Вернувшись домой, я очертил круг и произнес надлежащие заклинания. Из апельсиновой косточки я вырастил вполне приличное апельсиновое дерево, которое, правда, покрылось какими-то вонючими цветками. Поколдовав, я превратил видеомагнитофон, изображенный в журнале, в красивый «Сони». При ближайшем рассмотрении выяснилось, что на деталях этого «Сони» есть надпись «made in Taiwan». Что же касается справочника оружия — то тут пришлось повозиться. Я в охотку перелистал все модели автоматических и полуавтоматических пистолетов и наконец остановился на специальном полицейском «люгере» сорок пятого калибра. Несколько слов — и «люгер» лежал у меня в руке, еще теплый от колдовства. Потом настала очередь патронов, изображенных в том же сборнике, десятью страницами позже.
Хуже всего обстояло дело с глушаком. Глушаков в справочнике не было, а тот, что я нарисовал сам, все выходил какой-то кособокий. В конце концов я плюнул на это дело, исколол иголкой пластиковую бутылку из-под кока-колы и поимел вполне приличный одноразовый глушак. С ним-то я и испытал мой «люгер». Волына стреляла отлично, несмотря на свое колдовское происхождение. Дырки от пуль были самые настоящие.
Я дунул на «люгер», превратил его обратно в бумажную картинку, скатал картинку в трубочку и положил в карман. Туда же я положил нарисованную на бумаге обойму. И отправился к профессору. Отличное дело! С таким «люгером» я могу хоть в Шереметьево на посадку ходить. Да что там с «люгером»! Я им целый танк на борт самолета пронести могу!
Асмодей в это время сидел на ковре и смотрел телевизор.
— Сиди дома, Асмодей! — приказал я бесу. — И смотри, если приедут покупатели для «ауди», выходи к ним в виде мужика, а не в этой своей кофте. Ясно?
Через полчаса моя тачка остановилась под окнами квартиры профессора. Мне было хорошо. Я подумал, что сегодня отдам старичку четыреста баксов за урок.
Интересно, куда он девает бабки? Наверное, копит, потому что со времени моего появления жизнь его ничуть не изменилась. Даже в холодильнике обретался все тот же кефир. Вьелась в моего профессора нищета.
Я подумал, что сделаю доброе дело, если зайду в соседний магазинчик. Через двадцать минут, с двумя бумажными пакетами, наполненными благоуханной снедью, я подымался по знакомой изгаженной кошками лестнице.
Я позвонил. Мне открыли.
Профессор лежал на полу в луже крови. А рядом с ним, зажав в лапе старый добрый «ТТ», сидел верхом на стуле мой бывший шеф: Князь. Сидел и скалил зубы.
— Ну что, Шарифка, — сказал он ласково, — загулял от меня, падла?
Пакеты из моих рук высыпались на пол.
— Мы тут сидим, книжки ждем, а он на шикарных тачках катается, латынь учит, — продолжал шеф. — Ну зачем тебе латынь сдалась?
Я сглотнул. Однажды на моих глазах Князь велел обмазать провинившегося члена бригады медом, а потом положил его в колоду, а колоду сунули в муравейник. С этих пор вид Князя всегда действовал на меня как-то угнетающе. Я понимал, что я не прав.
Ребята поставили меня в позу «знак качества» и обыскали. Никакого оружия они не нашли, сплюнули и бросили меня на пол, под ноги шефа.
А тот поставил свою кроссовку мне на загривок и продолжает:
— Ну что, Шариф, тебе здесь кишки выпустить или Горбуну отдать? Где книжки? Я раскрываю рот.
— Громче! Чего ты несешь!
— … ius plenus…
Шеф успевает разобрать только окончание латинской фразы.
В следующую секунду мне в руки выпрыгивает мой нарисованный на бумажке «люгер». Первая маслина попадает Князю в плечо. Я вижу изумление, написанное на его лице. Потом он складывается, как пустая картонная коробка, пополам и рушится на пол. Вторая маслина влетает в лоб моему старому знакомому по кличке Дубок, и на лбу Дубка расцветает третий глаз. Начинается стрельба. Гильзы скачут по всей комнате, как девочки из варьете. Дым заволакивает старую профессорскую квартиру…
Через пятнадцать минут ментовка, оповещенная соседями о перестрелке в профессорской квартире, прибыла на место происшествия. Она нашла там подручного Князя по прозвищу Ленька Хромой с пулей в плече, два трупа, еще одного бандита с пулей, запутавшейся в кишках, и брошенный у подъезда серебристый «мерс» с отпечатками пальцев известного рэкетира Шарифа Ходжаева. Профессор МГУ Иннокентий Вареньков пребывал без сознания и о происшедшем ничего путного сказать не мог.
На допрос Леньки понадобился ровно час и три стодвадцатикилограммовых опера. Через час, когда Ленька с тремя сломанными ребрами и отбитыми почками лежал, оплывая кровью, на полу кабинета, следователь Осокин снял трубку и позвонил своему другу полковнику Яниеву, бывшему спецназовцу, который на старости лет подался в угро и сейчас был связан с делом о похищении редких рукописей у рязанского коллекционера.
— Васька, — сказал он, — мы тут раскололи одного типа. Приезжай немедленно.
Васька Яниев явился к Осокину через полчаса. Ленька уже сидел на стуле, бессмысленно тараща глаза и вздрагивая скованными руками.
— Значит так, — сказал Осокин, показывая на пленника, — похищение организовал его шеф, Князь. Книги — у одного из Князевых боевиков, по имени Шариф Ходжаев, а по кличке Ходжа. Ходжаев поехал за ними в Рязань, а по дороге обратно сделал ноги. Сейчас его ищут двое — Князь и еще один авторитет — Горбун.
— А Горбун почему? Следователь кивнул Леньке.
— Не знаю, — угрюмо ответил Ленька, — а только Горбун возник, предъяву нам начал делать — мол, Ходжа у него бабки увел, тачку взорвал, людей положил. Он с катушек слетел, Горбун.
— Почему ты так думаешь?
— Да бред он какой-то нес. Мол, ваш Ходжа через стенки летает, бензин из машин сосет. А потом заявил: мы, мол, его взяли, а он всех наших людей в себя превратил. Двадцать штук, мол, Шарифов Ходжаевых по вилле Горбуна бегало, никакой субординации!
— Ну а вам что Ходжа сказал?
— Где?
— Где-где, да в той хате, где вы его брали?
— А. Ну, шеф стал Ходжу искать, нашли его в этом дворе. Он к какому-то старичку ездил брать уроки латыни.
— Чего? — разинул рот Яниев.
— Вот и Шеф тоже — чего? А он ездил. Три часа в день торчал, к девкам так прилежно не ездят.
— Ну, взяли вы его в этой квартире, — спросил Яниев, — и что?
— Да куда мы его взяли! Только положили на пол — он вынул волыну и стал шмалять!
— Что же вы его не ошмонали?
— Да мы его ошмонали! Не было у него ничего, — проговорил Ленька, — в жопе он его, что ли, прятал!
Через час, в маленьком ресторанчике, которому покровительствовал брат Осокина, оба служителя закона обсуждали планы поимки Шарифа Ходжаева, бесследно после перестрелки исчезнувшего.
Яниев покачал головой.
— Ой не нравится мне эта история с Горбуном, — проговорил он, — ой не нравится!
— Да Горбун — наркоман. Он еще в девяностом кокаин ел.
— Горбун-то — наркоман, а вот в восемьдесят девятом отделении — тоже наркоманы?
— Это ты о чем?
— Да одна интересная история приключилась в тот день близ сельца Полушкина. В эту самую ночь, а точнее — в пять утра, километрах в двух от Горбунова особняка две девицы выкинули из «жигуля» водителя. Сели и поехали. Водитель добрался до поста ГАИ, передали ориентировку, в девять едет патрульная машина по Профсоюзной, видит — угнанный «жигуль» стоит у магазинчика. В нем — девица. Другая девица прямо за окном возится у ксерокса. Ребята бросились на девицу в машине, а та возьми и растай у них в руках. Ребята бросились в магазинчик… Угадай-ка, что случилось.
— Ну?
— А то же, что у Горбуна. Все парни обернулись девицами в красном платьице и на высоких каблуках.
— А та, настоящая?
— А настоящая сбежала.
— Ну и при чем здесь Ходжа?
— А при том, что владельца из «Жигулей» выкидывали две девицы. И у магазинчика были две девицы. А на руле угнанных «Жигулей» — отпечатки пальцев Ходжи.
Осокин раскрыл рот.
— Слушай, — вдруг спросил он, — а что эта девица делала в магазинчике?
— Я же сказал — ксерокс снимала.
— С чего?
— Неизвестно. Она его не сняла.
— Не успела? Жаль.
— Успела. Она снимала ксерокс со старинной книги, но, как она ни старалась, в поддон вылетали одни пустые листы. Не хотела книга копироваться, и точка. — Вечно эти ксероксы чудят, — пробормотал Осокин.
Тут появилась официантка с дымящимся кофе.
— Слушай, — задумчиво спросил Осокин, когда девица, удалилась, покачивая обтянутой в черное попкой, — а что за книги были похищены в этой Рязани?
Яниев, вместо ответа, ткнул пальцем в окно чуть позади себя. Там, на заляпанной грязью улице, расположился лоток торговца всякой магической литературой, популярной, как печенье у мышей.
— Вот такая же чушь, — сказал Яниев, — только шестнадцатого века. В Россию попала вместе с Просвещением и розенкрейцерами. Местный рязанский помещик собирал библиотеку. Пять книжек, из них четыре инкунабулы, а одна писанная от руки. Она-то и представляет главную ценность и значится в описи как «четвертая часть» «Тайной науки» Корнелия Агриппы, записанная мастером собственноручно. Учитывая специфику товара и специфику Рязани, можно быть совершенно твердо уверенным, что это полнейшая деза. Этих «четвертых частей» в XVI веке в Европе было больше, чем воды в супе, и к Агриппе они имели не большее отношение, чем доллар, напечатанный в Ираке, — к Федеральной Резервной Системе.
