– Кого стараешься перемолчать? Мужа? Моей любимой такое терпение – она через три дня русский язык забудет…
Я обратила внимание, что шеф к возвращению домой подготовился – из-под куртки торчали две ноги в черных брюках. Осторожно положила трубку на место и шепотом сказала Максу:
– Кто-то позвонил – и молчит. – Он озадачился. Также шепотом я продолжила: – Ты не сердись на меня за отпуск… Из-за этой истории я на работу ездить боюсь. С работы тоже. И на работе боюсь. Здесь двери отрываются… А охрана следит только за тем, чтобы посетители вытирали ноги. Вот дома не боюсь. У Димки духовое ружье есть… Только оно, кажется, на даче. Зато лаперная сопата дома… То есть, я хотела сказать, саперная лопата… Может быть, за недельку все как-нибудь рассосется?
Макс поправил шапку и шумно вздохнул.
– Давай подвезу. Таисия в машине сидит, но к тебе она не ревнует. И зря ты паникуешь. Произошло досадное недоразумение. Не по твоей вине. Ребята разобрались…
Он еще долго меня успокаивал, пока я суматошно собиралась домой, на недельный отдых.
Решение отдохнуть от производственных проблем члены семьи встретили без энтузиазма. Они расстроились. Знакомые пригласили нас в Норвегию. Вопрос с поездкой был почти решен. Считалось, что законную неделю я на это дело и ухлопаю. Постаралась убедить, что за мной очередная свободная неделя не пропадет. И вообще, в Норвегии мы уже были. Лет пять назад, и тоже зимой. Непередаваемые ощущения!
И начались они прямо у таможенного поста. Для начала я добросовестно вписала в декларацию лишнюю валюту, которой у меня не было. Учитывая добровольное саморазоблачение, мне предложили сдать излишки в кассу. Откуда ж мне было их взять? Пока разбирались, чуть не опоздали на самолет. Через пограничный контроль меня заставили идти первой. Я и пошла – сразу через красную полосу. Меня вежливо вернули на место, указав на контрольно-пропускной пункт. Члены семьи страховали сзади, не зная, на что я могу еще пойти. Молодая женщина в пограничной форме, сидя в застекленной кабине, внимательно сверила мою пятнистую от пережитого волнения внешность с данными загранпаспорта и ровным голосом спросила:
– Вы на ПМЖ?
Я недолго думала. Точнее – вообще не думала. Ответ был готов моментально:
– Нет, мы на «БМВ»!
Взрыв хохота охватил всех, кто это слышал. Кто не слышал – узнавал от первых ушей. Даже потом, в самолете, на меня еще показывали пальцами. Кстати, только там до меня и дошло, что ПМЖ – это аббревиатура словосочетания «постоянное место жительства», а «БМВ» – просто «БМВ», марка машины. На ней-то и домчал нас Димкин хороший знакомый до аэропорта со скоростью чуть меньшей, чем мы потом летели в Норвегию.
В день отлета я заявилась с работы за пять минут до выезда в аэропорт. Провожало нас достаточное количество друзей и родных, а по пути я все время старалась вспомнить, куда положила загранпаспорта и билеты, но так и не вспомнила. «БМВ» ежесекундно собирался оторваться от земли и взлететь… Многое я еще не перечислила. Немудрено, что немножко напутала.
Самым приятным воспоминанием о Норвегии остались минуты, когда я видела растерянное лицо мужа. Броня его невозмутимости и хладнокровности была пробита процессом возврата на фирму автомашины, взятой напрокат. Мы собирались на фьорды, а вторая машина у Хагена, нашего гостеприимного хозяина, вышла из строя. Дмитрий Николаевич сам выбрал темно-синий «Пежо», мы весело туда загрузились, и муж спокойно последовал по горному серпантину следом за хозяевами. Я по дурости не боялась. Рядом с мужем вообще никогда и ничего не боюсь, кроме его нравоучений. Только потом по явному ужасу, проступившему на лице Хагена, поняла, что человек, не имеющий никакого опыта вождения автомашины по горным дорогам и рискнувший начать его с двухсоткилометрового пробега в зимнее время, несмотря на сильный снегопад и наледь на шоссе, – должен считаться самоубийцей. А если в машине есть пассажиры, то и убийцей. Как выяснилось, бедному Хагену и в голову не могло прийти, что этого самого опыта у Димки нет. На короткой дистанции до лыжной базы муж показал себя асом. Впрочем, асом Димка показал себя и в поездке на фьорды. Уже потом, за ужином, подсмеиваясь над собой, рассказал, что такой сложной дороги не ожидал…
Так вот о прокате: возвращать «Пежо» поехали на двух машинах. Городок Фагернесс был не так далеко, но не шлепать же в двенадцатом часу ночи пять километров пешком, как объяснил Хаген. Подозреваю, что он все-таки испытывал некоторое запоздалое беспокойство за Димку. Мы с Аленой навязались с ними…
В офисе фирмы проката было темно. Гаражные ворота закрыты. Хаген уверенно подогнал «Пежо» к воротам, заглушил мотор, закрыл двери, а ключи бросил в какой-то металлический огрызок трубы, торчавший из стены. На этом процедура возврата машины из проката считалась законченной. Вот тогда Димка и ошалел. Он никак не хотел уезжать, доказывая, что машину надо вычистить изнутри и помыть снаружи. Хаген никак не мог понять смысл этих действий. Я замучилась переводить…
В первых словах, которые я услышала от мужа утром, сквозило беспокойство – а вдруг кто-нибудь за ночь машину поцарапал и Хагену с минуту на минуту предъявят за это претензии? До самого вечера Димка ходил смурной и плохо реагировал на приглашения к столу…
Первым с моим объявлением об отпуске смирился сын. Как главный гурман семьи и просто любитель перекусить, он слегка задумался. Плоды раздумья вылились в перечень блюд спецзаказа на завтрашний день.
Димка задумался следом. Лицо его быстро прояснилось, и он разразился потоком нравоучений об историческом месте и предназначении женщины. Любимая тема – после темы о моей несобранности и безалаберности. Я слабо огрызнулась, тут же опомнилась, но было поздно. Лекция плавно перешла в дискуссию, где мне с трудом удавалось воспользоваться даже короткими восклицаниями.
Труднее всего пришлось с Аленой. Дочь ловко связала воедино воспоминания о помятом торте, сушившейся в ванной дубленке, рваной шапке и решительном, но стихийном намерении отправиться в краткосрочный отпуск. Довод о хронической усталости ее не убедил. Большие синие глаза смотрели с укором. Пришлось выбрать время и коротко поведать об очередной свалившейся на голову неприятности.
– Вроде бы ничего и не грозит, – сообщила я, – но лучше отсижусь дома. Здесь стены помогают. Соседские в том числе.
Единственное, в чем покривила душой, – не призналась, что четыре фотографии и ключ, завернутый в бумажку с цифрами, утащила лично. Объяснила, что обнаружила их в пакете, когда визитеры уже ушли. На вопрос дочери, почему при обыске ребятки не додумались заглянуть и в него, ляпнула, что заранее бросила пакет в мусорную корзину секретарши, поскольку он порвался. Алена уже открыла рот, видимо, спросить: зачем я полезла потом вынимать этот драный пакет? Но я ее опередила: некуда было складывать железяки от сломанного кресла.
Поздно вечером мы с Аленой сидели у Натальи на кухне и внимательно рассматривали трофеи.
– Допустим, натурой для этой фотографии послужила статуя, – пробормотала дочь, рассматривая снимок самой выдающейся части женского тела. – Напрашивается вывод – сие капитально обгрызенная временем мраморная Афродита. А эта часть тела – единственное, что пощадили века… Только вот меня терзают смутные сомнения… в плане исторической ценности данного зада. Какой-то он… слишком живой, что ли… в стрингах.
– Ну, ты загнула, моя дорогая! – вмешалась Наталья. – Огрызок Афродиты! Да это не что иное, как товар – лицом! Вид сзади. А товар – какая-нибудь «бабочка по вызову». Ласкательное от слова «баба». Честно говоря, для шантажа этого маловато. Девушка просто собралась прыгнуть в бассейн. В чем мама родила. Вот только почему она ее родила в стрингах? Может, сжечь эти фотографии – и дело с концом?
Я засомневалась:
– Пусть пока где-нибудь полежат. Ведь еще есть ключ…
Все в очередной раз склонились над непонятным набором цифр на узкой полоске бумаги. Я уже успела выучить его наизусть. Но что толку? Похоже, мое желание исправить допущенную ошибку останется только благим намерением.
Проснувшаяся интуиция подняла голову и повела носом. Через секунду я поняла, что зря расслабилась. В покое меня не оставят. Сегодня уже не побеспокоят, а вот завтра следует ждать звонка. Просто потому, что в комплекте для шантажа отсутствует ключ с кодом. А у этого набора, помимо охотников за ним, есть еще и хозяин. Или хозяйка…
– …в свой осенний сапог и уберу на антресоли, – услышала я голос Аленки. – Года три полежат, а там и утилизируем за истечением сроков давности…
Додумав начало фразы самостоятельно, я сочла предложение разумным.
Предчувствие меня не обмануло. Первый звонок раздался ровно в девять утра. Звонила с работы Наталья и интересовалась, жива ли я и не звонил ли кто-нибудь еще? Через полчаса она перезвонила опять и предупредила – если что, немедленно ей сообщить. Она будет в реанимации. Еще через пятнадцать минут подруга сообщила, что сидит на месте, а в реанимацию отправила Полинку, свою коллегу, тем более что та, придя на работу, оказалась полуживой. Очередной звонок я восприняла с ощутимым недовольством – он оторвал меня от блинчиков, которых дожидался фарш из капусты и яиц. Решив, что полминуты на прием сообщения о намерении подруги посетить туалет хватит, я схватила трубку и рявкнула:
