К девяти часам утра служащих гостиницы, работавших в холле, охватывала своеобразная лихорадка, которая проявлялась в прерывистых жестах, нетерпении, слишком оживленном тоне разговоров. Лишь главный администратор Ансельмо с невозмутимой насмешливостью наблюдал со стороны за этим незаметным для клиентов оживлением, хорошо зная его причину, заключавшуюся в появлении в это время в холле горничной Джозефины Пампарато, в которую были безумно влюблены все или почти все мужчины, работающие в гостинице.
Даже самые ярые ее враги вынуждены были признать, что Джозефина – одна из самых красивых девушек, которую им приходилось когда-либо встречать в своей жизни. Она была довольно высокого роста, великолепно сложена, наряды ее не были нескромными, но подчеркивали пластичность ее фигуры; ее ротик заставлял мужчин мечтать, а вьющиеся волосы и острый взгляд прекрасных глаз зажигали в жилах кровь. К несчастью, Джозефина была порядочной вертихвосткой, знавшей себе цену, и считала, что все мужчины должны быть ей покорны.
Когда Джозефина, вопреки правилам для обслуживающего персонала, из которых лишь для нее одной делалось исключение, через центральный вход попадала в холл, где целовала папу и маму, у всех перехватывало дыхание, и каждый из работавших там мужчин реагировал на ее появление по-своему. Обычно она начинала с того, что с видом, будто она никого не замечает, подходила к главному администратору и справлялась, нет ли для нее письма. Ансельмо вовсе не был так прост.
– Что ты, красавица, виляешь своим красивым задом на глазах у этих дураков?
– Не зли меня, Ансельмо!
– Ну ладно, моя курочка! Меня ты не проведешь!
– Все говорят то же самое, по если бы я захотела…
– Ошибаешься, моя кокетка! Если бы я захотел!
И, чтобы подтвердить сказанное, старший администратор незаметно, но сильно давал шлепок возмущенной Джозефине.
– Ну у тебя и манеры! Вот погоди, расскажу отцу!
– Ма ке[13]! Отцу? Знаешь, что я об этом думаю, а? Хочешь, скажу при всех?
Даже если бы этот Ансельмо был Богом, сегодня она готова была его искусать, задушить, избить и сделала бы это с превеликой радостью. Джозефина настолько разозлилась, что прошла мимо Пьетро Лачи, не обратив на него никакого внимания. Тот поймал ее за руку.
– Ты что, больше не дружишь со мной, Джозефина?
– Не в этом дело, дурачок! Просто этот Ансельмо ужасно меня злит!
– Это потому, что ты ему нравишься!
Польщенная, она промурлыкала:
– Думаешь?
– Еще как! Только хочу тебя предупредить, Джозефина: я этого не допущу!
– Чего ты не допустишь?
– Чтобы ты полюбила другого!
– Но какое ты имеешь на это право?
– Ма ке! Ведь я тебя люблю!
– Ма ке! Если ты любишь меня, это твое личное дело, верно? А я тебя не люблю! Так что не знаю, почему я не могу поискать в другом месте парня, который бы мне понравился?
– Фортунато Маринео, например?
– Хотя бы и он! До свидания, Пьетро!
– Смотри, Джозефина! Если я замечу, что ты крутишь любовь с другим, я тебя убью!
– Тебе нужно бы подлечиться, Пьетро! У тебя с мозгами не все в порядке!
Оставив обозленного лифтера, Джозефина подошла к Фортунато и проворковала:
– Здравствуй, любовь моя…
Фортунато сухо ответил:
– Здравствуй, Джозефина… Ты хорошо выспалась?
– Мне снились ты и наша свадьба.
– Странные у тебя сны… Может, тебе лучше сходить к доктору?
В глазах Джоэефины блеснули молнии.
– Смотри, Фортунато! Я порядочная девушка! Ма ке, существуют определенные границы! Или ты станешь моим мужем, или это плохо кончится для нас обоих!
Сын донны Империи пожал плечами.
– Не нужно так нервничать с самого утра, а то у тебя испортится цвет лица!
– Послушай, Фортунато, посмотри хорошенько на своих сослуживцев. Все они и даже твой дядя Ансельмо хотели бы, чтобы я стала их подружкой. Но я хочу быть только с тобой, понимаешь?
– Ма ке, Джозефина, я все понимаю! Но я не хочу быть с тобой!
– Это почему же, нахал ты этакий?
– Потому, что ты несерьезная девушка, Джозефина. А я хочу, чтобы моих детей родила женщина, которую я мог бы уважать!
– Значит, ты меня не уважаешь?
– А разве ты уважаешь сама себя?
– Мне наплевать на твои оскорбления, Фортунато, потому что я тебя люблю, и хочешь ты того или нет, но ты женишься на мне! А если у тебя появится другая, я убью ее, убью тебя и убью себя!
– Ма ке! Настоящая бойня, а?
Возмущенная Джозефина повернулась и, вместо того чтобы как всегда по утрам, подняться на этаж, где она работала, направилась на кухню, чтобы там выплакаться на маминой груди. Та терпела своего мужа только из-за любви к дочери. Она не могла видеть ее несчастной и была готова на все, лишь бы этого не случилось. В такие минуты она не испугалась бы даже Людовико.
– Что с тобой, Джозефина? Кто обидел мою перепелочку?
– Фортунато.
– Ах, этот?! Дай ему Бог хорошей болезни, чтобы она свела его через несколько дней на тот свет!
– О мама! Как ты можешь говорить такие вещи? Если он умрет, я тоже не смогу жить!
– Нет, не может быть! Что ты говоришь! Как же я останусь без тебя, моя бамбина?
Их слезы слились воедино, в один поток, при мысли о возможной смерти. Заметив это, Людовико приблизился к плачущим домочадцам.
– Случилось какое-то горе?
Альбертина, подняв голову, ответила:
– Твоя дочь не хочет больше жить на свете, Людовико!
– Вот как? Это правда, Джозефина?
– Правда, папа! Я не смогу жить после смерти Фортунато!
– А разве он умер?
– Ма ке!– возмутилась мама.– Разве ты ничего не понимаешь, Людовико? Это я пожелала, чтобы он умер!
– Да?
– И тогда Джозефина поклялась, что если он умрет, она умрет тоже!
– Можешь ты мне наконец объяснить, почему?
– Потому, что синьор Фортунато считает себя большой шишкой и не хочет обращать внимания на единственную дочь маэстро Пампарато!
Людовико недоверчиво улыбнулся.
– Этого не может быть!
Еще не придя в себя, они обе посмотрели на это воплощение самоуверенности, а Людовико, оставив их в таком состоянии, вернулся к своей плите.
Дон Паскуале предавался беззаботным мечтаниям, когда снизу позвонил администратор и сообщил, что к нему пришли двое полицейских.
– Полиция? Но что могло случиться? Неужели какая-то жалоба от клиентов?
– Не знаю, дон Паскуале.
– Хорошо! Проводите их в мой кабинет.
Через несколько минут Ансельмо открыл дверь директорского кабинета и скрылся за ней, пропустив вперед двух посетителей.
Старший из них поздоровался с доном Паскуале и представился:
– Комиссар Массимо Прицци… Мой заместитель, инспектор Паоло Кони. Мы имеем честь говорить с синьором директором?
– Да, господа, да… признаюсь, я даже немного растерялся… Ваш неожиданный визит…
Комиссар заметил:
– Очень редко бывает, чтобы нас ожидали… до прихода.
– Конечно… Чем могу быть вам полезен, господа?
– Вашего заместителя зовут синьор Маргоне? Луиджи Маргоне?
– Это так, но…
– Он сейчас в гостинице?
– Думаю, да.
– Только думаете?
– Боже мой… Представьте себе, что сегодня утром его никто еще не видел, а это противоречит его привычкам… Когда вы приехали, господа, я как раз закончил утреннюю проверку и собирался подняться к нему в номер.
– В таком случае, с вашего разрешения, мы пройдем туда вместе с вами.
– Со мной… Хорошо, как вам угодно.
– Совершенно верно, синьор директор.
Они вышли из кабинета, поднялись на лифте на восьмой этаж, и как раз в тот момент, когда полицейские, следуя за доном Паскуале, направлялись к номеру заместителя директора, в коридоре раздался громкий крик, в котором слышался безграничный ужас. Все трое бросились бежать в том направлении и за поворотом коридора увидели горничную. Прикрывая себе рот ладонью, другой рукой она указывала на комнату, дверь которой была открыта. Директор и двое его спутников ворвались в комнату и увидели человека в пижаме, висевшего на веревке, конец которой был привязан к крюку крепления оконного карниза. Полицейские обернулись к дону Паскуале, тот опустил голову.
– Луиджи Маргоне…
С опущенным взглядом, изменившимся выражением внезапно пожелтевшего лица, дон Паскуале уже ничем не напоминал собой прежнего самодовольного директора. Он был похож на человека, который понял, что потерпел поражение и решил отказаться от дальнейшей борьбы. Его вид поразил донну Империю, когда утром он, как обычно, зашел к ней.
– Дон Паскуале!… Возьмите себя в руки! Вспомните: на вас лежит ответственность за работу гостиницы!
Директор сокрушенно покачал головой.
– Я конченый человек, донна Империя… Мне остается только подать заявление об уходе.
