— Кто-то звонил, но ничего не сказал и бросил трубку. Два раза.
— Хм. Интересно, может, это Чарльз? Если звонки повторятся, скажите ему, что я скоро вернусь и подойду к телефону с шести до семи. И не могли бы вы позвонить господам Берту и Сесу и попросить их поужинать у меня завтра вечером? А сегодня пригласите к ужину господина Стоуна. Вероятно, у госпожи Батлер еще осталась та восхитительная телятина, и, может, она приготовит из нее лангеты.
— Полагаю, еще осталась, мисс Фишер. Этот новый мясник — настоящая находка. Вы не против, если ужин будет в семь? Госпожа Батлер хочет посмотреть новую картину.
— Конечно. Сообщите господину Стоуну, а если он не сможет прийти на ужин так рано, закажите мне столик в «Виндзоре». Спасибо, господин Батлер, я буду дома к шести.
Она положила трубку и вышла из отеля. Прогулка вдоль модных витрин на Коллинз-стрит — это как раз то, что нужно.
Фрина завершила восхитительный послеполуденный променад покупкой платья от мадам Флоретт, расшитого бисером с узором в виде павлиньих перьев, причем за более чем разумную сумму, если учесть, сколько швей понадобилось, чтобы пришить все эти бесчисленные бусинки. Она прошлась до конца Коллинз-стрит, чтобы сесть в машину и, оказавшись в назначенное время дома, дождаться звонка. Домой она добралась около пяти — оставалось время выпить чашечку чая и примерить новое платье.
— О, мисс! — воскликнула Дот. — Оно прекрасно!
— Неплохо, а? Мне нравится, что оно спадает сзади до самых пяток.
— Но у вас же голая спина, мисс, вы бы лучше подождали, пока станет теплее. А кто этот человек?
— Что? А, это пропавший брат Чарльза Фримана. Я тебе все расскажу, когда у меня появится хоть какая-нибудь идея, как отыскать его. Что ты о нем думаешь, Дот?
— Его не назовешь симпатичным, — отозвалась служанка, наклоняя рамку со снимком так, чтобы на нее падал солнечный свет. — Но я бы такому поверила. Открытое лицо, этот человек вызывает доверие.
Она поставила фотографию на ночной столик Фрины.
— А что он натворил, мисс?
— Он пропал. Как и его непутевый братец. И теперь, Дот, я должна найти одного или обоих, я даже и не знаю. Ладно, наверняка что-нибудь да придет в голову. Господин Стоун звонил?
— Да, мисс, и он будет сегодня к ужину. Надеюсь, вы найдете его.
— Кого? Господина Стоуна?
— Нет, мисс, молодого человека с фотографии. Он мне нравится, — решительно добавила Дот, отправляясь наливать ванну для Фрины.
В одиннадцать минут седьмого зазвонил телефон. Фрина сняла трубку и услышала чье-то дыхание.
— Фрина Фишер слушает.
— О, Фрина, что мне делать? — воскликнул обезумевший голос.
— Ты должен вылезти из гардероба, в котором сейчас прячешься, и пойти со мной в полицию, — рассудительно заметила Фрина.
Трубка охнула:
— О нет, я не могу, они все узнают!
— Узнают что?
— Про Бернарда. Они про него узнают. О, Фрина!
— Так, Чарльз, поменьше стонов, побольше информации. Что они узнают? Где ты? Ты понимаешь, что твоя мать бьется в истерике?
— Ничего ей не сделается, она всегда такая, — легкомысленно заявил Чарльз. — Я в безопасности. За меня не беспокойся.
— И не думаю, — откровенно призналась Фрина. — Ты где?
— Прячусь, — сказал Чарльз.
— Да-да, это я уже поняла! — вспылила Фрина. — Так что насчет Бернарда?
— Он был… он… ой нет, я не могу…
На этом связь прервалась. Фрина подождала еще немного, а затем повесила трубку.
— Ну так что, мисс, это был господин Фриман? — поинтересовалась Дот. — Вы наденете это павлинье платье?
— Нет, не хочу быть слишком заметной в клубе. Лучше темно-синий костюм и шляпка-клоше. Это действительно был Чарльз, похоже, он все еще паникует, но он на это мастер. Он сказал, что полиция узнает про него и Бернарда, а если учесть, что рассказала мне эта злючка-горничная, боюсь, этот Бернард был э-э… очень близок с Чарльзом. Что, несомненно, дает этому плутишке мотив. Какая банальность! Впрочем, не обращай внимания. Дай-ка мне работу Перси Грейнджера[15] о джазе и оставь меня на волю судьбы.
Фрина быстро пробежала глазами ученый трактат, сообщавший, что джаз изначально назывался «джэс», а до этого — «джэзм» или «джизм»[16]; последний термин господин Грейнджер обсуждать отказывался, однако сексуальная подоплека этой музыки была очевидна. Церковники и добродетельные матери-католички, возможно, были правы, объявляя джаз негритянской музыкой, полной темных страстей и дикого грохота африканских барабанов. Джаз, как сообщал Фрине сведущий в этом деле Грейнджер, это истинно народный стиль — соединение европейской духовой гармонической конструкции с африканскими пентатонными напевами. И поэтому, утверждал Грейнджер, он уникален и должен поощряться.
Похоже, в своем мнении он был одинок. Фрина завела граммофон, поставила «Диппермаус блюз» и вслушалась. Да, она тоже ощутила это. В пентатонной гамме отсутствовали третья и седьмая ноты гаммы европейской, а выходцы из Африки, пытаясь приспособить свою музыку к этой новой гамме, не знали точно, какую ноту вставить, из-за этого блюз и получил свое неповторимое звучание. Фрина почувствовала удовлетворение от собственной образованности. В школьные годы ей пришлось напряженно бороться, чтобы не посещать уроки фортепиано, как полагалось всем хорошим девочкам, поскольку она твердо решила быть плохой девочкой; теперь же она об этом жалела. Возможно, музыкальная грамота помогла бы ей устроить какую-нибудь диверсию, вроде той, что учинили освобожденные рабы, воспользовавшись духовыми инструментами как боевым трофеем и приспособив непоколебимое «ум-па-па» польки и марша к собственным нуждам.
Тинтаджел Стоун пришел без опоздания, да еще в вечернем костюме, который хоть и был несколько поношен, но казался вполне приличным. Госпожа Батлер, как и обещала, приготовила овощной суп и лангеты.
— Шикарно выглядите, — заметила Фрина, передавая соль.
Тинтаджел Стоун усмехнулся.
— Это моя рабочая одежда, — пренебрежительно сказал он. — Скажите, мисс Фишер, как продвигается ваше расследование?
— Мое? Меня наняли, только чтобы найти Чарльза, а еще его брата — госпожа Фриман вдруг вспомнила, что потеряла его некоторое время назад. И я понятия не имею, где они находятся. Вы разговаривали с полицией еще раз?
— О да. Они перерыли все наши комнаты, даже заведение Айрис. Она была в ярости! Но так ничего и не нашли.
— А что они искали?
— Нож, — ответил Тинтаджел Стоун, глядя прямо в глаза Фрине.
Мисс Фишер уже давно поняла, что подобной уловке доверять не следует. Из этого она моментально сделала вывод: Тинтаджелу есть что скрывать. Впрочем, у большинства людей есть секреты, которые могут не иметь отношения к убийству в «Зеленой мельнице».
— И они его не нашли?
— Нет.
— Хорошо. Возьмите еще лангет. Я тут читала кое-что о джазе, — сказала Фрина, меняя тему. — Как это начиналось, я поняла, но вот что было дальше? И почему Новый Орлеан?
— А! Интересное местечко. — Тинтаджел немного помолчал, отдавая должное кулинарному искусству госпожи Батлер. — В девяностые был регтайм — рваный ритм рваного времени. Затем цирковые оркестры и им подобные начали выступать в поселках и городках и в конце концов обосновались в Новом Орлеане, поскольку это французский город, и там существуют традиции популярной музыки; кроме того, в Сторивилле возле Нового Орлеана жили негры и креолы.
— А в чем разница?
— Креолы освободились раньше, — пояснил Тинтаджел. Говорил он кратко, довольно отрывисто, с едва ощутимым намеком на корнуоллскую картавость. — Креолы принадлежали старым французским плантаторам и получили свободу задолго до Гражданской войны. Поэтому креолы смотрели на американских негров свысока, что породило социальные трения. Джаз родился из столкновения, он — слияние различных музыкальных стилей. Вот поэтому, ведь если что-то идет не так, то по-крупному. Это местечко, Сторивилль, было, прошу прощения, скопищем борделей. В таких заведениях всегда играли хорошую музыку, и вот утонченная креольская и энергичная африканская музыка соединились, и мы получили новоорлеанский джаз. Позже, во время Великой войны политики решили, что Сторивилль представляет угрозу для здоровья моряков, и прикрыли его. Многие джазисты перебрались в Чикаго, где джаз играли и белые. В старом новоорлеанском стиле используется три основных инструмента — тромбон, труба и кларнет, а белые оркестры использовали все: и фортепиано, и скрипку, и банджо. Так получился чикагский стиль.
— В котором и играют ваши «Джазисты».
— Единственная разница — в синкопировании и соло. Джазисты не упускают случая покрасоваться.
Он небрежно усмехнулся. Внезапно он показался Фрине невероятно привлекательным.
