— А жестокости все эти, зачем это нужно?
— Ты репортажи по телевизору имеешь в виду?
— Не только... И газеты, и художественную литературу.
— Ну-у, это проблема глобальная... У нас народ дурной, ему бороду припечатать [125] — раз плюнуть. Никто думать не хочет — либо белое, либо черное, полутонов нет. Менты — герои, бандиты — сволочи, и все. А так не бывает. Любой человек многогранен, в нас добро и зло в равной пропорции замешано, и никогда не знаешь, что когда проявится. Да и понятия добра и зла — очень субъективны, каждый по-своему оценивает. Вот ты меня хорошим человеком считаешь?
— Да, конечно.
— Это относительно тебя. А многие другие ненавидят, когда сталкиваются. Сколько людей — столько и мнений. И у бандитов, и у ментов, и у обывателей... Да каждый из нас в своей жизни такого наделал, что и на исповеди не скажет... Кто больше, кто меньше... Раскаяние все равно когда-нибудь приходит, к любому. Но только внутри это. Изначально плохих людей не бывает, дети невинными рождаются. Дальше — воспитание, окружение... А что сейчас происходит? Интеллектуальный конец света. Что ни возьмешь почитать — скучно делается. Герои мертвые какие-то, с одной извилиной. Бандиты — монстры, прям нелюди, менты — особо принципиальные, плохиши обязательно в конце гибнут, сотрудники КГБ или спецслужбы какой — вообще кранты: или полубоги, или звери... То ли писать разучились, то ли боятся, что другое не напечатают. Наворотят событий, гору трупов положат — зачем, почему, не ясно. Изнасилуют кого-нибудь обязательно, это модно, без темы секса ни одна книга не обходится... Причем насилуют, естественно, бандиты, будто у них своих женщин нет. Кстати, в их среде за такие вот шуточки сдохнуть — легче легкого... Главного героя выводят — ну вообще туши свет! В обязательном порядке, если обычный человек, такая «жертва обстоятельств», — бухает по-черному. Я тут раз ради интереса у одного писателя дозы выпивки посчитал — так получилось, что герой у него в день, если в эквиваленте, в среднем литр водочки засаживал! Представляешь? Что, интересно, в таком состоянии он мог делать? С какими такими преступниками бороться? Да он пластом должен был всю книгу лежать! Ну и что выходит? Какая-то особо тупая фантастика, ничего в себе не несет, никакой мысли, только — бах, трах, бздынь по калчану [126], побежали куда-то, пальнули, кому-то в очередной раз «треста дали» [127]. — Чернуха сплошная. А главный герой под конец со всеми круто разобрался. А коробку с кипишем включишь — вешаться можно!
— Какую коробку? — не понял Егор.
— А, это телевизор так называют... Ну, вот — программа какая-нибудь про криминал — и понеслось! Трупы, кровища, бравый РУБОП или ОМОН кого-то задерживает, корреспондентишки надрываются — ах, разгул преступности! Ой, какие жуткие бандиты! А если внимательно приглядеться? На самом-то деле: девяносто пять процентов убийств — бытовуха по пьяной лавочке. Преступную группу задержали — так хулиганье одно, либо наркуши на дозу сшибали, либо ублюдки мутноглазые с дурной пролетарской наследственностью. Налет на сберкассу — так главному грабителю задержку умственного развития ставить можно сразу... Чушь это все про борьбу с мафией, настоящих бандюганов вообще крайне редко берут. Да и выходят они на свободу из зала суда. Не потому, что всех купили или всех свидетелей напугали, а потому, что если пострадавший — барыга, так он сразу юлить начинает. Им суммы объяснять надо, которые в деле вертятся, откуда деньги появились, на чем заработали. Вот они тюльку и начинают гнать, путаются, детский сад какой-то... Они же, если правду скажут, на раз с обвиняемыми местами поменяются. А что в этом случае судьям делать? То-то... Пока в гадиловке [128] с ними разбираются, в камере держат, на допросах лупят — все у ментов в цвет, бандиты виноваты, для мусоров — все доказуха, а как в суд попадают — трендец, все развалилось, и свидетели бегать начинают... — Денис раздраженно махнул рукой, — и бегают не потому, что их якобы братва замочить пытается, это вообще редкость большущая, за лишними статьями никто не гоняется и на себя не вешает, а потому, что либо врут за бабки, либо хотят денег срубить в будущем. А все сюжеты с пытками, расчлененкой — для ужастиков подходят, в реальной жизни это в основном семейные разборки — при разводе, например, квартиру поделить не могут, вот кто-то из супругов и нанимает типа «киллеров». Братва и знать об этом не знает, у нее другие интересы. Конечно, бывает, что кого-то за квартиру замочат, но я лично с такими ни разу не сталкивался, и не слышал даже... Только в газетах читал. Попугать могут, отомстить — да, завалить — очень сильный повод нужен, но чтоб просто так наехать на обычного человека, утюгом жечь, детей покрошить — за это на куски порвут свои же, или другая бригада уроет. Беспредельщиков никто не уважает, их и отстреливают, как психов...
— А черные? Про них почему столько историй?
— Егор, национальность значения не имеет. У кавказцев менталитет другой. Но это не говорит о том, что они хуже или лучше. Ублюдки в любой нации есть, размер шнобеля или цвет кожи тут ни при чем. Ну, в криминале завязаны, а русские что — нет? То же самое... У меня и азеры были знакомые, и армяне, и с Северного Кавказа пацаны — и что? В гости к ним приходишь, сразу — за стол, обязательно накормят. Общаемся нормально, ни у кого в мыслях ничего нет. Какая разница, русский, чечен или грузин? Умный человек — буду говорить, нет — чего мне с ним за столом сидеть? Тут сам выбирай, никто насильно не заставляет. Если у человека другая вера, другие обычаи — прояви уважение, он ведь тебя не оскорбляет. Как ты к нему, так и он. А национализм — от скудоумия, просто путей нормального общения искать не хотят. Никто не стремится у нас свои порядки устанавливать...
— А рынки почему под их контролем?
— А, вот! Это не трагедия, а повод к размышлению — а почему это наш мужик не торгует? Надо было бы, так рынки очистить — один день! Но не ОМОНом, а продукцией качественной и дешевой, чтоб выгоднее покупать у русских было. Получается, наши бухать любят, а работать — нет? Понятно, перекупщики, то-се, но ведь это все кто-то вырастил, привез... Мясо, молоко — одна Прибалтика. У нас что — своих свиней и коров нет? Есть. Тогда почему не продаем? Прибалты ведь не черные, а климат у них как в России... Я считаю, пока самоуважение не появится, тот же бардак и будет. А мы все на инородцев спихиваем.
* * *
Толик-Нефтяник дисциплинированно остановил свой «БМВ» перед светофором, на котором зажегся красный сигнал.
Он уже протянул руку, чтобы взять сигарету, как тут автомобиль качнуло, и сзади раздался тупой удар. «БМВ» проехал на полметра вперед.
Толян вздохнул, вылез из машины и узрел ярко-синий «Запорожец», вставший наискосок дороги.
В «запоре», вжав голову в плечи, сидел какой-то очкарик.
— Тебе что, идиот, уже «мерседесов» мало? — завопил Толян.
Светофор мигнул зеленым.
Водители окружающих автомобилей не двигались с места, почтительно наблюдая разворачивающуюся сцену. Стоящий на углу метрах в тридцати от происшествия дорожный инспектор сделал вид, что его происходящее не касается, и отвернулся.
Толян распахнул дверцу «Запорожца». Очкарик еще больше сжался и закрыл глаза.
— Слушай, мужик. Я тебя не трону и даже за царапину на бампере денег не возьму, — миролюбиво сказал Нефтяник, — ты мне только объясни, как ты тормозишь, когда меня тут нет?..
Глава 18
Съел бобра — спас дерево
Дело о перестрелке в «Белой лошади» сунули следователю Лезвийскому, которого даже в официальных документах частенько именовали Лесбийским. Что уж говорить о коллегах.
Несчастный фамилиеносец снял подписки о невыезде со всех сорока двух задержанных, троим предъявил обвинение в бандитизме и даже умудрился арестовать пьяницу Хрюкало, примеряя на него организацию этого безобразия. Чем не приглянулся «уроженцу» небезызвестного острова несчастный алкоголик, было неясно, но следователь даже немного «подуплил» [129] его в кабинете — Хрюкало взял на себя лидерство в погроме и героем уехал в «Кресты», откуда был выгнан через неделю постановлением прокурора Петроградского района и вернулся к себе в коммуналку.
К Лезвийскому в качестве «усиления» подключили Полякову, ту самую особу, что занималась делом Огнева и Ковалевского.
Поиски ею маньяка, терроризировавшего весь район, закончились безуспешно. И немудрено — бравая прокурорша, начитавшись Стивена Кинга и Дина Кунца [130], вообразила себя героиней их повестей и вечерами дефилировала по району, мечтая о нападении с целью насилия. Разок все-таки напали — в одном из переулков в подворотне сняли часы и шапку, но, взглянув на убогую терпилу, отдали обратно. Да и нападение было так себе — о насилии и речи не шло, подросткам на бутылку не хватало. Единственным результатом, которого она добилась, было то, что районный прокурор Дедкин уже видеть ее не мог, ибо, гуляя по вечерам со своим спаниелем, регулярно натыкался на Полякову в мини-юбке и коротеньком пальтишке. Сей «натюрморт» [131] воспринимался прохожими как горестное повествование о судьбе купринской героини, и хотелось дать ей взаймы. Даже самому ужасному маньяку. И действительно, однажды к ней подошел мужчина в черном и с топором в руке и дал пять тысяч. Мужика наутро задержали — следователь проследила, в какую парадную он зашел. Полякова ходила гоголем, но «маньяк» оказался плотником из соседнего ЖЭКа и денег дал, думая, что женщине плохо. Свои пять тысяч он получил обратно, обозвав следователя напоследок «отъехавшей нимфоманкой». На «нимфоманку» Полякова очень обиделась, так как сильно себя блюла.
