Старательно изображая из себя туповатую особу, я завела разговор. Володя кивал и краснел, потом похлопал меня по плечу.
– Молодец. Представляю, как перепугались.
– Ага, до смерти.
– Ну, теперь все в порядке.
– То есть? – выпала я из образа малограмотной прислуги. – Что вы имеете в виду? – Потом спохватилась, вытерла нос ладонью и добавила: – Простите, конечно.
– С Вероникой Григорьевной не случилось ничего ужасного.
– Она жива?!
– Нет, увы, скончалась, – грустно протянул Алексеев, – несчастный случай.
Я захлопала глазами, а он спокойно продолжал:
– Увы, возраст! Веронике Григорьевне и раньше делалось плохо, давление у нее скакало. Милада пыталась вразумить старуху, но, знаете ли, пожилые дамы бывают своенравны. Вероника Григорьевна отказывалась принимать таблетки, ну и… увы… инсульт.
– Инсульт?
– Да, – закивал Алексеев, старательно навешивая на красное лицо выражение скорби. – Беда. Мы восстановили ситуацию, врачи и милиционеры с нами согласны. Вероника сильно понервничала. Сначала не поняли, по какой причине старуха вышла из себя, и здесь вы оказали нам огромную помощь. Бабушка повздорила с Лизой. Обычное в общем-то дело, но у Вероники Григорьевны гипертония, давление и скакнуло. Очевидно, ей стало плохо, захотелось глотнуть свежего воздуха, бабуся приблизилась к окну и… потеряла сознание. Инсульт убил ее мгновенно, на землю она падала уже мертвой. Ужасная случайность. Понимаете?
– Ага, – кивнула я. – А где Лиза, чего она так торопилась?
Володя улыбнулся.
– Ох уж эти девушки! Елизавета, разгоряченная ссорой, решила слегка расслабиться и поехала в фитнес-клуб, поплавать в бассейне, попариться в баньке. Там мы ее и нашли. Бедняжка так расстроилась, узнав о кончине Вероники Григорьевны, так плакала, так убивалась, что пришлось ее госпитализировать. Сейчас Лиза в клинике. Вы все тут испытали огромный стресс. Никита тоже увезен в лечебницу, для него оказалось тяжелым испытанием услышать о смерти бабушки. Ведь в семье это вторая смерть за последние дни. Да вы же все знаете…
– Понятно, – протянула я.
– Голубушка, – заулыбался Алексеев, – вот, держите.
В моей руке оказались купюры.
– Купите себе вкусного, – журчал Володя, – икорки, рыбки, пирожных, стресс надо заедать. Мы уезжаем, тело Вероники отправлено в морг, Никита и Лиза в клинике, о Настеньке тоже позаботимся. Вы ступайте к Раисе, ясно?
– Ага.
Володя улыбнулся:
– Знаете, Милада очень любима народом.
– Я в курсе, читаю ее книги.
– Превосходно! Нравятся?
– Очень.
– Чудесно! Поймите, голубушка, не дай бог до «желтых» газет дойдет информация о падении Ники из окна. Такой вой поднимут! Напридумывают, наврут, взбудоражат людей. Миладе работать не дадут.
– А ее же дома нет, – ляпнула я.
Володя кивнул:
– Верно. Вам я открою тайну. Смолякова легла на операцию.
– Ой! Заболела!
Алексеев усмехнулся:
– Да нет. Подтяжку сделала, хочет моложе казаться. Естественно, этот факт попытается скрыть любая женщина, поэтому Ми потихоньку смылась в Швейцарию, но на днях уже вернется.
– Ага.
– Голубушка, надеюсь, вы не станете болтать лишнего? – ласково предупредил Володя. – На все вопросы посторонних, подчеркиваю – посторонних, людей следует отвечать: «Ничего не знаю».
– А так оно и есть, – затрясла я головой, – верно. Ниче не видела и не слышала.
– Умница, – кивнул Алексеев, – кстати, думаю, вам, молодой женщине, надо подумать о карьере. Вот что, дней через десять приходите ко мне в «Марко», возьмем вас уборщицей.
Я молчала, Алексеев прищурился.
– Думаете, чушь предлагаю? Ан нет, голубушка, в «Марко» перед вами широкий путь. Сначала простая поломойка, затем бригадир, начальник участка, заведующая хозяйственным отделом, вице-директор по коммунальным услугам. Карьера! Ясно?
Я кивнула.
– Вот и чудесненько, – сверкал улыбкой Алексеев, лицо мужчины приобрело нормальный цвет, а из глаз улетучилась настороженность, – в «Марко» ценят трудолюбивых, умеющих держать язык за зубами сотрудников.
Раю я нашла на кухне.
– Вот ужас-то! – всплеснула руками домработница. – Инсульт. Ой, жуть!
– Чего делать надо? – осведомилась я.
– Зайди в комнату к Нике, – нервно заговорила Рая, – и прибери там. Полы помой тщательно, пыль вытри, а то народ демонстрацией ходил, натоптали!
– Хорошо, – кивнула я.
– Сделаешь и домой пойдешь, – поеживаясь от озноба, докончила Раиса.
Я поплелась в спальню Ники. Заходить в обитель внезапно скончавшейся старухи совершенно не хотелось. К тому же у меня опять сильно разболелся невесть где пораненный палец – нарыв делался все больше и больше, он совершенно не собирался рассасываться.
Решив особо не утруждаться, я подняла на второй этаж ведро с водой, швабру, открыла дверь и пригорюнилась. Если в ваш дом, не дай бог, конечно, приходила милиция, то вы представляете, какой кавардак остается после того, как парни в форме покидают помещение. В нашей действительности есть три категории граждан, которые никогда не переобуваются, топают по блестящему паркету и чистым коврам прямо в уличных ботинках: это милиция, врачи и слесари-сантехники. Справедливости ради следует отметить, что последние – самые противные, от ментов и докторов остается просто грязь, а за работниками вантуза и разводного ключа тянутся цепью черные пятна то ли мазута, то ли машинного масла, в общем, невесть какой, но липкой и совершенно несмываемой субстанции.
Вздыхая и охая, я навела порядок, а потом, преодолев непонятно откуда взявшийся ужас, решила закрыть так и стоящее до сих пор нараспашку окно.
Ощущая слабость в коленях, я приблизилась к тому месту, где, по словам Алексеева, смерть настигла Нику. Подоконник на самом деле низковат, архитектор, решив сделать окна огромными, пренебрег безопасностью – широкая мраморная доска подоконника находилась на уровне моего пупка, даже чуть ниже, а ведь я не обладаю высоким ростом, скорее могу считаться коротышкой. Из подобного окошка очень легко сверзиться, чуть закружится голова – и ку-ку, как говорится.
Рука взялась за красивую ручку цвета старой бронзы, я потянула створку, потом попыталась захлопнуть ее, но что-то мешало. Пришлось внимательно изучить тоненькие пазики, в которые должен был войти стеклопакет. У нас дома похожая конструкция, и очень хорошо знаю: даже небольшой комочек бумаги или спичка могут помешать закрыть окно.
На первый взгляд казалось, что никаких препятствий нет. Но потом я приметила нечто непонятное, маленькое, светло-розовое. При помощи взятого со стола ножа для бумаги мне удалось выковырнуть это нечто.
Через секунду, сообразив, какой предмет вижу перед собой, я взвизгнула, потом быстро зажала рот рукой.
На подоконнике лежал ноготь, совершенно целый, миндалевидной формы. Еще через секунду я поняла, что он не настоящий, а гелевый, соскочил с пальца у того, кто зацепился им за раму.
В голове моментально зазвучало злобное стаккато Лизы, ее ругань в адрес маникюрши, которую я слышала в свой первый день работы в доме Смоляковой. Лиза как раз и возмущалась по поводу того, что у нее накладные ногти отклеиваются.
И вот сейчас передо мной, похоже, как раз находились остатки той «красоты».
В полном ужасе я смела «протез» на пол, схватила ведро, тряпку, швабру, прибежала на первый этаж и отрапортовала:
– Убрано до блеска.
– Супер, – вздрогнула Раиса, – иди домой, завтра не являйся, не до полов. Жду в понедельник. Отпуск у тебя оплаченный, радуйся. Делать ничего не потребуется, а денежки капают. Не каждая так устроится.
В девять тридцать утра я заняла пост у могилы Наины. К предстоящей операции подготовилась тщательно, принесла с собой маленькую лопатку, грабельки и пристроилась у соседнего надгробья.
В девять пятьдесят пять на дорожке появилась полная грузная женщина в слишком теплом для июня, застегнутом на все пуговицы, старомодном пальтишке. Тетка походила на стройную, элегантную Смолякову, как крокодил на зайца. Плохо причесанные темно-рыжие волосы прикрывала нелепая цветастая панамка, на ногах у тетки были плотные чулки и уродливые, давно немодные туфли, на правом согнутом локте болтался добротный ридикюль, верой и правдой служащий хозяйке не первый, кажется, десяток лет. Но вот корзина цветов, которую приближавшаяся женщина прижимала к себе, была шикарной, стоила она не одну тысячу рублей.
Я нагнулась перед чужим памятником и, сделав вид, что привожу в порядок клумбу, принялась наблюдать за теткой. А та поставила цветы к камню, где были высечены имена Лени с Наиной, и зашевелила губами.
Примерно полчаса толстуха в молчании стояла у надгробия. Я, аккуратно сложив в пакет садовый инвентарь, покинула аллею, дошла до выхода с погоста, моментально вытащила из сумки серую кофточку, нацепила ее поверх футболки, водрузила на голову бейсболку и стала ждать.
