— Ничего? Моя милая усопшая сестричка никогда не рассказывала вам про меня?
— О, — промямлил я, лихорадочно вспоминая все, что слышал о нем. — Ну, говорила, что вы уже давно покинули Америку. Что стали коммунистом.
— Коммунистом! — Он громко расхохотался. Похоже, такое предположение показалось ему до смешного вздорным. — Что ж, еще одно свидетельство уровня ее умственного развития. Коммунистом!
— Так вы не коммунист? — спросил я.
О! Если бы мои башмаки были на мне! Если бы П и вся его азбука сидели сейчас кучкой возле приемника где–нибудь в двух милях отсюда и слышали все эти отборные, жизненно важные разведывательные сведения! Проклятый Сунь Куг Фу с его культовым сооружением в качестве прикрытия. Ни дна ему ни покрышки!
Тайрон Тен Эйк вытащил свою маленькую сигару из уголка рта и ответил:
— Я не подпадаю ни под какое политическое определение, мистер Рэксфорд. Подозреваю, что и вы тоже.
Еще один молниеносный ход. И отвечать на него тоже надо было молниеносно. Кем я хочу быть в глазах Тен Эйка? Дурачком, как большинство участников того собрания, или коварным приспособленцем, таким же, как он сам, оппортунистом? Дурачка он может счесть бесполезным, а негодяя и плута, равного себе по хитрости, — опасным.
Вероятно, избранный мною путь был подсказан моим себялюбием. Во всяком случае, я ответил:
— Надо полагать, мы оба стремимся занять место первого парня на деревне. Единственная разница между нами в том, что я — Рэксфорд.
Его улыбка сверкнула, как огниво.
— Понятно, — сказал он. — Вот только убийство моей сестры может показаться кое–кому весьма несуразным поступком.
Еще бы не показаться! Лихорадочно соображая и боясь отвести глаза в сторону, я ответил:
— Иногда я даю волю чувствам. А в создавшемся тогда положении ничего не стоило потерять самообладание.
Он кивнул, оценив мой довод.
— Вы правы. А кроме того, — Тен Эйк одарил меня улыбкой заговорщика, беседующего со «своим парнем», — имя Рэксфорд, вероятно, не так уж трудно сменить.
— Возможно, — ответил я, попытавшись улыбнуться так же, как он.
Тен Эйк в задумчивости полыхал сигарой, разглядывая исцарапанную крышку стола.
— Ну что ж, — наконец сказал он, — вернемся в день сегодняшний. Вы нас разыскали. Вы пришли к нам. Зачем?
— Мы можем быть полезны друг другу, — ответил я. — Какое–то время.
— Можем ли? — он весело сверкнул глазами. — И какую же пользу я способен вам принести?
— За мной идет охота. У вас есть связи за рубежом, вы можете вывезти меня из Штатов, связать с людьми, которые приставят меня к делу и будут платить мне за мою работу.
Он согласно кивнул.
— Я мог бы это сделать. Ну а как вы намерены воздать мне за услугу?
— Я полагал, вы пришли сюда, чтобы сказать мне об этом.
— Ха! Хорошо сказано, мистер Рэксфорд! Мы с вами поладим!
Я снова попытался одарить его сияющей улыбкой.
— На это я и надеялся.
Тен Эйк внезапно посерьезнел, подался вперед и понизил голос.
— Хочу сразу внести ясность, — сказал он. — Вы — один из трех человек, знающих, что Тайрон Тен Эйк находится в Соединенных Штатах. Пусть это и впредь останется тайной для всего остального мира.
— Разумеется, — ответил я. — Надеюсь, вы отплатите мне той же монетой.
Наступило короткое молчание. Мы посмотрели друг другу в глаза немигающим взором. Оба держались с изысканной вежливостью, и оба были себе на уме. Сейчас я мог быть полезен Тен Эйку, но наверняка настанет день, когда он попытается убить меня. Хотя бы потому, что мне известно его подлинное имя. Я знал это, как знал и то, что он знает, что я знаю, что он знает, что я… И так — до бесконечности, как отражения в двух зеркалах, стоящих друг против друга. Мы понимали, что все знаем, и ни одному из нас не приходило в голову поделиться этим знанием с другим.
Что мне следовало делать, будь я тем, за кого меня принимал Тен Эйк? Наверное, надо улыбнуться и притвориться, будто я верю каждому его слову, а самому тем временем вынашивать замыслы: как мне наблюдать за ним, как получить от него все, что нужно, а потом, когда он уже не сможет ничего мне дать, убить его. И, разумеется, он понимает, что я сейчас вынашиваю именно такие замыслы.
Господи, как же изнурительна такая жизнь! Даже не будь у меня никаких других доводов в защиту пацифизма, одного этого оказалось бы вполне достаточно. До чего же легко жить, никого не подкарауливая, не держа руку на рукоятке кинжала.
Тен Эйк расслабился, откинулся на спинку стула и запыхтел своей корявой сигарой.
— Вы сами видели, что за рыба угодила в расставленные Юстэли сети, — с легким презрением сказал он. — И они еще мнят себя террористами!
Обстоятельства требовали выказать цинизм. Я пожал плечами и ответил:
— Всякой армии нужно пушечное мясо.
— Конечно. Но специалисты нужны ей куда больше. И я велел Юстэли бросить невод в надежде на то, что туда попадутся именно мастера своего дела. Нескольких он выловил, но в основном это было, выражаясь вашими словами, пушечное мясо. Рядовые необученные.
— Надо полагать, вы уже наметили себе определенную цель, — предположил я.
— Разумеется. Здание ООН.
— Вот как?
— Мы сделаем так, что народу там будет битком, — с тусклой улыбкой ответил он. — Куда больше обычного. Столько, что оно затрещит по швам. И тогда мы его взорвем.
17
— Зачем? — спросил я. Вопрос был глупый, и зря я его задал. Ответа на него все равно не получишь, и мне следовало бы об этом знать. Но это «зачем» просто вырвалось у меня, как кот из мешка.
Однако Тен Эйк, похоже, не заметил, что с меня соскользнула маска. Сейчас он прямо–таки упивался своим замыслом и вряд ли уловил бы фальшь в поведении аудитории. Его лицо осветилось улыбкой, и он сказал:
— У каждого из нас свои цели, мистер Рэксфорд. Одни борются за идеалы, другие исходят из более практических соображений. Что касается вас, то вы примете участие в этом деле, потому что надеетесь впоследствии получить от меня помощь.
— Разумеется, — ответил я. — Это естественно. — И, вспомнив собрание, добавил: — Так вот почему вы завели речь об ООН и пластиковых бомбах.
— Конечно. Я намерен соединить их в одно целое.
Это он так шутил. Ха–ха. Мы обменялись улыбками, будто братья–змееныши в родительской норе. Эх, кабы он только знал, что улыбается кролику, напялившему кожу кобры! А кролик, поплотнее закутавшись в шкуру кобры, пропищал:
— Но ведь на том собрании вы говорили и о многом другом. Китай, Конгресс, Верховный суд.
— О да, — ответил он. — Что касается Конгресса, Верховного суда и прочего, то сначала я решил было заложить бомбу в Вашингтоне, может быть, в Сенате, и подбросить улики, указывающие на происки коммунистического Китая. Мне казалось, что США наверняка потребуют созыва внеочередной сессии Генеральной Ассамблеи, чтобы бросить китайцам обвинение. И тогда здание ООН будет набито до отказа. Не забывайте, я хочу, чтобы там было полно народу.
Он, разумеется, был законченным психом, и такое безумие совсем меня не устраивало. Ну ладно, если приспичило соскочить с катушек, черт с тобой, но почему бы тебе не стать кататоником, не впасть в ступор и не сидеть на попе, неподвижно и отрешенно, не отзываясь ни на какие раздражители и глядя в стену? Как это упростило бы жизнь всем остальным людям. Но нет, куда там! Тайрон Тен Эйк непременно желал быть буйнопомешанным.
Я спросил:
— А вы сможете сделать так, чтобы в эту клевету на Китай поверили?
Улыбаясь и сияя, он ответил:
— Для этой цели у меня есть прекрасный расходуемый человеческий материал — Сунь Куг Фу с его Корпусом освободителей Евразии.
— Они что, китайские коммунисты?
— Во всяком случае, считают себя таковыми. У настоящих красных китайцев достанет здравого смысла, чтобы не связываться с такими махровыми лунатиками. Десять с лишним лет назад Мао и его чиновники прервали всякие отношения с Корпусом освободителей Евразии, но это не имеет никакого значения. Если рухнет здание Сената, а в развалинах найдут тела Суня и его дружков с запалами в руках, американское общественное мнение сделает однозначный вывод: во всем виноваты эти грязные китайские красные! Горячие головы начнут призывать к немедленному возмездию, атомной бомбардировке Пекина, которая, кстати, пошла бы на пользу этому городу, избавив его от трущоб. Мерзопакостная дыра, надо сказать. Но более разумные американцы станут ратовать за сдержанность и советовать по всей форме подать жалобу в ООН. Вот так я хотел поступить, — он небрежно взмахнул рукой. — Но теперь, разумеется, все изменилось.
