Открылась входная дверь замка. Из прямоугольника света выскочил мужчина и побежал по главной аллее к воротам парка. Когда неясная фигура отделилась от кустов и напала на него, мужчина издал хриплый звук и упал.
Ламбер вытащил из рукава резиновую дубинку со свинцовым сердечником, но кто-то молниеносным движением выбил ее, мощный кулак въехал ниже правого уха Ламбера. Репортер, как мешок, рухнул на землю.
Табор воспользовался замешательством нападавших, вскочил и со всех ног бросился бежать. Силы уже покидали его, когда он споткнулся и упал на что-то влажное. Это была глубокая яма, полная опавших листьев, в которые Табор мгновенно зарылся. Преследователи включили карманные фонари и осмотрели все вокруг. Ничего подозрительного они не заметили. Беглец исчез.
Совещание у тела Ламбера было недолгим.
— Возьмем его с собой?
— Не знаю. Кто бы это мог быть?
— Понятия не имею. Подумаешь — одним больше, одним меньше.
— Ты сейчас так говоришь. Посмотрим, как ты запоешь, когда тебя поведут на гильотину.
Тут входная дверь замка вновь распахнулась, и на пороге появились Грандель и маркиз. Это спасло Ламберу жизнь. Мужчина ударил его ногой в лицо и скрылся в темноте.
С рассветом продрогший до костей Табор высунул голову из влажной листвы. Никого не было видно, и он бросился бежать в сторону шоссе.
Когда Ламбер пришел в себя, он выплюнул сгусток крови, а с ним и пару зубов. Несколько раз репортер безуспешно пытался приподняться. Наконец с большим трудом ему удалось встать на колени.
Добравшись до деревни, он вытащил из постели хозяина единственного трактира и попросил влить ему в рот полбутылки коньяка.
— Кто это вас так отделал? — запинаясь спросил трактирщик.
Ламбер, криво ухмыляясь распухшими губами, доверительно прошептал:
— Мэр застал меня у своей жены!
Шутка Ламбера попала в цель, так как мэр около года назад женился на дочери владельца гаража в Диезе, чей жизнерадостный характер и легкомыслие не давали мэру покоя.
Трактирщик понимающе кивнул, предвкушая, как вечером преподнесет завсегдатаям трактира историю Ламбера, сопроводив ее собственными комментариями.
После неудачи в Верде Де Брюн решил лично заняться этим делом. Но ему необходимо было заручиться согласием Авакасова.
Авакасов относился к тем немногим людям, перед которыми Де Брюн испытывал животный страх. Он знал, что власть этого человека почти безгранична и того, кто серьезно раздражал его, он уничтожал. Хотя старик и жил затворником в древнем монастыре, который купил в родной греческой деревушке, перевез во Францию и восстановил в Жанвиле, в делах и в отношении к людям он был отнюдь не сентиментальным, как и в те времена, когда поставками оружия во Францию и одновременно ее противнику, кайзеровской Германии, заложил краеугольный камень своего огромного состояния.
Его отношение к Де Брюну было двойственным. Он уважал его ум и профессионализм, но кричал и даже плевал в него, приходя в ярость, как неделю назад, когда Де Брюн выиграл у него подряд три партии в шашки.
Де Брюн хорошо изучил и другие особенности поведения старца. Когда Авакасов приглашал его к себе, уже по свету в окнах он определял, какое у того настроение. Если Авакасов сидел при свечах в келье, увешанной старыми иконами, то он пребывал в созерцательном или подавленном расположении и следовало ожидать длинных монологов о ничтожестве человеческого существа, о бренности всего сущего, о спасении жизни и о смерти.
Яркий свет в большом зале был особенно опасным признаком. Значит, на Авакасова накатил очередной приступ мании преследования и в каждом углу ему мерещился убийца.
Самым благоприятным был момент, когда он сидел в рабочем кабинете за огромным письменным столом и сверял длиннющие колонки цифр различных инвестиций и акций. В эти минуты на него снисходили человеколюбие и филантропия, и он мог без долгих размышлений подписать чек на миллион долларов, например, для строительства христианского центра в Швейцарии.
Зная вздорный нрав Авакасова, год назад Де Брюн воспользовался случаем, когда старец сидел в келье при свете лампадок, и предложил ему сделку, которую до того долго обдумывал.
Желчный, преисполненный ненависти к людям, престарелый миллиардер поначалу не обращал на Де Брюна никакого внимания.
— Уничтожить, огнем и мечом истребить весь этот сброд, — хрипло произнес он вдруг, — единственное, что в этом мире еще имеет смысл! Единственное!
Де Брюн, рискуя потерять все, чего достиг благодаря Авакасову, решился заговорить. Отчетливо произнося каждое слово, он сказал:
— Огонь? Меч? В наше время с их помощью немногого можно добиться. Но есть одно по-настоящему действенное средство, позволяющее извести тех, кто не достоин жизни.
— Какое средство?
— И оно может принести больше тысячи процентов прибыли! — как бы невзначай прибавил Де Брюн.
Старец насторожился.
— В чем же дело?
Де Брюн вплотную придвинулся к нему и коротко изложил свою идею. Если Авакасов войдет в дело и инвестирует необходимый начальный капитал, то сможет без всякого риска заработать миллионы. О сбыте товара позаботится Де Брюн.
И вот теперь, год спустя, дело могло лопнуть. Через Гранделя, которого он считал одним из самых толковых среди своих людей, полиция что-то заподозрила, и трудно было сказать, как далеко зашло расследование. Во всяком случае, Де Брюн решил, что надо показать этому Пери зубы и дать понять, чтобы он не совал нос туда, куда не следует.
Приехав в Жанвиль, Де Брюн застал Авакасова в молельне. Перед иконами в золотых и серебряных окладах тускло горели лампадки из разноцветного стекла. В руках старец держал письмо от своей внучки Ирэн, которая воспитывалась под вымышленным именем в аристократическом лицее в Дюньи. Авакасов был убежден, что его враги, узнав, где находится Ирэн, убьют или похитят ее, поэтому, как свидетельство высокого доверия, поручил Де Брюну охрану девушки.
— Все больше умерших является ко мне, скоро и я стану одним из них, сказал старец после долгого молчания.
Ему исполнилось восемьдесят девять лет, осунувшееся лицо с крючковатым носом покрывала густая сетка морщин. Странную противоположность дряблому лицу являла густая шапка седых волос, которыми Авакасов по-детски гордился. Как гордился и тем, что ни одного дня в своей жизни не провел из-за болезни в постели. Он не жалел денег на свое здоровье, рассчитывая прожить не меньше ста лет.
— …и лишь пепел, останется лишь серый пепел, отравленный смертью… и больше ничего. Ничего, ничего! — мрачно пробормотал Авакасов.
— Как же так, — тихо возразил Де Брюн. — Всегда найдется несколько человек, ради которых стоит сохранить жизнь на земле.
— У меня остался лишь один человек, для которого я живу, — подавленно произнес Авакасов.
Прежде чем перейти к делу, Де Брюну надо было как-то вывести старца из меланхолии. Он знал его тайную струнку и решил на ней сыграть.
— Вам непременно следует забрать внучку к себе, — настойчиво посоветовал он Авакасову. — Дюньи для нее небезопасное место, там с ней всякое может случиться. А если бы она была здесь, около вас, то я бы мог гарантировать ее безопасность.
Глаза Авакасова ожили.
— Я и сам уже давно думаю о ее приезде сюда, для меня это было бы большой радостью.
Он нажал кнопку, и под потолком кельи вспыхнул яркий свет. Сразу просветлели страдальческие лица святых и мучеников на иконах. Огоньки в лампадках померкли и потеряли свой спокойно-таинственный блеск.
— Действительно, для меня это была бы самая большая радость, какую я могу себе представить, — сказал старец. — Я напишу пару строк префекту полиции, он даст вашим людям специальное разрешение на применение оружия в особых случаях.
Де Брюн ничего не ответил.
Позднее, когда они сидели в рабочем кабинете миллиардера и Де Брюн одну за другой проиграл четыре партии в шашки, он вернулся к последним словам Авакасова.
— Едва ли среди полицейских найдется хоть один, кто не поддерживает связей с преступным миром, в этом вы скоро сами убедитесь!
— Да? — на морщинистом лице Авакасова появилось выражение подозрительного недоверия.
— Кто-то из этих молодчиков сообщил таможенникам, чтобы они обыскали наше судно «Афины», прежде чем оно бросит якорь в Марселе.
— Ну и что?
— Что, что! На судне спрятана партия товара на сумму в двадцать миллионов, — продолжал лгать Де Брюн, он вытер платком лоб и прибавил: — Я полагаю, что даже для вас это не мелочь.
— Де Брюн, не приносите мне подобных известий! — В тихом голосе Авакасова прозвучала угроза, заставившая Де Брюна побледнеть. — Когда вы сделали мне предложение, я сразу сказал, что не желаю ничего знать об этом деле. Всю ответственность несете вы. И весь риск. Только вы.
