– Он настаивает, полковник, – заметила Эмбер.
– Что я могу сказать? Порой он полный придурок.
– Пристрелить мне его, как по-вашему?
– Я бы не стал.
Пухл изучал зараженную руку будто сломанный карбюратор.
– У меня там до сих пор этот ебаный коготь, бля!
– Не все сразу, – утешил Бод Геззер. – Оденься, и пойдем искать бритоголового.
– Сначала моя дорогая Эмбер у меня в рот возьмет.
– Возьмет она у тебя, щас. Жопу твою несчастную она на тот свет возьмет.
– А вот и нет, мне так не кажется. Мне, кажись, должно маленько свезти.
– Это еще что значит?
– Это значит, что Эмбер никого не застрелит. Вот что это значит, уж не сомневайся.
Он шагнул к ней – преувеличенно подчеркнутый гусиный шажок а-ля Гитлер. Потом еще один. Теперь она сжимала револьвер обеими руками.
– Он нарывается, – предупредила она Бода.
– Да уж вижу. По-моему, это все чертов клей.
Пухл хихикнул:
– Это не клей, полковник. Это, блядь, настоящая любовь.
И с легкомысленным кличем напал. Эмбер нажала на курок, но услышала лишь слабый безобидный щелчок. Револьвер не выстрелил – барабан провернулся, боек уда-Рил, но пуля не вылетела.
Потому что в том гнезде не было пули – а вместо нее маленький клочок бумаги, в песке, пятнах пота и соленой воды, туго скрученный до размера отверстия. Если бы Эмбер достала этот клочок и рассмотрела, она увидела бы шесть цифр и силуэт розового фламинго, официальный символ флоридской лотереи.
– Я ж вам грил! – каркнул Пухл.
Он, голый, размахивал выхваченным кольтом в здоровой руке. Эмбер распласталась на песке и водорослях под ним, беззвучно пытаясь освободиться.
– Я ж вам грил, так-то! – Пухла разобрал грубый злобный хохот. – Я ж вам, тварям, грил, что мне свезет!
У Бодеана Геззера не было секса одиннадцать месяцев, его целибат оправдывался тем, что сексуальные отношения с не белыми женщинами противоречат Библии, а все белые женщины, которых он встречал, хотели слишком много денег. И все же его лихорадочно сдерживаемые желания при виде ароматной и доступной Эмбер омрачались дурными предчувствиями.
Ее нежелание обслужить Истых Чистых Арийцев было вполне очевидно из энергичного сопротивления Пухлу, когда тот грубо ее раздевал. И хотя Бода опьянил вид грудей Эмбер, выпрыгнувших из камуфляжа «Мшистый дуб», его тем не менее беспокоило участие в изнасиловании белой христианки европейского происхождения – и то, к чему это могло привести. На самом деле Бод кочевряжился бы, окажись она негритянкой или кубинкой – не столько из-за аморальности преступления, сколько из-за возможных проблем с законом. В отличие от Пухла, Бод Геззер провел немало месяцев за решеткой и знал, что это дело не стоит ограбления «Бургер-Кинг», угона «кадиллака» и даже двух минут ебли натуральной блондинистой киски. Изнасилование относилось к тяжким преступлениям, а уж во Флориде изнасилование белой женщины – пусть даже белым мужчиной – могло обернуться долгой отсидкой в не шибко живописном Старке [46].
И еще Бод знал, что Пухл в его теперешнем умственном состоянии для подобной логики неуязвим. Боду только и оставалось держать кольт и стоять, надеясь, что много времени все это не займет, надеясь, что они не будут сильно шуметь. Дрожь возбуждения, порожденная наготой Эмбер, уже скончалась от розовозадого зрелища качающего Пухла – грязный, хрюкает, пускает слюни как идиот. Отталкивающие виды и запахи живо напомнили Боду Геззеру о множестве гигиенических недочетов компаньона и погасили последнюю искру соблазна присоединиться к веселью.
– Тихо лежи! Лежи тихо! – пыхтел Пухл.
– Поторапливайся, – вмешался Бод, оглядываясь через плечо. Бритоголовый Фингал с катушек слетит, если увидит, что происходит.
– Войти не могу! Да заставь ты ее лежать тихо, ебаный в рот! – Пухл всем весом пытался удержать Эмбер. Его ляжки облепило талассией. – Пушка блядская тебе на что?! – заорал он партнеру.
– Твою мать!
Бод встал на колени и приставил ствол к голове Эмбер. Она перестала извиваться. Глаза под прядями светлых волос сузились с пониманием – никакого холода и дикой злобы, как у той сумасшедшей негритянки из Грейнджа.
Так и должно быть, размышлял Бод. Видишь ствол – перестаешь дергаться.
– А теперь лежи тихо, – выдохнул он. – Скоро все кончится.
– Слушай мужчину. – Пухл схватил запястья Эмбер, отдирая их от ее груди. – И губы свои… чтоб выпятила и надула… ну типа как у Ким Бейсингер, сама знаешь.
– Хорошо – при одном условии, – отозвалась Эмбер. – Скажи мне свое имя.
– Какого хуя?!
– Я не могу заниматься любовью с мужчиной, пока не узнаю его имени, – сообщила она. – Не могу, и все, мне проще умереть.
– Не дури, – приказал Пухлу Геззер.
Пухл, заведя руки Эмбер ей за голову, перевел дыхание.
– Гиллеспи, – сказал он. – Онус Гиллеспи.
Бод вздохнул с облегчением – такое странное имя, что он решил: Пухл его просто выдумал.
Эмбер хладнокровно кивнула:
– Очень приятно, Отис.
– Не, Онус. О-нус.
– О! А меня зовут Эмбер. – Она невинно моргнула. – Эмбер Бернштейн. Берн-штейн.
Бодеана Геззера словно осел лягнул в живот.
– Отвали! – заорал он на Пухла.
– Нет, сэр!
– Ты что, не слышал? Она… она еврейка!
– Да хоть вьетконговка, мне насрать. Засажу ей щас своего молодца.
– Нет! НЕТ! Отвали, это приказ!
Пухл закрыл глаза и попытался отвлечься от брюзжания. Хилтон-Хед, говорил он себе. Ты и Блонди в Хилтон-Хед, занимаетесь этим на пляже. Нет, еще лучше – занимаетесь этим на балконе ваших новеньких апартаментов!
Но упрямо извивающаяся Эмбер доводила его до белого каления – все равно что пытаться отыметь угря. К тому же Пухл обнаружил, что в заглюченном от клея состоянии вряд ли способен на твердую как бриллиант первоклассную эрекцию.
– Ни один белый христианин, – мрачный, как коронер, Бод навис над ним, – ни один белый христианин не будет изливать свое семя в безбожное дитя Сатаны!
Эмбер на секунду прекратила свои увертки, дабы сообщить, что ее отец – раввин. Бод Геззер издал погребальный стон. Пухл свирепо уставился на него:
– Побеспокойся-ка лучше о своем ебаном семени. И отвернись, шоб я мог посеять свое!
– Отставить! Как командир Истых Чистых…
Пухл приподнялся на колени и рукой без клешни выхватил у полковника пистолет. Ткнул им в горло Эмбер и приказал ей раздвинуть ноги.
Бод вспомнил про «беретту» колумбийца за поясом. Подумал было ее извлечь – не ради Эмбер, а для подкрепления своего высшего чина. Бод понимал, что без крутых перемен с дисциплиной неоперившаяся милиция вскоре развалится на куски.
Его ступор лишь усилило неожиданное появление Фингала, юного шантажиста собственной персоной, спотыкающегося среди деревьев. Щеки его вспухли, штаны промокли, а будто вывернутые руки со сжатыми кулаками были странно вытянуты в стороны, точно у пугала. При виде голого майора Пухла, взгромоздившегося на Эмбер, Фингал с ревом очертя голову бросился в атаку.
Бодеан Геззер изготовился было перехватить злополучного бритоголового, как вдруг на берегу за его спиной что-то взорвалось. Пухл соскочил с Эмбер, будто в заднице у него были пружины. Потом Бод услышал пугающе тяжкий стук, который, как он позже узнал, оказался ударом приклада «ремингтона» по его собственному черепу.
Придя в себя, Бод понял, что связан. Незнакомый белый мужчина приматывал его длинным якорным тросом к стволу платана. На земле, булькая ругательства, по уши в собственной крови, распростерся Пухл. Фингал сидел потупившись на носу угнанной моторки, его меланхоличный взгляд уперся в опухшее, покрытое струпьями месиво татуировки. Эмбер стояла в стороне, завернувшись в брезент. Она раздраженно выуживала из волос листья и талассию.
Все оружие отряда кучей валялось на земле. Захваченный арсенал рассматривала мускулистая молодая негритянка с неоново-зелеными ногтями и дробовиком-«ремингтоном». Бод Геззер сразу же ее узнал.
– Только не ты! – вот и все, что он смог вымолвить.
– Ты не ошибся, браток. Поздоровайся с «Черным приливом».
Небо, земля и вся вселенная бешено завращались вокруг Бода Геззера – ведь перед ним с отвратительной ясностью предстала его судьба. Белый мужчина покончил с узлами и отошел от дерева. Негритянка приблизилась, так невзначай держа ружье, что нежный сфинктер Бода свело спазмом.
– Чего вы хотите? – выдохнул он.
Джолейн Фортунс сунула ему в рот дробовик.
– Начнем, пожалуй, с твоего бумажника, – улыбнулась она.
Решение по делу «Лагорт против "Сэйв Кинг Энтерпрай зез", "Страхования Эллайд-Игл" и прочих» было вынесено в зале суда после предварительного слушания, длившегося меньше двух часов. Поверенные страховой компании супермаркета, обнаружив, что судья Артур Баттенкилл-младший настроен необъяснимо холодно и предвзято, решили заплатить Эмилю Лагорту досадную, но в целом сносную сумму в 500 000 долларов. Важно было избежать процесса, на котором защита определенно не получит никакой поддержки от судьи, уже заявившего протест по любым свидетельским показаниям, оспаривающим былую добропорядочность истца, включая, но не ограничиваясь весьма длинным списком прочих исков о халатности. Эмиль Лагорт присутствовал на слушании в грохочущей инвалидной коляске с мотором и темно-бордовыми с позолотой подлокотниками, а на шее у него был Двухцветный пенопластовый ортопедический корсет – одна из девяти моделей, что хранились в большом стенном шкафу, куда он складывал все средства медпомощи, полученные во время липовых исцелений от многочисленных постановочных несчастных случаев.
