Она разинула рот.
— Ой, мамочки! Совсем забыла! — воскликнула Анджела и принялась обшаривать карманы куртки в поисках ручки и блокнота.
Я хотел было сказать, чтобы не утруждала себя, поскольку эта лига новых пустобрехов вряд ли выдаст что–либо достойное запечатления на бумаге, но потом снова вспомнил про Юстэли и Лобо, равно как и про ФБР, которое существует где–то в разумном внешнем мире, и решил ничего не говорить.
Юстэли уже представлял следующего оратора, мистера Лайонела Стоунрайта из братства «Фонд защитников Христа» или ФЗХ. Лайонел Стоунрайт встал, и я увидел банкира из какого–нибудь кинофильма. Ни дать ни взять.
— Господин председатель, — вежливо проговорил Лайонел Стоунрайт. — Дамы и господа. Признаюсь, я немного удивлен приглашением на митинг, в котором, похоже, участвуют в основном, если не поголовно, деятели профсоюзного движения. Как президент братства «Фонд защитников Христа», старейшей из постоянно действующих в США организаций, ставящей своей целью исключительно обеспечение промышленных предприятий штрейкбрехерами, я заверяю вас, что меня мало утешает то обстоятельство, что люди, которых я нанимал в разное время, наверняка показали большинству из вас, если не всем, почем фунт лиха.
Лобо глухо зарычал, но Стоунрайт не обратил на него никакого внимания и продолжал:
— Наш председательствующий, мистер Юстэли, высказал предположение, что явка на сегодняшнее собрание пойдет на пользу мне или, вернее, «Фонду защитников Христа». Не представляю себе, какую выгоду можно извлечь из союза с красными и подрывными элементами, и не вижу причин задерживаться здесь хотя бы на мгновение.
Встречая сопротивление, Юстэли обычно расплывался в улыбке. Сейчас он улыбнулся так, как никогда еще не улыбался на моей памяти, и сказал:
— Как я уже говорил, дорогой мистер Стоунрайт, присутствующие в этой комнате лица выражают очень широкий спектр мнений. И мы собрались вместе вовсе не для того, чтобы поддержать какое–то одно из этих мнений, а для того, чтобы, возможно, общими усилиями добиться более весомой отдачи от нашей общественной деятельности.
— Братство «Фонд защитников Христа» не нуждается ни в чьей помощи, — ледяным тоном отвечал Стоунрайт, одарив всех нас тусклой издевательской ухмылкой. — А уж в поддержке малахольных — тем паче.
«Малахольных!!!»
Опять поднялся крик и переполох; миссис Баба, мистер Злотт, миссис Бодкин и чета Уэлпов вскочили на ноги и принялись вопрошать, как мистеру Стоунрайту могло прийти в голову назвать их малахольными. Я увидел, как Юстэли оглянулся, кивнул Лобо и отошел в сторонку. На лице его застыло смешанное выражение тихой печали и понимания.
Лобо спрыгнул с возвышения, как горилла с дерева. По очереди подходя к каждому крикуну, он возлагал тяжелую длань на лоб орущего и давил до тех пор, пока крикун не переставал кричать и не успокаивался. На все про все Лобо понадобилось меньше тридцати секунд. Воцарилась гробовая тишина, и только мистер Стоунрайт по–прежнему был на ногах. Лобо огляделся, удовлетворенно кивнул и вернулся на возвышение.
Стоунрайт дождался, пока Лобо уберется восвояси за спину Юстэли, и сказал:
— Как и любые леваки из низших сословий, вы, ребята, понимаете только грубую силу. Позвольте заверить вас, что я не стану осквернять мою организацию, вступая в союз с кем–нибудь из вашего брата, пусть даже и на минуту.
Юстэли — воплощенная улыбчивость — ответил:
— Остается лишь сожалеть о таком решении, мистер Сто…
— Окончательном решении, — прошипел Стоунрайт. — А еще я хотел бы предупредить вас о том, что, покинув этот зал, я намерен немедленно сообщить в соответствующее учреждение о заговоре подрывных элементов, наверняка действующих по указке коммунистов!
Улыбка Юстэли сделалась задумчивой.
— Надеюсь, вы шутите, мистер Стоунрайт, — сказал он.
— Уверяю вас, что я совершенно серьезен, — ответил Стоунрайт.
— Ага… — проговорил Юстэли. — Очень жаль.
Он улыбнулся с горьким смирением, повернулся и добавил:
— Лобо.
— Зажмурься, — шепнул я Анджеле и быстро зажмурился сам, зная, что пацифисту вряд ли стоит созерцать то зрелище, которое вот–вот должно было разыграться здесь.
Но если глаза можно зажмурить, то уши, увы, достаточно крепко не заткнешь. Я услышал, как кто–то (вероятно, Стоунрайт) произнес: «У–в–в–ф!», потом донесся топот бегущих ног. Кто–то промчался мимо меня, задев мое левое плечо. Мгновение спустя где–то сзади раздалось нечто вроде: «тук». Затем: «кхе–кх–кхр–р». И наконец: «шлеп–шлеп–шлеп».
Короткое мгновение звенящей тишины. Потом из противоположного конда зала донесся голос Юстэли:
— Какая жалость, — со слащавой торжественностью произнес он. — Я–то надеялся, что нам удастся обойтись без этого.
Я открыл глаза и посмотрел на Анджелу. Она таращилась на что–то, лежавшее у нас за спиной.
— Ты что, не зажмурилась? — шепотом спросил я.
Она громко прочистила горло, взглянула на меня и тоже шепотом ответила:
— Ой, мамочка родная, не–е–е–ет… Тебе надо было посмотреть на это, Джин!
Похоже, она и впрямь была поражена.
Стоявший впереди Юстэли тем временем давал указания:
— Лобо, положи его в прихожей, потом разберемся. Дамы и господа, прошу извинить за беспокойство, но, разумеется, никто из нас не хотел бы, чтобы этот человек отправился к властям. — Он любезно улыбнулся нам и с ударением произнес: — Покойный знал наши имена и названия организаций. Он мог принести немало бед всем присутствующим в этом зале.
Примерно половина аудитории смотрела на Юстэли, остальные изогнулись в креслах и разглядывали что–то в заднем конце комнаты. Я посмотрел на обращенные в мою сторону лица. Все они выражали одно и то же: любопытство. Произошло событие, напрямую связанное с их родом занятий, и им, естественно, хотелось знать, как устроители собрания справились с делом. Никто, похоже, не удивился, не испугался, не был потрясен и не испытывал чувства отвращения перед лицом случившегося.
Да и с чего, бы? В конце концов, не они были лазутчиками в этом цветнике. Лазутчиком был я.
Бросив взгляд на Анджелу, я увидел, что она склонилась над стенографическим блокнотом и растерянно изучает свои каракули. Вид у нее был вконец убитый, а мысли витали где–то далеко. Я оглянулся и посмотрел в дальний конец зала, но Лобо уже утащил покойного мистера Стоунрайта с глаз долой.
Юстэли устроил перерыв, давая нам возможность прийти в себя, а потом сказал:
— Следующим в моем списке числится мистер П. Маллиган из отряда «Сыны Ирландии», СИ. Мистер Маллиган, прошу вас.
Мистер Маллиган вскочил, будто попрыгунчик. Это был тощий нескладный суетливый человечек лет пятидесяти, с сединой в волосах, блестящими синими глазками и красным носом картошкой. Он был обладателем немыслимо белых сверкающих искусственных зубов, несуразно крупных для его маленькой пасти, из–за чего физиономия мистера Маллигана, когда он заговорил, сделалась похожей на решетку автомобильного радиатора. (Он, разумеется, принадлежал к разряду зевак, готовых тотчас ввязаться в уличный скандал на углу, если там вдруг столкнутся два такси, управляемые Хайманом Мейербергом и Льюисом Лаботски.)
— Перво–наперво, — начал мистер Маллиган своим трубным гласом, с зубовным блеском и таким жутким ирландским выговором, какого не услышишь и со сцены, — я вам вот что скажу. Очень мне понравилось, как вы разобрались с англичанином этим, со Стоунрайтом. По правде говоря, я уж было подумал, что у вас тут какая–нибудь дурацкая организация школьников и неграмотных торговок молоком. Но нет. Знаете, если вы пособите нам, чтобы мы этих английских поганцев проучили как следует, то я вам обещаю: «Сыны Ирландии» будут в ваших рядах и в пост, и в праздник. Эти англичане…
Но больше я ничего не услышал, потому что в голове у меня вдруг взорвался вулкан.
По–настоящему ужасные события действуют на нас не сразу. Вы и сами это знаете. Нужно какое–то время, чтобы вас пробрало, чтобы вы все поняли, осознали и начали реагировать. Поэтому до меня только теперь дошло, что над Лайонелом Стоунрайтом учинили расправу.
