У Полины Владимировны есть секретарша Лена. По словам Нины Максимовны, у девицы убойная сила в руках, она постоянно бьет посуду. Хатунова несколько раз просила Елену быть аккуратнее, но не в коня корм.
Недавно в гимназию приезжал очень богатый человек, Полина велела подать чай. Елена же второпях расколошматила весь сервиз и, зная, что Хатунова с гостем ждут чай, кинулась в учительскую, схватила первые попавшиеся разномастные кружки и принесла их в кабинет директрисы. Хатунова чуть со стыда не сгорела. После ухода олигарха она отчихвостила Елену, пообещала:
– Если еще что-нибудь расквасишь, я тебя уволю.
Федотова, рассказавшая мне эту историю, упомянула, что секретарша сильно перепугалась. Понятно, о чем я говорю?
– Пока да, продолжай, – велел Андрей.
Я понеслась дальше.
– Теперь еще одна история. На следующий день после смерти Хатуновой я не смогла найти в шкафу в учительской свою кружку. Ничего особенного в ней нет, она недорогая, белого цвета, я специально купила ее, чтобы в школе чай пить. Но у чашки была примета, на ее дне кто-то написал, как мне показалось, темным фломастером цифру сто. В магазине я отметину не заметила, дома же несколько раз потерла покупку мочалкой, но не отскребла цифру. Сначала расстроилась, но потом решила, что для чайной церемонии в гимназии и так сойдет. Недоумение по поводу испарившейся кружки я высказала вслух в присутствии Нины Максимовны, а та спросила:
– Что на ней было нарисовано?
И узнав, что ничего, сказала:
– Кабы было изображение собак-кошек, то ее точно Вера Борисовна сперла, а раз чисто-белая, значит, Лена опять кружку Полины грохнула, испугалась, что ее выгонят, и утащила из учительской вашу, чтобы директриса ее очередного безобразия не заметила. Федотова рассказала мне, что утром Хатунова плохо себя чувствовала, то ли она простудилась, то ли на нее плохо подействовали уколы ботокса. Полину Владимировну знобило, Федотова посоветовала ей выпить горячего чаю. Директриса в ее присутствии открыла шкаф, а там! Новых чашек, купленных недавно взамен разбитого Леной сервиза, нет, на полках беспорядок, рассыпаны крошки, стоит одинокая кружка, разрисованная котятами-щенятами. Полина и Нина Максимовна сообразили, что Елена скорей всего расколошматила в очередной раз сервиз и поставила в шкаф одну кружку на случай, если начальница пожелает побаловаться чайком. Взбешенная Полина позвонила не вышедшей на работу секретарше, та, рыдая, призналась:
– Вчера вечером я понесла в туалет мыть новые чашки, уронила поднос. Простите, у вас там есть одна кружечка. Я куплю новый сервиз на свои деньги. Вот только выздоровлю, у меня грипп, температура высокая.
– Ты уволена! – перебивает девушку начальница, берет с полки одинокую кружку и идет заваривать себе чай.
Когда мы с Ниной Максимовной вошли в кабинет Хатуновой, я увидела на письменном столе чашку с изображением собачек, из которого директриса пила чай. Когда стало понятно, что Хатунова умерла, Федотова чуть не упала в обморок, ей стало дурно, я увела Нину Максимовну в холл, там мы наткнулись на Соеву, она спросила:
– Что случилось?
Я знала, что кабинет Полины не заперт, ключ от него Лена потеряла, поэтому шепнула библиотекарше:
– Вера Борисовна, Полина Владимировна скончалась на рабочем месте, похоже, у нее инфаркт. Очень вас прошу, не кричите, подежурьте у двери кабинета, никого туда не пускайте, я быстро вернусь, а полиция уже едет.
Произнеся просьбу, я в ту же секунду поняла, что совершила глупость. Библиотекарша сейчас впадет в истерику, как Нина Максимовна. Но Вера неожиданно спокойно кивнула, чем вызвала мое удивление. В тот момент я еще не знала, что Соева училась вместе с Хатуновой в медвузе и некоторое время работала патологоанатомом, Вера Борисовна не боится трупов.
Я посмотрела на Андрея.
– То, что до сих пор я рассказывала, это факты, а теперь изложу свои домыслы. Полагаю, Соева заглянула в кабинет Хатуновой, она небось хотела достать из стола папку с фотографиями, но поостереглась, побоялась, что кто-нибудь ее заметит с ней, увидела кружку с собачками, пришла в восторг и схватила ее. Давай вспомним, что у Веры в юности был опыт сотрудничества со следователями, она же служила патологоанатомом в судебном морге. Соева понимала, что полиция удивится, если на столе с чайником и пастилой не будет кружки, полезла в шкаф, чтобы поставить вместо украденной другую чашку, но на полках было пусто. Наплевав на осторожность, Вера бежит в учительскую, хватает первую попавшуюся под руку емкость, это оказывается моя белая чашка. В гимназии идет урок, дети и педагоги сидят в классах. Я умываю в туалете рыдающую Федотову, Соеву никто не видит. В качестве последнего штриха она наплескала в мою кружку немного заварки из чайника и засунула вожделенную чашку с собачками в карман своего платья, выдохнула, и тут в кабинет вошел вызванный мной охранник.
– Не логично получается, – не выдержал Платонов, – Соева сообразила, что нельзя брать папку с дорогими сердцу снимками, которые могли навести внимательного человека на мысль об организации «Свобода или смерть», и… схватила ерунду? Прошлась туда-сюда, не боясь, что ее увидят, поймают за руку?
– Очень даже логично, – заспорила я. – Этот поступок вытекает из характера библиотекарши. Стол, не зная секрета, не открыть. Вера небось решила вытащить папку, когда шум уляжется. В этой ситуации она действовала как умный человек. Но Соева не способна себя контролировать при виде вещи с изображением животных. Давай вспомним, что она украла у одной школьницы пенал. У Веры Борисовны срывает крышу при одном взгляде на рисунок или фото щеночка, котенка, птенчика. Ей сразу хочется зацапать «красоту», и весь ее ум нацеливается на получение желаемого.
Позвони экспертам и спроси: у белой чашки, из которой Хатунова пила чай, есть на донышке цифра «сто»? Если да, то ход моих рассуждений верен. И пусть кто-то свяжется с Еленой и спросит у нее, брала ли она в учительской чашку с принтом в виде собачек-кошек.
Платонов молча схватил телефон, а я пробормотала:
– Лучше подождать, пока твои сотрудники ответят. Если я не права, дальнейший мой рассказ бессмысленен. И, чуть не забыла, узнай заодно, какая посуда была в библиотеке!
Где-то через полчаса в кабинет Андрея вошел его сотрудник и молча посмотрел на шефа.
– Говори, Виктор, – приказал Платонов.
– Вы правы, – начал парень, – на чашке есть цифра сто. Елена вечером, когда Хатунова ушла, начала наводить порядок и кокнула в туалете сервиз. Полина Владимировна утром, придя на работу, всегда пила чай, заваривали его в чайнике, никаких пакетиков. Чайник остался цел, остальное погибло. В шкафу были еще тарелка и блюдечко, а вот чашка отсутствовала. Лена испугалась, что утром ей влетит, сбегала в учительскую, схватила первую попавшуюся под руку кружку и поставила на полку. Только она меня уверяла, что на ней был какой-то рисунок, связанный с животными, козы, бараны, кошки, собаки – секретарша не помнит. Но принт точно был. Оттуда в кабинете Хатуновой белая кружка, Елена даже предположить не может.
– Ага! – воскликнула я. – В школе две женщины обожают вещи с песиками-кисоньками: Вера Соева и Ангелина Максимовна. Что интересно, у Жориной тоже пропала кружка, но в отличие от моей скучной, без рисунка, чашка учительницы труда была разукрашена собачками-кошками.
Я сделала паузу и посмотрела на молчащего Андрея и притихшего Виктора.
– В крови покойных Хатуновой и Соевой нашли яд. Но как он туда попал? В еде-чае отравы не было, кружки-тарелки, которые использовали покойные, вне подозрений. Думаю, дело было так. Отравить хотели Ангелину Максимовну. В гимназии у всех учителей свои чашки, они стоят в шкафу, никто чужую посуду не возьмет, это не принято. Преступник решил использовать привычку педагогов пить чай-кофе только из собственных кружек и покрыл чашку Жориной изнутри самодельным ядом, сделанным по старинному рецепту. Мы знаем, что отрава не имеет ни запаха, ни вкуса, сохраняет свои свойства веками и активируется, соприкоснувшись с жидкостью. Чашку намазали ядом вечером накануне дня гибели Хатуновой. Ангелина в тот день была дежурной, она сидела в учительской до шести. И, кстати, жалуясь на пропажу чашки, Жорина говорила: «Куда она могла подеваться? Вечером, перед тем как домой унестись, я чайку попила, помыла кружечку, на полочку поставила, а на следующий день не нашла ее на месте». Отравитель должен был уйти после Жориной, но до секретарши Лены. Охрана фиксирует, когда педагоги покидают здание.
