— И у вас нет никаких сведений о том, что могло толкнуть господина Томери на самоубийство?
— На самоубийство? — Господин Авар покачал головой. — Когда исчезает финансист, дорогой Фандор, нам всегда хочется говорить о самоубийстве. Но на этот раз, признаюсь вам, дело не в этом. Я уверен…
— Почему?
— Потому что, — господин Авар опустил голову, — когда я приехал на место преступления, я тут же подумал, что перед нами не самоубийство. Мизансцена была очевидной. Нет, человеку, который хочет покончить с собой, покончить с собой из-за денег, такому человеку, как Томери, нет необходимости направляться, чтобы убить себя, в какую-то квартирку, снятую на чужое имя, да еще рядом с чемоданом, который — вам это известно, не правда ли? — принадлежит мадемуазель Доллон. Можно поклясться, что в действительности все было сделано для того, чтобы заставить нас поверить в самоудушение Томери после того, как он увидел этот чемодан… Цель этого мне пока неизвестна.
— Вы не обнаружили никаких следов?
— Да нет же, черт возьми! И вы знаете это так же хорошо, как и я, Фандор, поскольку я не сомневаюсь, что вы об этом уже переговорили, как вы обычно это делаете. На крышке чемодана мы обнаружили снова очень четкие отпечатки пальцев… знаменитые отпечатки пальцев Жака Доллона!
Однако репортер настойчиво спрашивал у начальника Сыскной полиции:
— А больше вы ничего не нашли?
— Нашли. В пыли на полу отпечатки следов, множество отпечатков, которые я снял.
«Конечно же, это мои следы! Попал я в переплет», — подумал Фандор.
Но журналист был слишком заинтересован в этом деле, чтобы останавливаться на детали, важной лично для него.
— Господин Авар, как вы в общем определяете это дело?
Шеф Сыскной полиции устало кивнул головой:
— Оно меня потрясло. Я считаю, что мы стоим еще перед одним преступлением Жака Доллона. Этот несчастный, пытавшийся убить свою сестру, узнал, что мы должны произвести обыск в ее комнате. Ему удалось украсть этот чемодан. Вы знаете, каким образом. Представившись комиссаром полиции, он перенес чемодан в другую квартиру, обыскал его и, будучи как-то заинтересованным в смерти сахарозаводчика, заманил последнего в эту квартиру, где и убил его. Причем, оставил труп рядом с чемоданом, на видном месте, чтобы запутать следствие…
— Но, как вы, господин Авар, думаете, неужели этот Жак Доллон, поскольку вы убеждены, что Жак Доллон жив, настолько наивен, что повсюду оставляет отпечатки своих пальцев? Если же, черт возьми, он на свободе, значит, он читает газеты. Он знает, что господин Бертильон идет по его следу!.. Преступник такого ранга должен быть осторожнее…
— Конечно же! Но чтобы осуществить все преступления с подобной ловкостью, Жак Доллон должен обладать возможностями, которые позволяли бы ему не обращать внимания на полицию. Поэтому он и не стремится скрыть следы своего появления, ему достаточно лишь ускользнуть от нас… но…
И поскольку журналист не смог сдержать улыбку, господин Авар добавил:
— О, будьте спокойны! В конце концов мы арестуем этого Доллона. Этой личности до сих пор чрезвычайно везло. Но везение прекратится, и мы схватим его за шиворот…
— Я желаю вам этого. Ну, а сейчас вы что собираетесь делать?
Двое мужчин стояли на краю тротуара и разговаривали, не обращая внимания на идущих мимо людей, которые и не подозревали, что они проходили рядом с двумя знаменитостями: господином Аваром, шефом Сыскной полиции, и Жеромом Фандором, первым репортером «Капиталь».
Шеф Сыскной полиции фамильярно взял журналиста за руку:
— Послушайте, не пойдете ли вы со мной, Фандор? Мы только зайдем на почту, чтобы позвонить и отдать кое-какие распоряжения в префектуру, и я возьму вас с собой для проведения еще одного обыска…
— Где же?
— У Жака Доллона на улице Норвен. Я оставил себе ключ от мастерской и хочу покопаться в бумагах. Может быть, мне удастся найти другие квитанции на имя Дюрана. Если Жак Доллон заманил Томери в ловушку, то я абсолютно не понимаю, как эту квартиру-ловушку мог снять сам Томери. Здесь должна быть какая-то комбинация Жака Доллона, которую мне хотелось бы понять. Мне кажется, что ему удалось каким-то образом отправить Томери эти квитанции на имя Дюрана, таким же образом, как ему удалось заманить финансиста… Все это пока неясно. Так вы идете?
— Ну и ну! — ответил Жером Фандор…
Начальник Сыскной полиции быстро позвонил в префектуру, а Фандор поговорил с «Капиталь», чтобы передать в газету первые результаты расследования смерти Томери.
Выйдя из почтового отделения, мужчины подозвали фиакр, который тут же отвез их на улицу Норвен.
С момента отъезда мадемуазель Элизабет Доллон никто не входил в мастерскую.
Небольшой мастерской придавали зловещий вид закрытые ставни, заброшенный сад, в котором сорняки взбирались по стенам, окрашивали в зеленый цвет подъезд к дому и росли вдоль ставен.
Господин Авар начал открывать дверь.
— Черт побери! Вы не находите, Фандор, что, когда проникаешь в дом, где было совершено необъяснимое преступление, испытываешь какое-то странное чувство?
Повернув ключ в замочной скважине, господин Авар добавил:
— Кажется, что ты обнаружишь здесь что-нибудь ужасное.
И войдя в мастерскую, начальник Сыскной полиции и следовавший за ним журналист вскрикнули:
— Вот тебе раз!
— Черт возьми!
В самом центре мастерской они заметили окоченевший труп повесившегося…
— Мертв, — сказал господин Авар, подойдя поближе.
— И обезображен, — добавил Фандор.
Журналист первым обрел самообладание.
— Кто же, черт побери, это может быть?
Господин Авар поднес стул и, взяв нож, который он всегда носил с собой, обрезал с помощью Фандора веревку, положил труп на пол и сделал первое заключение.
— Лицо искромсано, раздавлено… Боже мой! Руки облиты серной кислотой… Кому-то не хотелось, чтобы мы сняли отпечатки этих пальцев… Это… Это Жак Доллон!
Но журналист покачал головой:
— Жак Доллон? Да что вы. Если бы это был Жак Доллон, он бы не пришел к себе, чтобы повеситься. И потом, зачем ему вешаться?
— Он не повесился, — ответил Авар, — это снова мизансцена. Вы прекрасно видите, что его повесили. Если нет, то как бы он мог быть так обезображен? Могу поклясться, что этого человека сначала убили молотом, а затем повесили… Я не судебно-медицинский эксперт, но мне кажется, что, если бы смерть наступила в результате удушения, на шее были бы следы… Видите, Фандор, веревка оставила лишь небольшую отметину. На шее совсем нет следов кровоподтеков. Нет, этот мертвец был повешен, когда уже был трупом.
— Мне кажется, это не так уж важно.
— Вы ошибаетесь. Это очень важно. В этом случае мы можем быть уверены, что Доллон был окружен сообщниками, желавшими избавиться от него…
Жером Фандор покачал головой:
— Это не Доллон. Это не может быть Доллон…
— Ну, а руки, которые тщательно сожгли серной кислотой?
— Я бы повторил то, что вы только что произнесли, господин Авар, это — мизансцена.
— Но кто же, по-вашему, может быть повешен у Жака Доллона? Вы все время говорите о своей логике, так вот, как мне кажется, наступил момент рассуждать хладнокровно. Мы находимся у Жака Доллона и, похоже, его же здесь и обнаруживаем. Мы быстро поняли, что мы не в состоянии его опознать, опознать этот труп, у которого даже лица нет. Но, возможно, Элизабет Доллон смогла бы найти на теле какие-либо особые приметы — ожог или шрам, например, которые позволили бы идентифицировать тело ее брата?
— Мадемуазель Доллон ничего не опознает, — сказал Фандор. — Лицо неузнаваемо, руки полностью сожжены… Где же ей искать особые приметы?
И, склонившись над загадочным трупом, журналист внезапно воскликнул:
— Господин Авар! Я знаю, кто это!
— Кто же?
— Жюль! Слуга! Просто-напросто Жюль!.. Неугодный соучастник событий, происшедших в последние дни, которому преследуемые нами бандиты помогли бежать, чтобы вы не смогли допросить его, а потом убили, не зная, что с ним делать.
— Ваше объяснение правдоподобно, Фандор, но ничто не доказывает, что это правда.
— Раз так… — И Жером Фандор, перевернув труп, показал на затылке убитого четкий след фурункула. — Я уверен, — сказал он, — что видел на шее Жюля этот же след. В тот раз, когда мы были у судьи, он сидел передо мной, и я этот след хорошо запомнил… Этот мертвец — Жюль, точно Жюль!
— Если это Жюль, надо признаться, что это нам не очень-то помогает.
Жером Фандор собирался не согласиться, когда в дверь мастерской постучали.
Кто, черт возьми, мог заявиться в этот зловещий дом? Шеф Сыскной полиции и журналист с тревогой посмотрели друг на друга.
— Это может быть лишь полицейский, — прошептал господин Авар. — Я только что сказал, что собираюсь отправиться сюда с вами и чтобы меня искали здесь, если будет необходимость.
