Когда любезная и великодушная Кетти покидает меня походкой уставшего кавалериста, чтобы заслуженно отдохнуть, я начинаю быстро перебирать в уме варианты с интересующими меня персонами.
Я бы очень удивился, если бы узнал, что бабуся Мак Херрел занимается поставкой наркоты. У почтенной леди имеются менее легкомысленные забавы. Это занятие не по возрасту для племянницы и не по положению для баронета. Для начала я более всего склонен подозревать Мак Шаршиша. Этот хрен заправляет винокурней. Ему не составляет труда наладить известную вам торговлю. Поживем—увидим.
Надо познакомиться с делом поближе.
Не так-то просто будет войти в доверие к этой компании!
в которой убедительно показано, что у меня в башке уйма трюков, а у Берю — одна головная боль
На следующий день мы, Толстый и ваш покорный слуга, возвращаемся в город. Каждый из нас делает себе подарок. Я покупаю бинокль, а Берю балует себя спиннингом со сверхзвуковой катушкой, чайной ложечкой и всем остальным.
У меня и впрямь начинается обсерваторный период. Некоторое время я смогу обойтись без услуг Бугая. В последнее время он стал так энергично заигрывать с мамашей Мак Ухонь, что хозяин уже начал проявлять недовольство, и я посоветовал другу попытать рыбацкое счастье на озере Оужалинс, изобилующем, по слухам, рыбой. В этих краях существует даже легенда, что будто бы в глубинах озера обитает чудовище, каждые пятьдесят лет всплывающее на поверхность.
— Представляешь, что будет, если я вдруг заделаю эту рептилию? — мечтает Берю. — Уверен, мою физию распечатают во всех газетах...
Мы устраиваем себе сорок восемь часов настоящих каникул. Расположившись в траве, я беру на заметку все выезды и въезды в замок и знакомлюсь с его обитателями. Я наблюдаю за старушкой Дафни, которую по утрам и после обеда метрдотель, величественный, как вся Англия, прогуливает по аллеям парка; не свожу окуляров с молодого сэра Долби, кажущегося мне грустным сэром, надменным, раздражительным и угрюмым; вижу Мак Шаршиша, когда после дня работы на винокурне он приезжает ночевать в замок, и особенно, особенно я слежу за блондинкой, за очаровательной Синтией. Каждый полдень за рулем своего тарантасика она отправляется в Мойзад-Цыпленхэм , а возвращается, когда начинает смеркаться, освещая все вокруг развевающимися по ветру волосами...
По вечерам, поковырявшись в несравненной стряпне папаши Мак Ухоня, я спешу на перину, чтобы встретить там мисс Кетти.
Первый день рыбалки приносит Берю успех: шесть форелей, и самая маленькая из них весит не менее восьмисот граммов. Чумазый — на седьмом небе. Для него это — праздник! Он хочет, чтобы его сфотографировали с трофеями. А на следующий день он бьет свой рекорд: одиннадцать увесистых форелей. Он мигом забивает стереометрию хозяйки и уговаривает Мак Ухоня до тех пор, пока шотландец наконец не позволяет ему самому готовить свой улов. При условии, что Берю будет за свои деньги покупать масло для жарки.
— Завтра, — заявляет Здоровяк, — я наловлю еще больше.
— Завтра, — поправляю его я, — ты наловишь еще больше, но не на спиннинг.
— Как это?
— Ты займешься ограблением.
Он опорожняет свой аквариум с Гиннессом, облизывает коровьим языком распустившиеся губы и, подобрав их, сухо заявляет:
— Я знаю, что с тобой нужно быть готовым ко всему, но я хотел бы, чтобы ты, по крайней мере, обрисовал мне ситуацию.
— Мне нужно проникнуть в Оужалинс Кастл, Папаша.
— Ну и что?
— А то, что я нашел способ, чтобы меня встретили там с музыкой.
— Валяй, я слушаю!
— Ты переоденешься...
— Во что?
— Во что хочешь, главное, чтобы тебя не смогли узнать.
— Банко, это мне нравится. Дальше?
— Ты спрячешься.
— Тоже неплохо. Продолжай.
— Ты засядешь на дороге в замок, сразу за проселком, что ведет к озеру, знаешь, где это?
— Считай, что я уже там, итак-с?
— Метров за сто до этого места ты разбросаешь гвозди.
— На хрена?
— Чтобы проколоть шины малышки Синтии, племянницы хозяйки замка.
— Не включаюсь...
— Я покажу тебе электрику.
— Да объясни же толком.
— Когда шины лопнут, малышка будет вынуждена остановиться.
— Включился, after?
— И тут из-за кустов выскакиваешь ты с пистолетом в руке.
— Я?
— Ты! И просто скажешь ей: мани! Только не вздумай сболтнуть что-нибудь по-французски, понял?
— Но Мане, по-моему, француз, его мазню я видел в Лувре, — блистает эрудицией Толстый.
— Но с «е» на конце.
— И как же ты хочешь, чтобы я сказал с «е», ну ты даешь! Может быть так: Мани, е...!
— Инспектор Берюрье, — обрываю я, — тот факт, что мы находимся на территории иностранного государства, не дает вам права неуважительно относиться к старшим по званию.
Вздутый трясет головой.
— Ладно, извиняюсь. Итак, я атакую дилижанс.
— Для тебя это не составит труда, ты ведь часто напиваешься, как извозчик.
— Может быть, ты и шеф, но знай, что тебе не мешало бы поучиться правилам хорошего тона, Сан-А., — торжественно заявляет Берю.
— Я запишусь на тот же факультет, что и ты. Итак, ты нападаешь на девицу. И тут вмешиваюсь я.
— Рыцарь Пустобрех! — ухмыляется Жиртрест.
— Вот именно. Моя тачка будет спрятана на проселочной дороге. Как только ты начнешь обрабатывать крошку, появляюсь я, наступаю тебе на хвост и делаю вид, что посылаю тебя в аут.
— Спасибо. Это и все, что ты можешь мне предложить?
— Я думаю еще пригласить тебя на роль трюфеля в паштете из гусиной печенки.
— Ладно, по рукам, но с тебя бидон...
Озабоченный, он поднимает на меня свои глаза сенбернара, у которого отобрали сахарную кость.
— Ведь это дело пахнет керосином, а?
— Ты, может, хочешь, чтобы я тебя отделал раньше времени? Ты и так хорош!
— Это все?
В ответ я презрительно пожимаю плечами.
— Да. Дело-то ерундовое.
Он вызывает Кетти и просит ее принести очередную порцию пива. Малышка указывает ему на часы, давая понять, что время приема спиртного кончилось пять минут назад. Громила приходит в бешенство, и я вынужден использовать свое влияние, чтобы добыть для него бокал Гиннесса.
Успокоившись, мой напарник спрашивает:
— А ты?
— Что я, дружище?
— Кого ты будешь изображать? Таланта?
— Ты угадал. И я отвезу малышку в Кастл, потому что шины ее колымаги будут проколоты.
— Ты забываешь одну вещь, комиссар моей...
— Инспектор Берюрье, я вас прошу!
— Ты забыл о том, что если я засею дорогу гвоздями, твои дутыши тоже лопнут, или они у тебя из нержавеющей стали?
Ну что я вам говорил, Берю полон здравого смысла. Этот кусок свиного сала иногда выдает поразительные вещи.
Моя растерянность его приятно возбуждает.
— Ха! Ха! Тоже мне, хитрован!
— Заткнитесь, Берюрье, дайте мне подумать.
— Шевели мозгами, — ухмыляется Толстый, осушая свою одиннадцатую кружку Гиннесса (которая становится совсем не unhealthy for him (Вредной для его здоровья)).
— Можно было бы перекрыть дорогу стволом дерева, что—бы она остановилась? — предлагаю я. — Но тогда шины останутся целыми. А мне нужно, чтобы они лопнули, это идеальный предлог для того, чтобы подвезти ее до Оужалине Кастла.
Берюрье элегантным жестом прикрывает рот ладонью бикоз оф пивные газы, но ладонь не помогает, газы находят выход совсем в другом месте, и тут он бессилен, ему остается разве что хрястнуть спинкой стула, чтобы создать гармонию аккорда.
— Я придумал кое—что получше, —. выдыхает он вместе с кислородом, углекислым газом, табачными струями и пивной ценой. — Намного лучше!
— Не может быть!
— Я лягу поперек дороги, и твоя пташка должна будет затормозить, чтобы не задавить меня...
— Я надеюсь на это,
— У меня в руке будет нож, и, пока она будет вылезать из шарабана, я продырявлю шины.
— Браво, Толстый.
— А потом я исполню номер, предусмотренный в либретто.
Я жму доблестную десницу несравненного Берюрье.
— Ты не интеллектуал, Толстый, но ты гений.
— Не надо аплодисментов, — скромно протестует мой верный друг. — Этот трюк стар, как хмель!
Лежа на крыше моего бентли, я осматриваю в бинокль горизонт. На дальнем повороте я замечаю маленький триумф мисс Синтии. Она одна. Пора действовать. Я засовываю в рот два своих лучших пальца и издаю долгий свист. Другой посвист раздается в ответ: Берю принял сигнал, Теперь его черед играть.
Шум мотора быстро нарастает. Крошка рулит что надо. Она жмет сто двадцать! Только бы успела остановиться. Подумайте, а вдруг она раздавит моего Берюрье? Я этого не переживу.
Взволнованный этой мыслью, я делаю полуоборот на крыше своего катафалка. Навожу резкость и обнаруживаю Толстого лежащим на дороге, раскинув руки крестом.
