К тому же тюфяк, и без того не отличавшийся стерильной чистотой, теперь был еще и выпачкан кровью.
В общем, прежний хозяин лежбища, ворча и матерясь, перебрался на место не так давно умершего от воспаления легких раба, а вновь прибывшее страшилище оставили в покое. Не просто в покое – ложиться рядом с ним никто не пожелал, благо мест в землянке к концу рабочего сезона стало гораздо больше, и рабы больше не напоминали шпроты, уложенные в банку.
Так что вокруг урода образовался своеобразный вакуум. И физический, и ментальный. Общаться с ним тоже никто не хотел.
Вернее, не мог – урод был еще и психически нездоров. Он не реагировал на обращенную к нему речь, только скалился и что-то мычал. Но оказался неожиданно сильным, во всяком случае, попробовавшие поиздеваться над ним сокамерники мгновенно залились кровавыми соплями, а один отскочил с диким визгом, прижимая к черепу надкушенное ухо.
Но со временем к нему привыкли, и ни его внешний вид, ни глухое мычание больше не вызывали ни у кого никаких эмоций, ни отрицательных, ни положительных.
Тем более что Немтырь (так его все прозвали с подачи Кабана) никаких проблем не доставлял ни охране, ни другим рабам. Если его не цеплять – вполне нормальный тип. Работает от звонка до звонка, причем неплохо работает, почти с самого первого дня. Переломов, как оказалось, у него не было, всего лишь сильные ушибы. Обильно кровоточившая рана на голове была неглубокой, так, сорвало часть кожи с черепушки.
Так что через пару дней, отлежавшись, урод странной, дергающейся походкой, больше всего напоминавшей передвижения краба, доковылял до конвейера и занялся укладкой готовых кирпичей в поддоны.
Первое время было ему, конечно, очень тяжело – скрюченные руки подчинялись плохо, и он ронял кирпичи. За что получал поначалу палкой по ребрам, но это оказалось малоэффективным.
Тогда надзиратели решили тайком от босса вновь задействовать зеркало.
Вот это помогло. Это вообще оказалось единственным средством, способным угомонить урода либо заставить его что-то делать.
А еще – время от времени таким образом он развлекал охрану и надзирателей, когда босс не появлялся на территории завода.
Вот как сегодня, к примеру.
Когда очередные мучители ушли – он не различал их, все они были для него на одно лицо, – он еще какое-то время лежал на полу, судорожно пытаясь вынырнуть, всплыть на поверхность из пучины дикого ужаса. Он не знал, почему эти серебристые штуки вгоняют его в такое состояние, ведь он даже толком разглядеть не мог, что там отражается. Просто достаточно было одного лишь взгляда, чтобы его мгновенно затягивало в смерч, в цунами, в ядовитые волны животного страха.
Но вот наконец его обезумевшее сердце немного успокоилось, ужас почти исчез, оставив на «поле боя» только боль. Привычную, постепенно притупившуюся. А еще обнаружилось, что он почти закоченел от холода.
Если бы его сознание было хоть чуточку более светлым, нормальным, если бы он мог соображать или хотя бы чего-то желать, он бы остался лежать на земляном полу. И примерно через час уже не поднялся бы – никогда.
Но тело по-прежнему не хотело сдаваться. Оно хотело жить: есть, пить, спать, справлять нужду – функционировать, в общем. Как и любой живой организм, да хоть как инфузория-туфелька.
И поэтому человек сначала пошевелился, а потом медленно, с трудом, поднялся на ноги, хотя ему гораздо удобнее было бы передвигаться на четвереньках. И менее болезненно, это было бы кстати.
Но этого он себе позволить не мог. Почему – он не знал. Не мог – и все.
Тело его все сильнее сотрясала крупная дрожь. Он попробовал вернуться к конвейеру – работа должна была согреть его. Но оказалось, что и без того плохо слушавшиеся руки совсем окоченели. А подмокшая от падения на сырую землю одежда остужала тело все сильнее.
Надо хотя бы переодеться. А еще лучше – переодеться и выпить горячего чаю.
Он осмотрелся по сторонам. Уже давно стемнело, на территории зажглось скудное освещение: несколько лампочек-времянок, работавших от дизельного генератора.
Значит, скоро конец работы и ужин. И чай. Горячий.
Но ждать он не может. Вернее, его тело, жадное до жизни тело, не могло ждать, коченея все больше. В легких уже началась подозрительная возня, еще немного – и начнется воспаление.
Надо переодеться, срочно!
Во что? А на днях кто-то из других рабов умер, и его одежду оставили в землянке (мертвецов здесь закапывали голышом). Желающих поменять свое гнилое тряпье на чужое не нашлось, и смердевшие штаны и телогрейка так и валялись на осиротевшем тюфяке.
Но ему сейчас было все равно, чем пахнет и как выглядит одежда мертвеца, главное – она сухая.
И он заковылял к землянке, не дожидаясь сигнала об окончании работы. Чего никогда раньше не делал – он обычно уходил вместе с остальными. И шел в толпе, не обращая внимания на то, куда идет.
Куда его ведут, туда он и идет.
Поэтому, наверное, он и заблудился сейчас, приковыляв не к землянке, а к вагончику охранников.
И заметил это, только когда вместо привычной земляной стены вдруг увидел деревянную. А еще он услышал странный звук – словно кто-то тараторил, взахлеб, громко и оживленно.
Как никогда не разговаривали местные охранники.
Он испугался. Испугался наказания за самовольный уход, наказания в виде зеркала. И неуклюже повернулся, стремясь как можно быстрее уйти отсюда, скрыться.
Но внезапно в оживленной болтовне, доносившейся из вагончика охраны, прозвучало имя. Вернее, имена.
Милана Красич и Кирилл Витке.
Он замер, не зная – отчего? Ведь надо как можно быстрее уйти отсюда прочь, пока снова перед его глазами не замаячила жуткая блестящая штука!
И он попытался закончить свое неуклюжее движение, но…
У него ничего не получилось! Руки, ноги – тело опять не подчинялись ему! Но не так, как раньше, нет. Конечности не просто отказали, они действовали абсолютно автономно! Словно какой-то кукловод привязал к ним ниточки и превратил его в послушную марионетку.
Буквально швырнув его к окошку вагончика. И заставил жадно смотреть и слушать.
Смотреть на маленький мигавший экранчик. Изображение было мало того, что нечетким, так еще и помехи периодически прерывали показ, там глумливо кривлялись разнообразнейшие загогулины. Но в целом происходящее на экране разглядеть было не очень трудно.
И расслышать тоже, потому что набившиеся в вагончик охранники врубили звук на полную катушку.
Он понятия не имел, как называется эта штука, которая показывала эти живые картинки. Но совсем не удивился и не испугался – ничуточки. Наверное, он уже видел нечто подобное… когда-то.
Вертлявый напомаженный человечек, суетливо бегавший в кадре на маленьком экране, тараторил слишком быстро, и калека не успевал до конца усвоить, о чем идет речь. Но и уйти, убежать, пока его не заметили, он не мог.
Кукловод не пускал его, заставляя смотреть и слушать…
А ведущий популярного ток-шоу продолжал взахлеб рассказывать:
– …больше месяца. Это чудовищное преступление потрясло тогда всю Россию! Да, мы привыкли уже к так называемым преступлениям на бытовой почве, к тому, что матери убивают своих новорожденных детей, отчимы насилуют падчериц, а убийствам по пьяному делу вообще несть числа! Но то, что произошло недавно в одной из подмосковных деревень, до сих пор у большинства нормальных людей не укладывается в головах! Для тех, кто по какой-либо причине не в курсе, мы вкратце напомним о том кошмаре…
Картинка на экране сменилась на довольно-таки ухоженный дворик перед симпатичным домом. Затем – перевернутую буквально вверх дном спальню, потом – большой свинарник, где похрюкивали штук двадцать здоровенных откормленных свиней, каких-то людей…
А за кадром звучал глубокий, переполненный сдержанным гневом мужской голос (нет, уже не «бисер», не говорок ведущего, а другой, профессионально поставленный):
– Они считались лучшими подругами – Милана Красич и Елена Осенева. Ведь им нечего было делить, и причин для взаимной зависти тоже не имелось: обе – красавицы, обе умницы, состоятельные, успешные. Правда, у одной из них, Миланы, еще и муж имелся. Пусть гражданский, но они жили вместе уже несколько лет. Невероятно красивая была пара – Милана Красич и Кирилл Витке…
На весь экран засветились счастливые улыбки действительно красивых мужчины и женщины.
Он – высокий, статный, с гибким тренированным телом, с аристократическими чертами лица; в глазах цвета горького шоколада, устремленных на спутницу, – океан любви и нежности.
Она – изящная, похожая на кошечку шатенка, с очень сексапильной фигуркой; большие глаза оливкового цвета, пушистые длинные ресницы, тонкие брови, красивый рисунок чувственного рта, роскошные вьющиеся волосы.
– Ох, и хороша, сучка! – хрипло выдохнул кто-то из охранников. – Я бы ей вдул! Так вдул, что она своего красавчика мигом забыла бы!
