Я заверила его, что насчет охотничьего домика я ему свою помощь гарантирую, как в банке.
— У нас есть дополнительные сведения, от пани Амелии, — напомнила я. — В ваши сокровища я вмешиваться не хочу, но паршивому охотничьему домику я не спущу, предупреждаю. Я найду эту развалюху, иначе просто заболею! И вообще советую вам ехать на моей машине, у меня клиренс больше…
* * *
Домик мы нашли.
Несомненно, когда-то ею сложили из камня как исключительно солидное строение, потому что клыки времени, несмотря на все старания, так и не смогли разгрызть его до конца. Даже крыша протекала только частично, да и то в том месте, где на нее рухнуло огромное дерево.
Что касается каминов, найденный у пани Амелии фрагмент дневника юной барышни говорил чистую правду.
Патрик отличился почти сверхъестественной физической силой, разве что решетку для жаркого нам пришлось вытаскивать всем втроем совместными силами, однако потом он работал один, стараясь не слишком громко кряхтеть. Надо признаться, что, если бы не подробные инструкции, никакими человеческими силами не удалось бы отыскать кожаный мешок и его содержимое.
Вытянуть его целиком мы не смогли.
Патрик вытащил голову из камина и заявил:
— Это с места не сдвинуть. Прикипело насмерть. Превратилось в монолит со всем земным шаром. Ты разрешишь вытаскивать все это горстями? — обратился он к Баське.
— Если это что-то можно вытаскивать горстями — не возражаю, — милостиво позволила Баська.
Голова Патрика исчезла и через минуту появилась снова, требуя какую-нибудь посудину, коробку, сумку, что-нибудь. На пластиковые пакеты голова Патрика согласилась, и я принесла все, что нашлись в машине.
— Посмотри: вот как выглядит черт, — обратилась ко мне Баська, передавая Патрику пакеты. — Будь у него рога — я бы сбежала с воплями.
— Ну-ну, только не рога! — обиделась голова и исчезла в черной пещере камина.
Черным у Патрика было все: лицо, голова, волосы и руки. Чернота была не однотонной: самой темной была самая старая сажа, ее слегка перебивали оттенки серого — сажа поновее, за серым шли оттенки бурого и зеленого. В них я узнала обычную пыль, гниль, плесень и ржавчину и не могла только понять, какие интересы в глубине камина у пауков, ибо паутина тоже присутствовала. Чем они могли питаться в печных недрах?
Патрик подавал нам наполненные наследством пакеты, а сам мешок мы узрели под конец. Он оказался совсем не таким большим. Судя по содержимому, богатство было укрыто задолго до революции, поскольку состояло оно исключительно из царских империалов, золотых десятирублевиков. Как следует из всех исторических хроник, их чеканили существенно меньше, чем полуимпериалов-пятирублевок, — которые во время Второй мировой войны в народе поляки звали «свинками». Мы все трое знали об этом из разных источников, а потому ценные монеты были встречены единодушным одобрением.
Патрик наконец вылез вместе с мешком, на дне которого позвякивали остатки сокровища. Он высыпал их на пол и с восхищением осмотрел мешок.
— Интересно, что это за кожа. Столько времени выдержала! Посмотрите: толстая, а совсем не такая жесткая. Что это было за животное? Вол как-то не подходит.
— Экзотическое, — заявила Баська. — Носорог?
Я предложила гиппопотама, Патрик неуверенно отстаивал слона. Мы еще рассмотрели кандидатуру полярного медведя и немного поспорили, что важнее для крепости шкуры — мороз или шипы на африканских растениях. Разгадать загадку нам не удалось, и все опомнились.
Наследство Баськи оказалось самым настоящим, и это, несомненно, было своего рода чудо. Оно могло случиться исключительно благодаря скрытым в лесной глуши руинам охотничьего домика, к которому на первый взгляд не имелось никакого подъезда, надо было просто знать, что туда можно подъехать, чтобы лезть в скользкую грязь над самым озером. Столетнего бревна там теперь уже не было.
С большой неохотой я была вынуждена признать, что Бартош оказался прав, другой дороги не было, а до этого я въехала в густые заросли только для того, чтобы доказать, что он не прав. Эти неудачные доказательства вышли мне боком, не говоря уже о том, что они изрядно изничтожили мне лак по всему кузову машины.
— Даже если бы я вообще больше ничего не нашла, этого фаршированного камина нам, наверное, хватит, — сказала Баська уже дома, когда нам удалось пересчитать сокровище. — Вот богом клянусь, ничего подобного я не ожидала. Понятия не имею, сколько это золото может стоить, но мне кажется, что много. Если, конечно, это действительно золото.
— Судя по весу, скорее всего да — тут же как; минимум сто семьдесят кило, — оценил Патрик на глаз. — Ничего удивительного, что я не мог вытащить все вместе из той тесной дыры, где оно все сидело. Я не натренирован на вытаскивание застрявших грузов.
Я обратила их внимание, что среди обычных монет они могут отыскать ценные нумизматические редкости, поэтому стоит не просто продавать находку как попало, а сначала найти нумизматический каталог и пересмотреть монеты по одной. Идея им понравилась. Мы сидели над сокровищем, все еще ошеломленные успехом, и вяло копались в бумажках из опустошенной уже шкатулки.
Бумажки были сверх меры разнообразные, форматом от мелких страничек до огромных жестких листов ватмана, элегантно сложенных в четыре, а то и в восемь раз. Записи на них тоже были весьма разнородные — от обычного текста, цифр, геометрических подсказок и старательно прорисованных фрагментов карт до художественных рисунков и архитектурно-строительных чертежей. И совсем нигде не было сказано, что же спрятано в нарисованных и начерченных тайниках.
— Отличная работа, — похвалила я. — Будете искать?
— Я буду, — заверила Баська. — Хотя бы только из любопытства. И Патрик тоже, наверное, из любопытства, потому что он вообще совершенно не жадный.
Я посмотрела на Патрика. Тот все еще сидел с блаженно счастливой физиономией.
— Да он аж сияет, — заметила я подозрительно.
— Это не из-за находки, — радостно признался Патрик. — Это из-за ее беременности. Послушай, ты не представляешь, как я мечтал о детях! Я ничего не говорил, но всегда страшно хотел иметь детей. Именно с Баськой, ни с кем другим! Хотя бы троих. Но и один ребенок — это прекрасно, все-таки какое-то начало. Да я детей люблю больше, чем ты котят!
— О господи помилуй…
Баська, не обращая на нас внимания, тянула свое:
— …потому что, понимаешь, найдя эти мелочи возле огарка свечи в склепе дедушки…
— Прадедушки, — поправил Патрик.
— Все равно. Предка. Я думала, что это будут такие кусочки: тут пара колечек, здесь ожерелье, там золото в слитках или в монетах, такие топорные поделки. Вместе соберется, сколько там уцелело. Поэтому я просто потрясена, но меня уже только любопытство гложет, а не страх голодной смерти. И я сразу скажу тебе правду: я рассчитываю, что ты нам еще немножко поможешь.
— В дикие чащобы я больше не поеду!
— Нет, я имею в виду эти бумаги. Ты в чертежах и картинках с приложениями быстрее разберешься, тем более творения Бартоша ты легче поймешь. Что ты на это скажешь?
— Он же с того света мешать будет, — буркнула я, но, естественно, согласилась, я всегда любила такие смешные загадки. — Но мне все не дает покоя одна мысль.
— И что нам делать с этой мыслью?
— С мыслью — ничего. — Я показала на пустую шкатулку. — Одолжите-ка мне какой-нибудь ключик от этой штуковины. Ненадолго, я вам послезавтра отдам или даже завтра.
— Я тебе могу одолжить хоть оба, на всю оставшуюся жизнь, — великодушно завила Баська и пододвинула мне ключики. — Разве что полиция потребует один, ведь это, кажется, вещественное доказательство.
— Бракованное, — решительно высказался Патрик.
Я забрала оба ключика и поехала домой.
* * *
Еще в самом начале знакомства Бартош заметил мое маниакальное пристрастие к различным коробочкам, шкатулкам, ящичкам и тому подобным контейнерам и подарил мне декоративную железную шкатулку, которую сделал сам. Шкатулка была тяжелая, как проклятие, и я честно ею восхитилась. Она закрывалась на ключик, и ключиков Бартош изготовил два, на всякий случай, чтобы, если я один потеряю, у меня остался бы запасной. Он даже сделал к ключам удобное колечко, на которое те легко надевались. Я с удовольствием изобразила рассеянную идиотку, теряющую абсолютно все, приняла презент и ни разу не сняла с колечка ни одного ключика. Хуже того. Я ни разу не пробовала закрыть шкатулку на замок, потому что самой большой драгоценностью, в ней хранившейся, были старые подсвечники для елочных свечей, и их давно следовало бы выбросить. Я не их выбрасывала, потому что, как ни крути, они были семейной реликвией былых времен и медленно превращались в антиквариат. Воткнутые в них свечки год за годом неумолимо устраивали небольшой пожар, к которому семья привыкла, и большой кувшин с водой всегда стоял под рукой.
