Лоуренс Блок - Взломщик, который цитировал Киплинга

Я почти достиг конца Копервуд-Кресент, когда из-за угла вынырнула полицейская машина. Мне удалось изобразить на лице улыбку и небрежно кивнуть, не замедляя шага. Они проехали мимо своей дорогой, а почему бы и нет? Они видели лишь хорошо одетого и сохраняющего самообладание господина, который выглядел так, словно он жил здесь сам.

Они, конечно, не видели никаких резиновых перчаток с вырезанными ладонями: я их снял и засунул в карман еще на дорожке к дому Аркрайта.

«Понтиак» находился там, где я его оставил. Использовав свой проводок вместо ключа зажигания, я запустил двигатель и поехал домой. В запланированное время я вернулся на Западную Семьдесят четвертую улицу. Одно из преимуществ угона машины, оставленной возле гидранта, заключается в том, что обычно можно вернуть ее на то же самое место. Именно это я и сделал, втискивая машину к пожарному крану, хотя на последний уже задрал лапу пятнистый боксер. Я разъединил свой проводок, вышел из машины, не забыв опустить кнопки всех дверных замков, и захлопнул дверцу.

Хозяин боксера, такой же пятнистый, как и его собака, с поводком в одной руке и куском бумажного полотенца в другой, предостерег меня, что я рискую быть оштрафованным или, хуже того, полиция может увезти машину к себе. Я не смог придумать, что сказать в ответ, и молча ушел.

– Чокнутый! – сказал он собаке. – Все они здесь чокнутые, Макс.

Я не стал с этим спорить.

В своей квартире, откусывая сыр, похрустывая крекером и потягивая шотландское виски, хранимое мной для особых случаев, я расслабился и наслаждался приятным волнением, которое наступает после тех слишком редких удач, когда все срабатывает как часы. Напряжение, дискомфорт, тревоги и опасения – все это окупается такими моментами, как этот.

Ранее, когда я, вытянувшись, лежал на жесткой кушетке, я не мог не думать о всех тех сокровищах, которые находились в доме Аркрайта. Наличные деньги, драгоценности, почтовые марки, старинные монеты, предметы искусства... Мне представлялось, как я подъезжаю на грузовике-фургоне задним ходом, ставлю его на лужайку и загружаю всеми этими треклятыми вещами: от восточных ковров на полу до хрустальных люстр на потолке. Я решил, что это единственно возможный способ. Ибо у человека, который захотел бы быть избирательным, неизбежно возникли бы трудности: он бы не знал, что именно красть в первую очередь.

Так что же я приобрел за все свои хлопоты и тревоги?

Я взял книгу, стараясь не капнуть на нее виски, хотя кто-то что-то на нее уже и проливал в прошлые годы. Конечно, она не выглядела такой уж заляпанной, но неторопливый осмотр, который я теперь мог себе позволить, выявил изъяны, ранее мною не замеченные. На лицевой обложке оказались следы воздействия воды. Некоторые страницы были покрыты бурыми пятнами. Последние полстолетия обошлись с маленькой книжкой не очень деликатно, и ни один добросовестный книготорговец не мог бы оценить ее состояние выше, чем хорошее. Я перелистывал ее, читая строфу то здесь, то там. Размер и ритм стихов автора были точны, и нигде он не терял способности подбирать хорошие рифмы, но то, что я читал, воспринималось мной как плохая поэзия.

Ради этого я отказался от крюгерандов и пробных монет Барбера, от Фаберже, Баккара и Даум Нэнси! Ради этого я вернул жемчужно-рубиновое кольцо в его маленький бархатный футляр. Воистину мистер Велкин мог бы гордиться мною!

С Дж. Редьярдом Велкиным я познакомился серым, унылым утром, в среду, за две недели до своего небольшого приключения с взломом и кражей. Команда «Янки» как раз только что проиграла первые две встречи в серии бейсбольных игр, а предшествующим вечером я наблюдал, как мальчишка, который еще и бриться-то не начал, обыграл начисто самого Реджи Джексона. Утро было промозглым, моросил мелкий дождь – все сошлось одно к одному.

Покупателей еще не было, да меня это не очень и заботило. Я устроился за прилавком с книжкой в мягкой обложке. Эти книжки у меня не задерживаются, поскольку все такого рода, что мне приносят, я оптом продаю парню на углу Третьей и Шестнадцатой улиц, который только подобными книжками и занимается.

Хотя иногда я их сначала прочитываю. Книжка, которую я читал, была одним из творений Ричарда Старка о Паркере. Паркер – профессиональный вор, и каждая книга обогащает его образ новыми подробностями: Паркер собирает шайку мошенников, или он направляется куда-то вроде Спартанберга в Южной Каролине для покупки оружия и грузовика, или он находит зубного врача в Янктон-Фоллз, который финансирует начало операции; Паркер и его дружки втягиваются в дело, и затем что-то ужасающим образом не срабатывает. Если бы ничего такого ужасающего не происходило, то все эти книжки Старка должны бы были заканчиваться где-то на семидесятой странице, а Паркер уже стал бы владельцем какого-нибудь собственного острова в Карибском море.

В последний раз, когда я был за решеткой, все там сходили с ума по Паркеру. Мои коллеги зачитывались всем, что попадало к ним в руки о нем, и ничем не гнушались, чтобы достать такое чтиво. Я могу поклясться, что среди этой компании были уже поседевшие мошенники, которые то и дело цитировали друг другу отрывки о Паркере, особенно те места, где он кого-нибудь калечит. Один «медвежатник», специалист по сейфам, без конца повторял эпизод, в котором Паркер сводит счеты с никчемным парнем-работягой, ломая ему три «жизненно необходимые» кости и оставляя искалеченным в болоте. Этот «медвежатник» стал прямо-таки рабом своей идеи – преднамеренно и обдуманно ломать «жизненно необходимые» кости.

Я как раз добрался до того места в книге, где Паркер наносит срочный визит Хенди Мак-Кею, во время обеда последнего, на острове Преска, в штате Мэн, когда колокольчики над дверью затринькали, возвещая о том, что я уже не один. Я убрал книжку подальше от чужих глаз, пока посетитель приближался к прилавку. Нельзя же забывать об имидже, обладать которым обязаны продавцы антикварных книг: недопустимо, чтобы нас могли заподозрить в чтении всякой дряни.

Это был тучный человек с румяным лицом, с широкой, как у бульдога, челюстью, с редеющими каштановыми волосами медного оттенка, зачесанными назад, на начинающуюся блестящую рыжевато-желтую лысину. На нем были темно-коричневая в елочку куртка из твида с замшевыми накладками на локтях, табачно-коричневый свитер, рубашка цвета загара из оксфордской ткани с отложным воротником на пуговичках по углам, вязаный галстук шоколадно-коричневого цвета. Брюки у него были рыжевато-коричневые из кавалерийской диагонали, а ботинки им в тон. У него были длинный узкий нос и седеющие гвардейские усы. Из-под кустистых, взъерошенных бровей, напоминающих терновник, выглядывали карие острые и холодные глаза, слегка налитые кровью.

Он спросил, скоро ли появится мистер Литзауер, а я объяснил ему, что у магазина сменился владелец.

– А-а-а!.. – сказал он. – Теперь я понимаю, почему мои контакты с ним прервались. Видите ли, я любитель книг и собираю их, а он постоянно сообщал мне о поступлении к нему книг, которые могли бы меня заинтересовать.

– А что именно вы собираете?

– Главным образом поэзию викторианского периода, но – по своему собственному вкусу, если угодно. Я неравнодушен к поэтам, умевшим искусно рифмовать. Томас Худ, Алджернон Чарлз Суинберн, Вильям Маквортс Праед. И, разумеется, Киплинг – моя самая большая слабость и предмет восторженного поклонения.

Я уверил его, что все имеющееся у меня в наличии находится на полках. Он направился к ним – поискать что-то для себя, а я достал Паркера из-под прилавка и вернулся к закрученному сюжету преступления. Двое из приспешников Паркера уже были готовы к совершению предательства, когда мой «твидовый» покупатель вновь появился перед прилавком с маленьким томиком в тканевом переплете. Это было собрание лирических стихотворений Аустина Добсона, и я оценил его не то в шесть, не то в семь долларов, что-то около того. Он заплатил наличными, а я завернул для него покупку.

– Если к вам попадет что-нибудь, что могло бы, по вашему мнению, заинтересовать меня, – сказал он, – вы можете, если вас это не затруднит, сообщить мне об этом по телефону.

Он протянул мне свою визитную карточку. На ней были его имя, адрес – где-то в районе Восточной Тридцатой улицы – и номер телефона, относящийся к АТС Муррей-Хилл, 8. Каких-либо сведений о роде занятий этого человека, обеспечивающих его существование, на карточке не было.

Я перевел взгляд с карточки на ее владельца.

– Вы коллекционируете Киплинга? – сказал я.

– Да, в том числе и его.

– Это как-то связано с семейными традициями?

Он широко улыбнулся:

– Вы имеете в виду имя? Совпадение имен? Догадка, конечно, естественная. Но – нет. Я никакой не родственник Киплинга. Видите ли, Редьярд – это не фамильное имя. Это название озера.