— Бир бин, — предложил турок, показав один палец.
— Я лучше его домой увезу, чем за бир бин отдам.
Глаза эфенди стали наливаться кровью; между бровями легли складки, напоминая о вековой грубости воинов Османской империи. Потапу даже показалось, что за пазухой у турка лежит острый ятаган. Но проверить эту догадку помешали набежавшие крестьяне, навьюченные связками резиновых сапог. Горцы оттеснили клетчатого и живо заинтересовались капканом, который, так же как и сушилки, остался невостребованным.
Дабы не упустить удобный случай, Мамай решил показать товар лицом и доказать клиентам, что капкан на медведя — вещь в хозяйстве незаменимая. В рекламных целях Потап принял неуклюжую позу, поднял вверх лапы и, свирепо выпучив глаза, зарычал. Грузно походив вокруг капкана, он сунул в его разинутую пасть палку и надавил на педаль. Стальные челюсти захлопнулись со страшной силой, едва не перекусив палку пополам. Зрители одобрительно зашумели, но было похоже, что их восторг вызван не столько действием капкана, сколько тем, как умело "рус" изобразил медведя. Подождав немного, не повторит ли он свой номер еще раз, крестьяне посовещались и купили охотничью снасть.
Все это время клетчатый околачивался неподалеку и испепелял Потапа взглядом. Ему тоже хотелось что-нибудь купить, но спекулятивные цены туристов приводили его в уныние.
Подобревший Мамай поманил бедного турка к себе, показывая ему линолеум.
— Эй, эфенди! Киль манда! Иди сюда! Бери за два бина, шайтан с тобой.
При слове "шайтан" эфенди напрягся и зловеще повел усами.
— Шучу, шучу, — улыбнулся Потап, — бери за бин. Бир бин, понимаешь?
Турок понял и с готовностью протянул мятую бумажку — должно быть, все, что у него было.
У клетчатого оказалась легкая рука. Следом за ним подошел бородатый старик, долго смотрел на линолеум слезливыми глазами и в конце концов купил два куска за четыре бина.
Не теряя времени, Потап отправился на стройку в третий раз с явным намерением распродать оставшийся строительный мусор. Суровое наказание за воровство давно отбило у турок охоту покушаться на чужое добро. Даже если оно будет валяться на земле — редкий турок отважится его поднять. Приятно пораженный этим открытием, Мамай решил стать посредником между бесхозным имуществом и законопослушными гражданами Турции.
Но его опередили. Разгадав слабость восточной натуры, какой-то ловкий проходимец уже перерыл весь участок и утащил с него все полезные вещи. Здесь чувствовалась лапа соотечественника.
Не найдя ничего подходящего, Потап захватил с собой пыльный кусок трубы, который удалось сбыть за три бина лишь через час.
Жара стала невыносимой. Асфальт накалился так, что было удивительно, как это автомобили не прилипают к нему шинами. Туристы пили пиво и пепси, глазея на витрины магазинов. Не снимая пиджаков, почтенные эфенди курили сигареты и высокомерно поглядывали на приезжих, храня в уме какую-то старую янычарскую тайну.
Голый по пояс, в белой панаме, изнывая от солнца, Потап все еще сидел на базаре и лениво отмахивался от мух и пожилого турка. Эфенди стоял над ним уже целую вечность и гнусавым голосом предлагал двадцать бин за сушилку-кипятильник. Продавец настаивал на двадцати пяти.
Но вот рядом с башмаками турка остановились чьи-то голые волосатые ноги в сандалиях, и вежливый голос спросил:
— Почем ваши сушилки, товарищ?
— Ирми бэш.
— Ирми бэш? А это сколько?
— Сколько, сколько! Сколько надо, — угрюмо ответил Потап, неожиданно обнаружив, что не может перевести "ирми бэш" на русский.
Он полез в словарь, чтобы вспомнить родной язык, но незнакомец задал уже другой вопрос:
— А вы не знаете, кипятильники здесь спросом пользуются?
— Еще бы! С руками отрывают…
Потап хотел высказать еще несколько замечаний, но вдруг осекся. Голос соотечественника сразу показался ему подозрительно знакомым, но теперь он его узнал. Экс-председатель поднял глаза — перед ним, в шортах, майке и красной бейсболке, стоял Христофор Ильич Харчиков собственной персоной. Он озабоченно оглядывался по сторонам и еще не ведал, какая встреча его ожидает. Потап быстро надвинул панаму на самые брови, оставляя в поле зрения только коричневые сандалии. Упитанные ножки Христофора Ильича засеменили в обратном направлении и вскоре затерялись среди множества других разнообразных ног.
Вскоре, отдав сушилки по сходной цене, Мамай отправился на поиски красной кепки.
Харчиков обнаружился в конце торгового ряда.
Затесавшись между двумя продавцами сигарет, он сидел на раскладном стульчике и грустно взирал на свой товар. Судя по его кислой мине, торговля шла вяло.
Потап мельком оценил предлагаемый соратником ассортимент, с удивлением опознал похищенный со стройки линолеум и, придав голосу строгость, спросил:
— Родину распродаешь?
— Товарищ… Мамай… — оторопел Христофор Ильич.
— Никаких фамилий, — процедил Потап, довольный произведенным эффектом. — Не забывайте, что мы находимся на вражеской территории.
— Понимаю.
— Вы что здесь вообще делаете?
— Так ведь… — молвил Харчиков в полном замешательстве, — подрываю ихнюю экономику. А вы?
— По заданию центра.
— Ну и как?
— Трудное дело, — проговорил председатель, озабоченно озираясь, — темный народ. По-русски ни бельмеса не понимают. Турки, одним словом.
— Да-а, турки — они и в Турции турки.
Потапу не терпелось узнать новости козякинской жизни.
Христофор Ильич нехотя свернул торговлю, уложил кипятильники в сумку и понуро поплелся за невесть откуда взявшимся начальником. По пути он робко думал о том, чтобы послать товарища Мамая к чертовой матери и вернуться на базар. Потап не отвлекал себя глупыми мыслями и потому сразу заметил хвост. Это был уже знакомый эфенди в клетчатом пиджаке. За первым же углом Потап встретил его грудью.
— Тебе чего?
Турок застеснялся и недоверчиво покосился на Харчикова.
— Можешь говорить при нем, — успокоил председатель.
Клетчатый взял Потапа за локоть, пошевелил усами и заговорщицки шепнул:
— Атом Bap?
— Вар, — без колебаний ответил Потап, став предельно серьезным.
— Икы кило! Икы! Тaмaм?
— Икы-ы? — переспросил Потап, озадаченно почесав затылок. — М-м-м. Икы-кило — проблем. Икы кило нужен буюк контейнер. Очень буюк. На таможне проблем будет. Понимаешь?
— Проблем ек! — задрожал от восторга турок. — Кач пара aтом?
Если еще несколько секунд назад у председателя не было от Харчикова секретов, то теперь он сам отвел эфенди на безопасное расстояние и вступил с ним в деловую беседу. Харчиков зажмурился и прижался к стене, ожидая немедленного ареста.
— Это кто? — полюбопытствовал Христофор Ильич, когда Потап вернулся.
— Коллега из местного подполья, — развязно сообщил председатель.
— А что это он у вас просил?
— Так, ерунду. Бомбу атомную, видите ли, ему надо. Впрочем, вас это пока не касается.
Соратники уединились в чайной.
— Ну, докладывайте, — сказал Потап, — какова в мое отсутствие политическая обстановка в Козяках?
Оказалось, что политическая обстановка в отсутствие товарища Мамая не слишком ухудшилась. Товарищ Брэйтэр уехал за границу, по слухам, в Израиль. Но в последнее время усиленно муссируются новые слухи о том, что теперь он не может оттуда приехать. Товарищ Пепренко стал мэром. О Цапе известно только то, что с животноводством он завязал навеки и подался в растениеводы. Куксов вплотную занялся коммерцией, а оба Коняки с головой ушли в политику. Все остальное было по-прежнему.
— Да, давненько я у вас не бывал, давненько. Что ж, возвращайтесь домой и готовьтесь к встрече. Скоро буду, — сказал Потап, посмотрев в небо.
Чайка, быстро мелькнув над чайной, издала дикий янычарский крик и исчезла в неизвестном направлении.
В конце октября нога Потапа вновь ступила на грешную козякинскую землю. На этот раз он прибыл средь бела дня, в самый разгар бабьего лета.
