— А-а-а, так это та самая Света, которая пришла в квартиру Краснянского сразу после нас! — догадалась Настя. — Я же видела ее в приоткрытую дверь чулана.
— Точно, — кивнула я. — Так вот, после показаний Роксаны у меня больше не остается сомнений, и я начинаю действовать.
В этом месте Руслан даже крякнул.
— Ну, дальше все более или менее в курсе. Не будем вспоминать, как ты изводила меня своими настойчивыми предложениями заняться делом Артема Нечаева. К счастью, у меня дошли руки до этого расследования, иначе гнить бы тебе сейчас в подвале в Веснушкино. Но уж не обижайся, Люся, только твоя версия преступления кажется мне неубедительной. Например: как, по-твоему, Павел мог прийти к Фридриху и вести с ним задушевную беседу, если к этому моменту он уже был похож на Артема как две капли воды?
Я лихорадочно соображала, что бы такое придумать.
— Ну, возможно, он и не сам его убил, а подослал кого-нибудь. Да разве это так уж важно!
Тут подала голос Настя:
— А мне непонятно, зачем Павел вообще затеял эту подмену. Чего он хотел добиться?
Все выжидательно уставились на меня, но мне нечего было сказать. А Настя продолжала сыпать вопросами:
— И кстати, еще одно темное пятно в твоей истории. Если Света — это Инна, то каким боком она была связана еще и с Краснянским? Не исключено, что мошенник не ограничился только аферой с кредитными карточками, но также стоял за подменой Артема.
Хм, действительно. А это дело вовсе не такое простое, как мне казалось на первый взгляд.
К счастью, Руслан пришел мне на выручку:
— Стоп, стоп, девушки. Боюсь, что вы начали распутывать историю не с того конца. И вообще поставили не на ту лошадку. Павел Шилко не был мозговым центром операции, он лишь игрушка в руках более хитрого и предприимчивого человека. Не догадываетесь кого? Тогда слушайте.
Хочешь всего и сразу, а получаешь ничего и постепенно.
В день своего двадцатисемилетия Инна решила: с нее хватит. Хватит нищеты, убогого существования «как у всех» и нереализованных желаний. Теперь у нее будет совсем другая жизнь.
Инна еще в детстве поняла, что самое главное на свете — это деньги. Потому что они дают свободу. Сначала это была свобода от бабы Нюры, к которой ее сослала непутевая мать.
Свою мать Инна никогда в жизни не видела. После школы та уехала на заработки на БАМ, забеременела неизвестно от кого и родила девочку, которую тут же подбросила своей матери. Женщина надеялась, что без «довеска» ей будет легче устроить свое семейное счастье. Как сложилась судьба у матери, не знала ни Инна, ни баба Нюра. Когда девочке исполнилось четыре года, мать, и без того не баловавшая их письмами, окончательно перестала писать. То ли мать наконец-то нашла спутника жизни, от которого хотела скрыть грех молодости, то ли сгинула где-то на необъятных сибирских просторах — никто так и не узнал.
Баба Нюра жила в Тамбовской области, в маленьком городке под названием Кемыш, который скорее можно было назвать поселком городского типа. В городе не было ни кинотеатра, ни больницы; чтобы культурно отдыхать или лечиться, нужно было ехать в районный центр. Молодые люди покидали Кемыш, едва получив аттестат о неполном среднем образовании в единственной городской школе. Да и пожилые, выйдя на пенсию, предпочитали перебираться на постоянное место жительства поближе к цивилизации, где в кране всегда течет горячая вода и бесплатная медицинская помощь под боком.
Население Кемыша стремительно редело, грозя через пять — десять лет исчезнуть окончательно. Только баба Нюра никуда уезжать не собиралась: она не страдала от изоляции, напротив, она к ней стремилась. Да и для Инны, считала она, так будет лучше: чем меньше бесовских соблазнов вокруг, тем благочестивее вырастет ребенок. Дело в том, что старуха была фанатично набожной. При этом, как позже поняла Инна, бабка не принадлежала ни к какой религиозной конфессии, а придумала свой собственный свод законов и правил общения со Всевышним.
Если ты разговариваешь с Богом, то это называется молитвой, а если Бог с тобой, то — шизофренией. С бабой Нюрой Бог разговаривал часто и по самым различным поводам. Именно Его волю передавала бабка, когда говорила, что петь нельзя, это бесовское, смех — тоже от лукавого, ходить с непокрытой головой — прегрешение, а уж вплетать в косу красную ленту — вообще преступление, караемое геенной огненной.
Инна так никогда бы и не узнала, что такое материнская ласка, если бы не соседка, тетя Паша. Тетя Паша была полной веселой женщиной, разменявшей шестой десяток. Она работала на ферме дояркой, жила одна и при любой возможности приглашала Инну к себе. На всю жизнь Инна запомнила божественный вкус парного молока, которым ее угощала тетя Паша. Именно у соседки девочка узнала, каким должен быть дом — уютным, теплым и населенным любящими тебя людьми. На маленькой кухне тети Паши, где на окне стояла герань в горшочке и висели занавески с рюшами, она могла бы сидеть часами, потягивая молоко и млея от счастья. А еще тетя Паша вытаскивала из шкафа круглую железную коробку и угощала ее разноцветными леденцами монпансье. Или с заговорщическим видом открывала холодильник, а там лежало мороженое и дешевый, приторно-сладкий фруктовый шербет, который Инна безумно любила.
Но счастье никогда не длилось долго: надо было возвращаться домой, к полоумной бабке, которая все время проводила в молитвах в полутемной комнате и заставляла внучку становиться рядом с собой на колени.
— Молись, Инка, молись, — истово крестилась баба Нюра. — Все хорошие девочки попадают в рай.
Инна послушно крестилась правой рукой, но на левой держала скрещенными указательный и средний пальцы (подруги в школе сказали ей, что в этом случае все, что ты говоришь и делаешь, происходит как бы понарошку). Дело было в том, что Инна не хотела в рай. Ей хотелось мороженого, конфет и много-много игрушек. А для этого нужно было вырваться из-под власти бабы Нюры и иметь деньги. Инна твердо решила: «Пусть хорошие девочки попадают в рай. А я буду плохой и попаду туда, куда сама захочу». Конечно, она мечтала очутиться в доме у тети Паши и остаться там навсегда. Вскоре ей чуть было не представилась такая возможность.
Однажды баба Нюра занемогла. Обычно вскакивающая с первыми петухами, она неподвижно пролежала в постели до полудня. Испуганная Инна кинулась к соседке, та вызвала фельдшерицу из поликлиники. Был поставлен диагноз: паралич. Что послужило его причиной, фельдшерица не знала. «В человеке много органов, которые могут в любой момент отказать», — туманно сказала она и вызвала «неотложку» из райцентра.
Бабу Нюру положили на носилки и увезли. Больше ее Инна не видела: в больнице бабка умерла и ее, наверное, где-то похоронили в общей могиле. Но про Инну государство не забыло: вскоре приехала женщина из роно, чтобы отвезти ее в детский дом. Тете Паше, которая хотела удочерить Инну, в этом было категорически отказано. Во-первых, она не приходится девочке родственницей, пусть даже и дальней. Во-вторых, она женщина одинокая и в предпенсионном возрасте. А в-третьих, у тети Паши оказалось слабое сердце и гипертония, так что, возможно, в скором будущем за ней самой потребуется уход.
Поскольку в Советском Союзе все делалось во имя человека и для человека, Инну навсегда разлучили с тетей Пашей. Несмотря на то что в двадцати километрах от Кемыша был детский дом, девочку определили в приют в Архангельске. Тетя Паша пыталась жаловаться, писала прошения в Министерство образования — все было бесполезно. Бумажке с решением уже дали ход, и Инна с разрывающимся от горя сердцем отправилась на север…
Кто знает, что это такое: пробиваться в жизни, когда ты совсем-совсем одна? Когда у тебя нет своего угла, когда единственная пара белья — та, что на тебе, когда в кошельке — пусто, а зарплату опять задерживают на неопределенный срок? Выйдя из детдома, Инна поступила в техникум, выучилась на бухгалтера и пристроилась на работу на химкомбинат. Предприятие выделило ей койку в общежитии, где в одной комнате с Инной жили еще четыре девушки. Денег катастрофически не хватало: комбинат перешел в частные руки, и, как поговаривали, новое начальство переводило прибыль на оффшорные счета, так что зарплату рабочим выплачивали крайне нерегулярно.
Перспектив у Инны не было никаких. Разве только подцепить богатого мужа. Но мужчину, как охотника на птицу, надо привлекать ярким оперением. А где бедной сироте взять средства на дорогие тряпки? Инна видела, как ее соседки по комнате от безнадежности постепенно скатываются вниз: одна пристрастилась к водке, вторая связалась с компанией воров-рецидивистов и вскоре сама угодила за решетку, третья меняла сексуальных партнеров чуть ли не еженедельно, а четвертая ушла в монастырь. Последнее Инна, с содроганием вспоминавшая бабу Нюру, тоже расценивала как падение. Нет, жестокий мир никогда не дождется, чтобы она встала на колени, дудки! И однажды девушка уложила все свои вещи в чемодан и купила билет в общий вагон поезда Архангельск — Москва. Там, в столице, у нее должна быть совсем другая жизнь.
