— Тьфу! От одного запаха угоришь, — сказал он, ставя мензурку на место. — Ладно, спасибо тебе, Николай Кириллович, — обернулся он к доктору. — Иди спать. А завтра к трем часам полный анализ и заключение мне на стол.
Когда ученый вышел, босс обратился к агенту Голубковой:
— Я только одного, Маша, не понимаю. Как же этот твой менделеевец, как его... Бабст? Как он это пил?
— Он пил ингредиенты по очереди, а не все три вместе. А кроме того, у него организм луженый, закален годами экспериментов.
Услышав это, Тяпов усмехнулся.
— Луженый, говоришь? Ну ничего, у нас тоже такой организм имеется.
Он повернулся к Усову и приказал:
— Леопольдыча ко мне!
Капитан развернулся налево кругом и вышел.
Агент Голубкова улыбнулась. Про знаменитого Леопольдыча знали все сотрудники холдинга, и не было дня, чтобы про него не сочинили новый анекдот. Когда Маша полгода назад появилась на «Мануфактуре», коллеги тут же рассказали стажерке легенду о великом дегустаторе.
В те славные, теперь почти былинные времена, когда в Москве только-только начал расцветать кооператив «Тяпушка», Иван Ильич вел производство исключительно силами своей семьи. Недавнее предательство людей и песцов, окончившееся судом, сделало его крайне недоверчивым, и привлекать к новому делу посторонних ему совсем не хотелось. Однако у нового бизнеса была своя специфика. Полученный продукт должен был кто-то дегустировать — иначе могло приключиться массовое отравление советских людей, и тогда коммунистическая власть стерла бы ранее судимого Тяпова в лагерную пыль.
Разумеется, ни сыновей, ни дочек, ни супругу, ни самого себя Иван Ильич подвергать риску не собирался. Нужен был дегустатор со стороны, но при этом к первому наемному работнику предъявлялось множество серьезнейших требований. Он должен был уметь держать язык за зубами даже в состоянии сильного алкогольного опьянения, должен был верить в светлое будущее тяповского бизнеса, довольствоваться небольшой зарплатой, а самое главное — этот человек должен был обладать нечеловечески выносливым желудочно-кишечным трактом.
Рекрутинг (впрочем, такого слова тогда еще никто не знал) проводил лично Иван Ильич. В течение двух месяцев он каждый вечер посещал привокзальные шалманы и рюмочные, где вел долгие беседы с контингентом и даже заполнял на каждого кандидата отдельную анкету. Однако подходящий алкоголик никак не находился. Конечно, найти в тогдашней Москве Диогена, не понаслышке знакомого с жидкостью для мытья стекол или с изопропиловым спиртом, не представляло особого труда. Но вот отыскать человека, который, приняв четыреста граммов, не вывернул бы случайному собутыльнику все свои личные и семейные секреты, а также государственную тайну, если таковая имелась в загашнике, — не удавалось никак.
Леопольдыч сыскался в рюмочной у Курского вокзала. Тяпова этот немолодой дядька поразил тем, что был как две капли воды похож на артиста Джека Николсона, фильм с которым Иван Ильич недавно посмотрел в видеосалоне. Только Николсон, изображавший съехавшего с катушек писателя, был непоседливым, живым и подвижным, как ртуть, а посетитель рюмочной был угрюм и абсолютно спокоен. В то время как другие пьющие граждане дымили папиросами, махали руками и издавали звуки, сливавшиеся в нестройный матерный гул, Леопольдыч стоял в полном одиночестве, глядя в пространство неподвижными, как у удава, глазами и только раз в шесть минут (Иван Ильич проверял по часам) подливал себе в стакан граммов пятьдесят «Столичной». Когда у флегматика иссякла влага, Тяпов встал рядом с ним за столик, отвел полу плаща и показал изготовленную в «Тяпушке» бутылку с такой же столичной этикеткой. Мужик молча кивнул.
Тяпов разлил пойло по стаканам, произнес шутливый тост и сделал вид, что пьет.
Джек Николсон залил в утробу свою порцию и продолжал стоять молча.
— Ну как? — спросил Иван Ильич.
— На глазок разбавляли, — подал голос мужчина.
Говорил он хрипло и тихо, почти шепотом.
— А ты откуда знаешь?
— А чего тут знать? Тридцать три и пять, гидролиз, вода из батареи.
Иван Ильич тихо ахнул. Это была истинная правда: спирт он по дешевке прикупил на гидролизном заводе; воду, что греха таить, брал прямо из радиатора парового отопления; разбавлял на глазок, а крепость раствора сегодня утром сам замерил спиртометром. Получилось тридцать три и пять десятых градуса.
Тяпов простоял с гением дегустации до закрытия заведения, непрерывно подливая и так же непрерывно осыпая молчуна вопросами. Леопольдыч пил все, что наливали, а из вопросов удостаивал ответом только те, которые имели отношение к составу и воздействию употребляемых в данную минуту напитков. На вопросы о своей биографии или о планах на будущее он просто не отвечал. Похоже было, что Леопольдыч, подобно некоторым индейцам Южной Америки, жил только в настоящем времени, а настоящее определялось тем, что в данную минуту занимало его пищевод.
Самородок был приглашен на работу в «Тяпушку», и в дальнейшем Ивану Ильичу ни разу не пришлось пожалеть о своем выборе. Леопольдыч оставался с шефом и в период ООО «Тяпка», и во времена ЗАО «Тяпа», и в эпоху «Тяповских мануфактур». Он дегустировал все продукты, которые производил сначала лично глава холдинга, а потом и его креативщики. А когда возник научный отдел, Леопольдыч чрезвычайно заинтересовал тех сотрудников, которые еще не совсем порвали с фундаментальной наукой. Профессора потихоньку тестировали его новейшими моющими средствами, одеколонами, лосьонами, зубными эликсирами и антистатиками, не говоря уже о классических денатурате и политуре. Но Леопольдыч выжил и не изменил своего химического состава. Как установили тяповские доктора, он представлял собой удивительную аномалию в мире живой природы: кровь Леопольдыча давно переродилась и состояла на 56 процентов из алкоголя и продуктов его распада.
Тяпов питал к Леопольдычу особые, почти человеческие чувства. Старик был единственным сотрудником корпорации, который обращался к грозному боссу на «ты» и, если это было нужно для дела, говорил ему правду. Иван Ильич даже хлопотал о присвоении Леопольдычу звания заслуженного дегустатора-испытателя, для чего было нужно сперва ввести такое звание в российской Федерации. К сожалению, взяткоемкость соответствующего указа оказалась слишком велика, и Леопольдыч получил только медаль «Ветеран труда». Эту медаль он всегда носил на своем черном форменном пиджаке без знаков различия.
Леопольдыч вошел в кабинет и остановился у двери, глядя прямо перед собой в пространство.
— Старина, ты уж меня извини, — обратился к нему Тяпов. — Мы тебя, наверно, с постели подняли?
Вопрос относился к прошлому, и потому ответа не последовало.
— Тут очень важное дело имеется. Вот, погляди на эту муть. Пойло изготовлено с помощью аппарата самого Менделеева. Видишь?
— Ну, — сказал Леопольдыч.
— Тут целая история, я тебе потом расскажу. раздобыли менделеевский аппарат и к нему еще набор черт знает каких веществ. А что получилось — непонятно. Доктора говорят, что пить это дело вредно. В больших дозах летальный... Ты как? Примешь рюмочку?
Леопольдыч подошел к аппарату, взял мензурку и с минуту разглядывал ее на свет.
Потом он понюхал собакинский эликсир — и вдруг поморщился.
Мурка и Усов переглянулись: никогда раньше им не приходилось видеть, чтобы старик проявлял столь бурную реакцию.
Леопольдыч закрыл глаза, открыл рот и аккуратно влил в себя все содержимое мензурки.
Тяпов вскочил с места и подбежал поближе.
Внешне ничего особенного не происходило, но Маше показалось, что по лицу чудного старика разливается какое-то скрытое сияние — как у того же Николсона в фильме Кубрика после стакана бурбона.
Но может быть, это был всего лишь эффект освещения.
Минуты две Леопольдыч молчал.
— Ну! — не выдержал Тяпов. — Что там? Не томи!
Великий дегустатор медленно разлепил губы и тихо ответил:
— Короче, Ваня, не дури. Летального ни у кого не будет, продукт безопасный. Но и пить это пойло народ не станет. Аппарат уничтожь, а остатки вылей куда-нибудь. Только не в нашу речку.
С этими словами старик повернулся и вышел из кабинета.
— Слышала? — спросил Тяпов у Мурки.
— Да, но это ведь может быть неправильный состав! Тут очень важна дозировка...
— Старик врать не будет, — веско сказал глава холдинга. — Я ему верю больше, чем самому себе. Если Леопольдыч сказал — народ пить не станет, то значит, не станет. Ни разу он не ошибался.
Маша была в отчаянии.
— Иван Ильич, расспросите Костю! Он один все понимает!
— А чего расспрашивать?
— Ну вы же его на работу хотели взять! И Петю, то есть Петра Алексеевича, тоже... Они все объяснят! Все сделают...
— Ладно, не реви. Поговорю с твоими химиками. Усов, убери-ка все это добро подальше и приведи гостей из пятого апартамента. А ты, Маша, спрячься пока вон туда, за шкаф.
