– Мама!
С чего бы это рухнула береза? Ветра нет, может, дерево старое, подгнило. Не успела я сообразить, что к чему, как сверху шлепнулся еще один суковатый ствол. Чудом он не угодил мне по макушке. Корявая палка скользнула по другому плечу.
– Наташа, – завизжала я, – спасайся, лес рушится!
Перед глазами возникла качающаяся береза, я увернулась, подняла глаза и увидела свою спутницу, сжимавшую в руках дубину. Мигом стало понятно: деревья и не думали падать, просто радушная хозяйка решила убить меня.
Я попыталась встать, но следующий удар опять сшиб меня с ног. Наташа явно метила по голове, но промахивалась.
– Прекрати, – закричала я, – на помощь, помогите, спасите, кто-нибудь, сюда!..
Место для совершения преступления было выбрано грамотно. Абсолютно глухой уголок, в который, скорей всего, не заглядывают даже грибники. Навряд ли мое тело обнаружат до зимы, а там пойдет снег, и весной неустановленную личность быстренько сожгут в крематории, если, конечно, труп кто-нибудь найдет. Но мне совсем не хочется умирать! Жизнь только-только повернула ко мне улыбающееся лицо.
– Эй, – завопила я, – давай поговорим! Что случилось? Из-за чего ты озверела?
Наташа коротко выругалась и вновь взмахнула дубинкой. На этот раз она угодила по моей руке. Сумочка откатилась чуть вбок, раскрылась, все содержимое высыпалось на пожухлую траву. Бац, дубина врезалась мне в ребра. Еле живая от боли, я увидела ручку-пистолет, схватила игрушечку и нажала на кнопочку. Послышался легкий щелчок, и наступила темнота.
Я лежала на песке с закрытыми глазами. Нещадно палило солнце, левый бок болел, впрочем, оба плеча тоже. Так, все ясно, я нахожусь в Испании, на пляже, заснула около моря на лежаке и теперь обгорела.
– Наподдавать ей как следует, – неожиданно раздался голос Аркадия, – по рукам и заднице!
– Ты чего, – заверещала Маня, – мусечке и так досталось!
– Маловато будет за все!
– Садист!
– Молчи лучше, пока в спальне не запер!
– Права не имеешь!
– Это тебе только так кажется!
Я вздохнула, Маня и Кеша нежно любят друг друга, но жить им лучше на расстоянии километра друг от друга. Оказавшись же за одним столом, они мигом принимаются ругаться. Надеюсь, Маруся не затеет драку на радость любопытным испанцам, небось полпляжа смотрит в нашу сторону.
– Ладно, замолчали все, – сказал Дегтярев.
Минуточку! А откуда в Испании взялся Александр Михайлович?
Я села и попыталась открыть глаза. Отчего-то распахнулся только правый, левый упорно не желал повиноваться. Мигом показалось сердитое лицо сына.
– Привет, – пробормотала я, оглядывая свою спальню, – а мы дома?
– Именно дома, в Ложкино, – рявкнул Кеша, – где же еще?
– Ну, я думала, в Испании…
– Мусенька, как ты себя чувствуешь? – заорала Маня.
– Ничего, только все болит, а глаз отчего-то не открывается.
– На, – полковник сунул мне в руки зеркало.
Я уставилась на отражение.
– Кто это?
– Ты, – ответил хор голосов.
– Я? Вот это блинообразное лицо в синяках? А что у меня с глазом? Мамочка! Да он совсем заплыл! Вы абсолютно уверены, что это я?
– «Поднимите мне веки», – буркнул Кеша, – это ты, не сомневайся.
– Но что со мной случилось? Попала в аварию?
– У нее амнезия! – закричала Машка. – Реактивный психоз.
– У нее обострение идиотизма и воспаление глупости, – рявкнул Дегтярев, – ну-ка оставьте нас вдвоем.
Машка и Кеша пошли к двери. На пороге дочь обернулась и жалобно простонала:
– Полковник, не бей ее!
– Очень руки чешутся, – заявил Дегтярев, – но сегодня я забыл шланг с песком на работе. Попинаю пару раз ногами, и все.
Дети ушли. Я уставилась на приятеля.
– В самом деле ты не помнишь, где заработала синюю морду, или прикидываешься? – спросил Александр Михайлович.
– Ничего не помню!
– Ладно, Стас Комолов…
Мигом в мозгах словно зажгли электролампочку.
– Ой!
– Что? Знаешь, кто его убил?
– Нет.
– Да ну? Неужели? – ехидничал Дегтярев. – Теперь припомнила, кто тебе глаз подбил?
– Наташа, жена Арсения Петрова.
– Почему?
– Понятия не имею, наверное, у нее от горя помутился разум.
– От какого горя?
– У Наташи украли сына…
Александр Михайлович сел в кресло, набил трубку и велел:
– Поподробней, пожалуйста.
Чувствуя себя мышью, попавшей в банку, я начала рассказывать, что знаю. Полковник не прерывал, только изредка кривил губы и вздергивал брови. Спустя два часа Дегтярев открыл дверь и крикнул:
– Оксана!
Появилась моя ближайшая подруга со шприцем.
– Можешь усыпить ее? – поинтересовался Александр Михайлович.
– Насовсем нет, – на полном серьезе заявила Оксана, – Дашка дорога мне как память об ушедшей молодости.
– А на двое суток? – не успокаивался полковник.
– Запросто, заодно и синяки подживут, – ответила Оксана.
– Эй, эй, – забеспокоилась я, – не надо!
Оксана с жалостью глянула на меня.
– Молчи уж, наломала дров!
– Но я не хочу спать!
– Кто же больного спрашивает, – хмыкнул Дегтярев, – доктор сказал в морг, значит, в морг. Действуй, Ксюша.
Я не успела даже ойкнуть, как в руку вонзилась иголка, и через пару секунд потолок завертелся и пропал.
Мне пришлось проваляться в кровати не двое суток, а четырнадцать дней. Ушибы болели невыносимо. До туалета я добиралась, ахая, держась за стенки, а глаз приобрел нормальные очертания только к середине октября. Аркадий объявил мне бойкот и демонстративно заявлял, появляясь на пороге спальни:
– За глупость и награда!
Машке было меня жаль, и она без конца притаскивала в спальню новые детективы и корзинки с фруктами. Десятого числа в комнату вошел Кеша и швырнул на одеяло упаковку с «Биг маком».
– Небось соскучилась по этой дряни.
– Ты больше не сердишься, – обрадовалась я, радостно разворачивая обертку.
Сын фыркнул и вышел. Пятнадцатого октября меня привезли к Дегтяреву на работу, и мрачные парни задали несчастной больной женщине кучу вопросов. Аркадий сидел около меня с непроницаемым лицом адвоката, иногда он пинал мать безукоризненно начищенным ботинком и шипел:
– Говори суть, не разводи сопли.
Такое поведение законника даже возмутило одного из допрашивающих, брюнета с нервным лицом, и он протянул:
– Вы, Аркадий Константинович, весьма странно обходитесь с клиенткой, честно говоря, я впервые сталкиваюсь с таким защитником.
– Она моя мать, – рявкнул Кеша, – ты бы со своей как в подобном случае поступил?
Брюнет мигом ответил:
– Убил бы.
Дегтярев хмыкнул, но ничего не сказал. Продержав меня почти до вечера, Александр Михайлович велел:
– Все, едем домой.
По дороге в Ложкино мужчины молчали как рыбы, любые мои попытки завести разговор пресекались на корню.
– Сегодня хорошая погода, – начала я, глядя на хлещущий за окном дождь.
Кеша мигом включил почти на всю мощность радио. Понимая, что переорать Земфиру не сумею, я замолчала.
В Ложкино меня отвели в спальню. Я плюхнулась на кровать и схватила книгу. Не хотят общаться, и не надо, когда-нибудь же домашним надоест дуться! Они и раньше иногда злились на меня, но следует честно признать, что так долго не обижались никогда.
В десять вечера дверь в мою комнату распахнулась, на пороге появилась группка людей: Аркадий, Оксана, Александр Михайлович и Манюня.
– Мы решили простить тебя, – заявил полковник.
– А я и не сердилась на мусечку, – влезла Маня, – ни одной минуточки.
– Замолчи, – велел ей Аркадий.
Я усмехнулась, Манюня терпеть не может, когда ущемляют ее свободу, сейчас старшему брату мало не покажется. Но неожиданно девочка забормотала:
– Ладно, ладно, не лезь в бутылку, – и захлопнула рот.
Я удивилась до крайности. Что за чудеса? Машка никогда не выступает в роли послушной младшей сестрички, ее амплуа совсем другое: казак, размахивающий шашкой.
– Спускайся в гостиную, – велел полковник.
Я порысила вниз. Первый, на кого упал взор, был Женька, мирно щелкающий пультом телевизора.
– Привет, – радостно заявил он, – у вас ТНТ не ловит? Вот жалость, хотел…
– Предатель, – затопала я ногами, – уходи немедленно! Ты вызвал ментов в пиццерию!
– Никого я не вызывал, – попятился Женька.
– Не ври! Очень хорошо видела, как защитники правопорядка проверяли документы у людей.
– Ну и что? В Москве все время облавы. Профилактика терроризма.
– Ага, – взвыла я, – только твои засланцы интересовались не лицами кавказской национальности, а женщинами-блондинками.
– Всем молчать! – рявкнул полковник. – Сесть на диван, ноги вместе, руки сложить на коленях!
– Мы там все не уместимся, – пискнула Оксана.
– Молчать, – гремел Дегтярев, становясь сине-красным, – надоело спорить с придурочными бабами, слушать меня, захлопнуть рот!
