— Хотите узнать, где Алиска сейчас? — подобострастно закончила я. Выглядела при этом — очень девушке в тюрьму не хочется. Поверили легко.
— Как? — спросил Вадим Константинович.
— Позвоню. Заодно узнаю теткин адрес. Гости переглянулись, и Вадим Константинович протянул мне свой сотовый телефон. Я покачала головой:
— Алискин мобильник определит чужой номер, и она не возьмет трубку. Я позвоню со своего.
В глазах Александра Дмитриевича плеснулось уважение.
— Надеюсь, глупостей делать не будете? — так весомо произнес Вадим Константинович, что у меня в горле пересохло.
Прокашлявшись, я хрипло каркнула:
— Что вы, что вы, господа. Эта дурища сама во всем виновата. Я ей говорила — иди в милицию! А она, «столько денег, столько денег». Давайте трубу.
В телефонный разговор я ухнула, как в ледяную воду.
— Здорово, Фома, это Желтуха. Пауза. И Алискино бормотание:
— Даже так…
— Ты где?
— Здесь.
— У тетки? — я красноречиво покосилась на гостей. — Адресок напомни…
— На фига? Память отшибло?
— Ага. Записываю, — четко и громко сказала я и сделала майору знак рукой. — Елисеевская, двадцать пять…
— Ты не одна? — наконец дошло до Фоминой.
— Да, собираюсь к тебе. Денька через два-три. Примешь? Гульнем на баксы…
— К тебе пришли? За деньгами?
— Хватит болтать. Время деньги, — и оборвала связь.
Если я хорошо знаю свою подругу, то сейчас она хватает сумку и рвет когти.
Какое облегчение!!
То, что произошло дальше, напугало меня до желания еще раз наведаться в туалет и почти лишило речи.
Лощеный Вадим Константинович взял из моих рук сотовый телефон, проверил номер набора и, демонстративно разжав пальцы, уронил «Эриксон» на пол и надавил каблуком блестящего ботинка. Родной мобильник жалобно хрустнул и умер.
— Ах, ах, ах, — медленно, глядя мне в глаза, произнес подлый ментяра. Вернее, судя по Замашкам, парень «оттуда». — Какая жалость… я так неловок.
Беззвучно разинув рот, я таращилась на осколки мобильника. Откуда-то снизу, из живота, поднималась удушающая волна ярости.
Боясь себя выдать, я опустила глаза, смахнула ресницами закипающие жгучие слезы и, стиснув зубы, выслушала следующее:
— Мы оставим вам эти пять бумажек, — гад пошуршал долларами. — Дня через два-три, купите себе новый телефон. Лучше. А пока, Надежда Николаевна… Александр Дмитриевич, возьми у девушки подписку о невыезде…
И почему я не пошла на юридический?! Нутром чувствовала — все происходящее не вмещалось ни в одни рамки! Хоть «вызовите мне адвоката» ори!
Но роль напуганной дурочки следовало довести до конца. Майор подсунул мне какой-то листок, я, не глядя, его подписала и съежилась, плотнее укутываясь в тонкий халат.
— Прежде чем мы расстанемся, Надежда Николаевна, — стоя надо мной, продолжил Вадим Константинович, — хочу попросить вас об услуге. Ближайшие день-два не выходите из дома. Я представила себе уютную камеру персон на восемь.
— Мне вечером на работу…
— Это наша забота, — мило прочирикал майор из МУРа.
— И холодильник пустой, — добавила я. — В магазин можно?
— Можно. Туда и обратно. Или… Александр Дмитриевич, обеспечим девушку временным жильем?
— Пожалуйста, — я подняла на мужчин мокрые глаза, — не надо. Я буду сидеть дома. Тихо.
— И не пытайтесь связаться со своей подругой, — тихо проговорил Вадим Константинович.
— Да.
— Тем более мы все равно об этом узнаем. Возьмем на контроль поступающие звонки и проверим, кто, откуда и по чьей просьбе звонил. Ведь вы не хотите доставлять неприятности своим друзьям?
— Не хочу.
— Вот и прекрасно. Отдыхайте, Надежда Николаевна. Думаю, завтра все будет в порядке…
Этой зимой, за неделю до Нового года, Алиса привела домой замерзшую избитую проститутку.
Совсем молоденькая девчонка в тонких драных колготках, кожаных шортах и короткой меховой шубке лилового цвета стояла за ларьками у станции метро и, рыдая, размазывала по лицу косметику. Фомина утерла сопливый нос этуали, расспросила о житье-бытье и привела к Ванне.
Хозяйка и я приняли девицу спокойно. Ванна только вздыхала и вспоминала некую Ирму, лет пятьдесят назад бывшую Настоящей Кокоткой. Я молча мазала девчонке ссадины перекисью и бинтовала запястье, по которому «кот» полоснул бритвой.
Мы даже не узнали, как ее зовут. Ванна называла девицу «душечкой», мы с Фоминой — просто «ты».
На следующий день, когда я и Алиса были в институте, а Ванна подкрашивала седину в фиолетовый цвет, запершись в ванной, девица исчезла, прихватив мои колготки, Алискины трусы и последний хозяйский кусок сервелата.
— Ну. И зачем тебе это было нужно? — за ужином спросила я.
Фомина отложила вилку, взглянула сурово и отчеканила, напугав Ванну:
— Если бы я прошла мимо, то я чмо и отстой.
Теперь мне предстояло выяснить, кто я — человек или чмо и отстой (языком Достоевского «тварь дрожащая»).
Вместе с визитерами ушел парализующий волю, унизительный страх; часы показывали начало двенадцатого и подгоняли секундной стрелкой — думай, Надя, думай.
В легитимности действий господ, один из которых представился сотрудником МУРа (только представился, но проверять это незачем и опасно, я не была уверена.
Имели они право посадить меня под замок? Возможно. Закон я нарушила хотя бы тем, что не донесла о преступлении.
А оно было? Преступление?
Алиска взяла бесхозный «дипломат» и скрылась с места происшествия. Пустяк. Моя вина еще ничтожней.
Итак, меня пугали. Остановимся на этом.
Что дальше?
Дальше я должна предупредить Фомину о серьезности положения и заставить вернуть деньги и кассету. И если звонить нельзя, придется ехать. Послать на фиг Вадима Константиновича с его туманными угрозами, стать на цыпочки и пробираться в Питер.
С тоской поглядев на стоящий в прихожей телефон, я подошла к двери и посмотрела в дверной «глазок» «рыбий глаз», дающий обзор на сто восемьдесят градусов.
На площадке перед квартирой тишина и покой. Максимально скосив глаза, я разглядела парня, сидящего на подоконнике между вторым и первым этажом. В руке он держал газету, на коленях тощий букет цветов в целлофане.
Ждет подругу?
Кого?
Проверить можно лишь опытным путем.
Сменив халат на китайский костюм, больше похожий на полосатую пижаму, я нацепила разбитые шлепанцы Ванны и отправилась к ближайшему магазину. Скороспелому, напоминающему застекленный ангар, строению, примостившемуся во дворах.
Проходя по лестнице мимо парня, я разглядела свежий номер «МК», три жухлые гвоздики и хорошие ботинки на толстой подошве.
Это в такую-то жару!! Или парень сумасшедший, или хиппует, или «оттуда», что тоже ничего хорошего о нем не говорит…
Через двор, огибая песочницу и детскую площадку, я тащилась нога за ногу и мечтала о третьем глазе на затылке. То, что парень не отправился за мной следом, я была уверена. В гулком подъезде за моей спиной не раздался шорох сворачиваемой газеты, цветочного целлофана и звук шагов.
Намеренно свернув на дорожку, посыпанную гравием, я изобразила позу «проклятый камень в шлепанец забрался», чертыхнулась и допрыгала до скамейки.
Когда я на нее уселась, с тропинки к детской площадке свернул невысокий и довольно пожилой дядька в бежевых брюках и полосатой тенниске.
Спросив что-то у мамаш с колясками, дядька прикинулся задумчивым и замер.
Я вытряхнула шлепанец, надела его на ногу, притопнула бодро и медленно по газону поплелась к магазину. Сзади, левее, хрустел гравий под ногами полосатого задумчивого дядьки.
Оказывается, имея здоровые уши, можно обойтись без лишнего глаза.
В пустом магазине за прилавком скучала пухленькая квадратная Света. За три года мы с Алиской перезнакомились со всеми продавщицами, Фомина развлекала девчонок свежими анекдотами и как-то раз напилась в подсобке, отмечая день рождения грузчика.
— Литровую емкость «Гжелки», — громко попросила я и положила перед Светкой пятьсот рублей.
Невдалеке дядька любовался сигаретами.
— Училище гуляет? — оживилась Светочка.
— Надя Боткина пьет с горя, — кивнула я.
— Кто-то умер? — скорбно поинтересовалась продавщица.
— Да. В моих глазах скончалась Фомина…
— Как это?
— Морально и навсегда. Чего на закуску предложишь?
Опытная в питейных делах продавщица обвела взглядом полки.
— Пьешь одна?
— Да. Но весь день.
— Тогда… корейка в нарезке, колбаса с жирком, огурцы маринованные… суп растворимый, пюре… ты куришь?
— Нет.
— Это правильно, — похвалила Светка. — Возьми томатный сок, пару лимонов (наутро оттянешься). Пиво надо?
