плохо, на скорой ее увезли в реанимацию, где она и умерла, не приходя в сознание. Она не смогла бы жить с осознанием того, что фактически собственными руками убила сына.
На этих словах Аня заплакала, а я, не в силах больше держать лицо, выскочила из гостиной и забежала в первую попавшуюся комнату. Меня трясло, зуб на зуб не попадал, и пришлось обхватить себя руками, чтобы унять дрожь.
Не буду я мстить этой девчонке, и оставлю ее в покое, как она и просила. Зло наказано и без меня, двое участников этого жестокого розыгрыша умерли, а оставшаяся девушка теперь всю жизнь будет мучиться сознанием и своей вины тоже.
Я медленно опустилась в кресло, и тут увидела, в какую комнату я попала. Письменный стол, дорогой роскошный ноутбук, пачка бумаги, принтер, целая стена книг, справочников и энциклопедий. Рабочий кабинет писательницы Разумовской!
Я не смогла удержаться от искушения. Включила ноутбук, надеясь, что он не запаролен. Так оно и оказалось. Я открыла папку «Мои рукописи» и нашла файл под названием «Театр марионеток». Сердце мое билось часто-часто, а к глазам подступили слезы; снова навалилось то удушливое ощущение страха, которое стало моим постоянным спутником на эти страшные четыре дня, и я, моргая, чтобы прогнать мутную пелену с глаз, прочитала:
Светлана Разумовская.
Театр марионеток.
Марионетка, деревянная, раскрашенная кукла на ниточках, покорная каждому движению кукловода… Она глупо смотрит на тебя, послушно двигает руками и ногами, пляшет под любую музыку, которая тебе нравится.
Она — твоя.
Но нет ничего слаще того ощущения всемогущества, когда твоя марионетка — живой человек. Уверенными движениями ты натягиваешь ниточки, и уже не деревянные, а настоящие, из плоти и крови, ноги идут туда, куда ты повелеваешь. Глаза смотрят в ту сторону, куда ты им указал. Сердце бьется так часто, как хочется именно тебе.
Это слаще меда, слаще жемчужных капель росы с яблоневых лепестков…
Дальше было девственно-белое, чистое поле, такое многообещающее и заманчивое; ожидающее, что сейчас придет автор, опустит руки на клавиатуру, и потоком хлынет гениальный текст о марионетках и всеведущем кукловоде.
Но — нет, не придет.
Трясущимися руками я закрыла файл и нажала на кнопку удаления документа…
* * *
Через неделю мы, догуляв остаток каникул на побережье Балтики, вернулись в Москву. Шурка помчался к друзьям, по которым он успел соскучиться, мама отправилась демонстрировать папе прекрасный цвет лица, приобретенный на целебном морском воздухе. Мартышка и Егор, которые теперь не расставались ни на минуту, словно попугайчики-неразлучники, тоже куда-то исчезли. Не иначе как в кино пошли, на последний ряд, и неважно, какой фильм идет.
Я же вероломно сбежала от Алекса и отправилась к любимой подруге, а по совместительству — самому здравомыслящему человеку на земле.
— Подгорная, я по твоему лицу читаю, что ты в полнейшем раздрае, — прокомментировала Флоранс, едва только узрела меня на пороге.
— Молодец, умная девочка. Нальешь мне кофе?
Славка, муж Флоранс, был выдворен из дому, мы сели на кухне — я с чашкой крепкого кофе, подруга с сигареткой.
— Ну, делись впечатлениями. Отпуск не удался?
— Да не в этом дело. Я все думаю о наших с Алексом отношениях…
— Кто о чем, а Подгорная все о своем ненаглядном Алене Делоне, — застонала Флоранс. — Когда у вас уже все наладится?
— Думаю, никогда, — мрачно сказала я.
— Это что за новости? Вы расстались?
— Нет. Пока.
— Так, давай по существу.
И я рассказала ей.
О том, когда я была сама тактичность и не лезла в душу, Алекс считал меня чем-то вроде мебели. Стоит себе, и ладно, и хорошо.
О том, что только когда я взбрыкнула и, вильнув хвостом, умчалась на своем кабриолете в туманную даль, его проняло, и он сам сделал попытку к примирению.
О том, что его ревность кажется мне детской и ненастоящей, и я не верю в его глубокие чувства.
Да и вообще, нужны ли мне такие отношения? Не хочу я этих игр. Мне хотелось нежности, любви, чтобы уткнуться родному человеку в плечо, чтобы пожалели, когда мне трудно. Устала я изображать из себя железную леди, честное слово.
— Ну, то, что мужики — создания предсказуемые, я тебе давно говорила, — сказал Флоранс совершенно серьезно. — Кстати, а что насчет его книги?
Полет мыслей подруги меня обескуражил.
— Какой еще книги?
— Той самой, которую от Алекса ждали в издательстве, из-за чего он не смог поехать с тобой.
— Сказал, что плевать он хотел на сроки, допишет, когда вернется, — смущенно призналась я.
— Хм… Работу отодвинул на второй план, это симптом, — изрекла подруга. — Может, и правда влюбился?
— Я же говорю тебе, он как ребенок, у которого отняли игрушку. Пока я рядом, волноваться нечего, зато когда появилась угроза меня потерять, он заволновался, — объяснила я. — Сейчас снова все вернется на круги своя, и я опять отойду на пятнадцатое место, после книг, путешествий, фотографии и автомобилей. Оно мне надо, скажи?
Флоранс только пожала плечами и раздавила окурок в пепельнице.
Потом мы с тоски напились. Спустя какое-то время в родные пенаты вернулся Славка и обнаружил нас, сидящих на полу и горько плачущих. Я рассказывала Флоранс, какие все мужики сволочи, она поддакивала и вытирала мне слезы краешком кухонного полотенца.
— Ой, девки, что ж вы творите? — укоризненно покачал он головой и пошел кому-то звонить.
Через полчаса примчался Алекс.
— Стася, ты что? — спросил он с невыразимой нежностью, склоняясь надо мной.
— Ничего, мы просто болтали о своем, о девичьем…
— Я ее отвезу домой, — сказал Алекс Славке и вытащил меня из дома.
На улице, на стылом осеннем ветру, я пришла в себя и в машину смогла загрузиться уже вполне самостоятельно.
— Слушай, Алекс, забыла тебя спросить. Помнишь,
