руку и повела вниз, в кабинет Федора.
Арина стояла посреди комнаты. Пристальный взгляд мужа жег ей лицо.
Егоров, развалясь, сидел в своем любимом кресле, усталый, осунувшийся, но довольно бодрый.
- Ну что, жена моя любимая, молчишь? - через бесконечно долгое время заговорил он. Арина не изменила ни выражения своего лица, ни положения тела. Федор хмыкнул и продолжил:
- В дурдом решил тебя отправить завтра. Надоела ты мне. Что скажешь? - Он встал, подошел вплотную. Арина тупо смотрела сквозь него, но сама могла различить каждую пору его мясистого носа. - Конечно, сказать ничего ты не можешь. Ты же дура. Глаша, - крикнул он, - уведи больную. Пусть поспит напоследок в своей кровати.
Арина тупо следовала за прислугой, на сей раз притворяться заторможенной ей не пришлось, она на самом деле словно застыла внутренне, похолодела, обмерла. Что же ей делать? Если Егоров назавтра увезет ее, Никита может ее и не найти. Арина в изнеможении, таком, как после ночи пыток, присела на кровать.
Надо бежать одной! Она ночью выскользнет из дома, проберется к общежитию, где Никита живет, оставит у его друзей записку, где ее можно найти, а потом на извозчике доедет до соседнего Распятина, там сядет на поезд, на станции Ильинской сойдет и укроется в старом домике, где раньше жила ее няня, а теперь, насколько она знала, нянина племянница, которая не откажется приютить теткину любимицу. Так думала Арина, пока город не погрузился в полную тьму. Когда же на дворе наступила ночь, беглянка с небольшим свертком в руках выскользнула из комнаты, которую Глаша, к Арининому счастью, забыла запереть.
Она тихо спускалась. Прыг - третья сверху давно скрипит. Шаг. Другой. На цыпочках, не дыша. Вот и дверь входная показалась.
- Куда мы направляемся в столь поздний час? - раздался издевательский голос откуда-то из темноты. Арина охнула, отпрянула, потом рванулась к двери, словно этот рывок мог ее спасти.
- Ай да прыткая! - Егоров выскользнул из мрака. Схватил за руку, притянул вплотную к своему тучному телу и дьявольскому лицу. - Давно, что ль, такая стала?
- Давно, батюшка. - Из комнаты показалась Глаша. - Чай, говорила вам, что бегает на свидания что козочка.
- Давно, значит. И кто знает про ее шашни?
- Поди, кроме меня, никто.
- Хорошо. - Он вынул из кармана бумажник. Достал несколько купюр, протянул Глаше. - Возьми и ступай.
- Куда? - ахнула девушка, не веря пока в столь черную неблагодарность своего бывшего любовника.
- Да плевать мне. Не будешь впредь совать нос в чужие дела.
- Дык я же вам помогла узнать…
- Да без тебя узнал бы. Давно у меня сомнения появились. Пшла. - Федор пихнул Глашу, потеряв к ней всякий интерес. Теперь Арина завладела всем его вниманием.
- Но вы же домик обещали, мужа приличного…
- Я сказал - пошла вон. Сейчас же. Ну?
Глаша с воем выбежала.
Арина стояла, не шевелясь и не чувствуя, как его пальцы больно сжали ее запястье. Это конец! Теперь ей стало ясно, что в «психушку» ее отправлять никто не собирался, просто Федор решил ее выманить из комнаты.
И вот теперь она стоит перед ним, беззащитная и бесправная, что крепостная. А самое главное, не может предупредить Никиту, не сегодня-завтра и он попадет в ЕГО паутину.
- Давно мозги-то мне пудрить начала? Али с самого начала? - Арина молчала - она не могла вымолвить ни слова. Федор, не дождавшись ответа, продолжил: - Да нет, конечно, года два ты точно не в себе была, а то и больше. Неужто Лошадник тебя из мира теней вырвал?
- Что ты сделаешь со мной? - Арина от страха обрела дар речи. Испугалась она не за себя - за Никиту, она надеялась, что имя ее любовника Федору не известно.
- Отпущу.
- Господи, - Арина обхватила голову руками, - да сколько можно! Я не могу больше, не могу.
- Не хочешь, чтоб я тебя отпустил?
- Ты думаешь, я поверю? Я не дура!
- Давно ли?
- Перестань! - Арина всхлипнула. - Неужели в тебе нет ничего человеческого?
- Конечно, есть. - Федор опять схватил ее за руку. - Ненависть. И чувство собственного достоинства. Тебе мало?
- Какое в тебе достоинство? Ненависть заполняет тебя всего, для другого места не остается.
- А если и так? Что ты знаешь обо мне, дура? Что ты знаешь о моих страданиях? Как ты можешь постичь, что значит любить того, кто этого не заслуживает?
- Ты любил?
- Любил. Но все, кого я любил, оказались шлюхами.
- И твоя жена, которую ты убил?
- И она. И я убил ее, ты права. - Федор сжал ее плечи, как тисками. Глаза его излучали такую радость, словно он говорил только что не о смерти, а о жизни, которую спас. - И знаешь, тебя я тоже убью.
- Ну давай. - Арина опустила голову, подставив ее под воображаемый топор.
- Ишь чего захотела! - захохотал Егоров. - Сразу бы тебе умереть, не помучившись. Не выйдет.
Арина вырвалась, пнула его по бедру, намереваясь бежать. Куда? Как? Она не понимала, знала только, что не может ни секунды находиться в этом страшном доме. На воздух. Умереть под пышным орешником, увидеть напоследок звезды.
Егоров поймал край ее платья - ей почти удалось! - рванул на себя. Ткань затрещала, но выдержала. Сильные руки обхватили ее, приподняли и потащили. Арина пиналась, плевалась, царапалась, но неумолимо приближалась к двери, ведущей в ее тюрьму, ибо Егоров волок ее по ступеням наверх. Тело ее билось о дерево, сустав на руке, за которую он тянул, начал нестерпимо болеть, ногти обломались под корень, колени ободрались.
Дверь распахнулась. Арина влетела в комнату.
Большой сумрачный зал с бревенчатыми стенами, дощатым полом. Маленькие, закрытые ставнями окна. Пустота кругом. Ни мебели, ни ковров, лишь черная дыра камина зияет.
Арина села на пол, сжалась в комок и замерла.
Никита лез по резному балкону на второй этаж. Дом, темный и тихий, походил на скалу. Заветное окно не светилось, но было распахнуто, и ветер ласково трепал занавеску на нем.
Никита, сделав последнее усилие, перевалился через подоконник. В комнате стоял мрак, за окном глубокая безлунная ночь. Ничего не видя перед собой, он сделал шаг. Прислушался. Шепотом спросил:
- Арина,
