— Не оскорбляйте нашу разведку, мисс Паркинс. Вы не могли все это организовать сами. Электричество, печь для выплавки, шаблон, скомпонованные куски натурального шпона. Этим занималась целая организация. Все было спланировано еще до того, как украли секретные чертежи. Превосходный план! Вы ничего не переносили в повязках. Они были нужны для отвода глаз. Вы тайно переправляли костыли. На борт корабля проносились алюминиевые костыли, каждый стоимостью от пятисот до тысячи фунтов, покрытые шпоном. Ватсон разгадал секрет, и несколько ваших калек избили его этими костылями. Деревянное покрытие сбило нас с толку и не позволило определить, чем были нанесены удары. Вы заплатите за это, моя дорогая. Вы состаритесь и станете уродливой за годы, проведенные в тюрьме.
Что-то было не так. Она не сильно испугалась. В ее позе и выражении лица ощущалось самодовольство профессионального игрока, уверенного в благополучном исходе игры. Теперь я знал все, что мне было нужно.
— Спасибо, — сказал я ей. — Я уже знаю, кто…
И тут резко открылась дверь, и мужчина с пистолетом в руке начал усеивать все пулями. Я быстро пригнулся, не желая рисковать своей жизнью, но успел заметить, как Нигель (или Фред) развернулся, намереваясь уйти. Паркинс сделала большую ошибку. Она побежала за ним, крича: «Дорогой!»
«Дорогой» выстрелил в нее и исчез в дверном проеме. Она крутнулась и упала спиной на тигель.
Ее крик не был просто криком, вырвавшимся из горла женщины. Он как будто вырывался из глубины ее души. Ее охватил огонь, она корчилась и продолжала кричать. Я подбежал к ней и сбил языки пламени, но было уже слишком поздно.
— Вы сделали это ради… — я назвал имя.
Ее голос стал похож на карканье, он доносился из обугленного и покрывшегося волдырями месива, но это был все еще голос человека.
— Я… любила… его, — сказала она.
— Очевидно, он не разделял ваших чувств, — сказал я, но не думаю, что она была еще жива и услышала это. Я ушел. Мне было о чем доложить.
V
Около министерства меня ожидал посыльный, который вложил мне в руку записку, я дал ему на чай, но даже не потрудился взглянуть на нее.
Майкрофт встретил меня возле кабинета замминистра.
— Ну? — спросил он.
— Сейчас все узнаешь, — сказал я ему и вошел в кабинет без стука.
Замминистра почесывал свои бакенбарды.
— А, мистер Холмс, так скоро с результатами?
— И еще какими, господин заместитель министра! А вот и один из них.
Я подошел к нему, ухватился за его бакенбарды и дернул их изо всей силы.
Он вскрикнул, но не так громко, как если бы я дернул за его собственные волосы. Эти были искусственными, приклеенными к лицу.
— Я знал об этом, — сказал я. — По тому, как вы почесывали их. Человек, который годами носит бакенбарды, привыкает к ним. А вы сбрили их, чтобы можно было заниматься грязным бизнесом на причале и не быть узнанным, а потом приклеивали их каждый раз перед тем, как идти сюда.
Его раскрасневшееся лицо теперь выражало ненависть, ненависть порочного человека, который мог предать свою страну и получать удовольствие, наблюдая, как его люди превращают в месиво тело такого хорошего человека, как Ватсон.
Майкрофт стоял рядом со мной.
— Сэру Карлу легче всего было украсть чертежи, — сказал он.
— Конечно. Вы же присутствовали при избиении Ватсона до полусмерти, не так ли, сэр Карл?
— Вы, мелкие сошки, что вы можете мне сделать?
Мне хотелось рассмеяться, но внешне я оставался невозмутимым.
— Ответьте на мой вопрос. Вы же наблюдали? По крайней мере, Ватсон наверняка видел вас, потому что он говорил мне что-то о вас, то, чего я сразу не понял. Я предлагаю вам сделку, сэр. Вы отвечаете на мой вопрос, и я отвечу на ваши.
Он постучал своими необычными пальцами по столу.
— Очень хорошо. Да, я был там. Ваш друг умолял нас прекратить.
У меня все похолодело внутри.
— А вы?
— Вы ответите на мой вопрос?
— Истинный англичанин держит свое слово, — сказал я. — Вот что с вами произойдет. Об этом станет известно премьер-министру. Доложат королеве. Об этом узнает ваш непосредственный начальник. Это конец. Монархия едва ли избежит скандала, не так ли, Майкрофт?
— Естественно, мы просто не можем позволить убийце…
— Он будет наказан, — сказал я. — Он будет каждый день приходить в кабинет. Он никому не будет назначать встреч. Он не будет принимать решений, не будет выступать с речами. Он будет шелухой, ничем.
— И в то же время он будет ждать.
Я протянул руку, схватил барабанящие пальцы и сжал их.
— Ваши пальцы всегда были такими, сэр Карл? — спросил я и поднес их к его лицу. — Судя по вашему портрету на стене, не всегда.
Я отпустил его руку, и она упала на стол.
— Ватсон сказал мне: «…барабанные, барабанные палочки». Я предположил, что он бредит, но он очень хороший врач и не ошибся. Он говорил о вас.
Я снова схватил его руку.
— Это называется «барабанные палочки»,[26] и это внешнее проявление смертельной болезни сердца. Ватсон обращал мое внимание на статью о ней в «Ланцете».[27]
И наконец клапан взорвался и вся моя ненависть к предателю отразилась на моем лице и выразилась в голосе.
— Итак, вы каждый день будете уходить из позолоченной тюрьмы, чем и является ваш дом, в другую позолоченную тюрьму, то есть в ваш кабинет, и однажды, через год, возможно, через полгода, может быть, раньше, Провидение поднимет свой молот один раз, второй, разбивая ваше черное сердце, заставляя вас умолять о помиловании, и вы умрете, хватаясь пальцами за ковер и скуля.
Он начал скулить уже сейчас. Я отвернулся с отвращением и оставил его Майкрофту. За дверью я вспомнил о записке, которую мне принес посыльный. Я вынул ее из кармана и прочел.
Она была от врача. Ватсон пришел в сознание. С ним все будет хорошо.
Я выбежал на улицу и принялся ловить экипаж.
Слишком много Пятен (Второе пятно)
«Марвин Кей» (приписывается Рексу Стауту)
В отличие от других историй сборника «Новые заметки доктора Ватсона», наш завершающий выбор — это до сих пор запрещенная версия существующего рассказа о Холмсе. Ватсон дважды упоминает нерассказанное «дело второго пятна», но его записи противоречат не только друг другу, но и рассказу «Второе пятно», который в конце концов появился в декабрьском выпуске «Стренда» в 1904 году. Представьте себе, как разволновался мистер Р., когда, просматривая содержимое чемоданчика Ватсона, нашел малюсенькую тетрадь, исписанную почерком Холмса, где было описано дело, информацию о котором ему запретили разглашать вплоть до XX столетия! Рассказ «Слишком много пятен», вероятно, был написан Рексом Стаутом (1886–1975), автором «Бокала шампанского», «Черной горы», «Смерти Цезаря», «Слишком много клиентов», «Слишком много поваров», «Слишком много женщин», «Слишком много сыщиков» и других замечательных детективов о величайшем и, возможно, самом крупном (в буквальном смысле) потомке Шерлока Холмса Ниро Вульфе и его помощнике Арчи Гудвине. — Дж. А. Ф.
I
Бывает грязь, которую просто невозможно ничем прикрыть. Я понял это одним дождливым утром 1892 года. Еще даже не истекло время завтрака, а в моей комнате уже пряталась женщина. Мой брат весом сто пятнадцать килограммов сидел на диване и сердито смотрел на меня, потягивая пенистое пиво, которое он попросил миссис Хадсон принести ему в тот злополучный час.
Когда я пробормотал что-то о правилах этикета, он недовольно посмотрел на меня.
— Пивоварение, — убежденно сказал Майкрофт, — один из наиболее почитаемых обычаев цивилизованных людей.
— Пивоварение — бесспорно, но не распитие пива в десять часов утра.
Он сделал три маленьких глотка, вытер губы носовым платком и продолжил свои разглагольствования, как будто не слышал меня.
— Одним из самых древних артефактов считается рецепт месопотамского пива, высеченный на камне примерно семь тысяч лет назад. Пиво было в меню таких древних народов, как египтяне и шумеры.
Я пожал плечами:
— А шумеры не вкушали по одному глотку!
Он выводил пальцем маленькие круги на своем мощном бедре.
— Твои высказывания, Шерлок, бессодержательны, что нетипично для тебя. Умоляю, развлеки меня, предложив женщине из соседней комнаты присоединиться к нам.
Не успел я возразить, как он выкрикнул:
— Ну, разве я не умен? Воздух буквально пропитан запахом духов.
— Когда я выходил вчера вечером, то переодевался в женщину.
— А еще ты научился говорить разными голосами, да? Когда я вошел, — сказал он, махнув своей широкой рукой в сторону моей комнаты, — то отчетливо слышал чью-то тщетную попытку подавить кашель.
