– Аннушка, деточка, что случилось? Ты попала в аварию, да? А я еще удивилась, почему о сломанной машине мне сообщают Левандовские. Господи, кровищи-то сколько! – Губы бабы Кати задрожали, свекольный румянец отправился вслед за возмущением, и меня начали осторожно, но при этом весьма тщательно ощупывать. – Скажи честно, где болит? И вообще, почему ты здесь, а не в больнице?
– Катерина, – я невольно хихикнула – щекотно ведь, – тише говори, хорошо? А то Ника сейчас прибежит, испугается, увидев вещи.
– Не прибежит, – перешла на шепот домоправительница, – она спит еще.
– Как? Ведь уже почти шесть вечера!
– Да она сегодня весь день вялая какая-то, хнычет, капризничает. Вот я и уложила малышку сразу после обеда, она уснула мгновенно. И вообще, не уводи разговор в сторону. – За время произнесения этой тирады меня быстренько препроводили в спальню и аккуратно усадили на кровать. – Отвечай сейчас же, почему ты не в больнице?
– Я там была, почти три часа просидела. – Вижу, придется признаваться.
Иначе ведь и раздеть может, чтобы убедиться в отсутствии тяжелых травм и повреждений. Не то чтобы я стеснялась очень, но когда наша баба Катя входит в раж, ее подопечные, независимо от возраста и социального статуса, превращаются в неразумных младенцев. Может и памперсы попытаться надеть, прежде чем выйдет из своего ража.
– Просидела она! – Так, надо поторопиться, меня уже укладывают, подсовывая под спину три подушки. – Не сидеть надо было, а лечиться!
– Так я и ждала, пока Мая лечили.
– Какого еще Мая-шмая… Что?! – Кровать, выдержавшая в этой спальне многое, вскрикнула от неожиданности.
Потому что то многое, что выдерживала наша кровать, ни в какое сравнение не шло с обрушившимся на беднягу со всего размаха могучим седалищем. Наша баба Катя в свои шестьдесят лет – дама весьма ядреная и крепкая. Настоящая казачка, в общем. Причем хохлатая. Или хохловая? Из украинского казачества которая.
– Май? Наш песик нашелся? Так что, эта кровь – его?! – Южный темперамент, что тут скажешь. Вот и слезы хлынули полноводным потоком.
– Успокойся, теперь все будет хорошо. Он поправится. – И я вкратце рассказала о сегодняшнем происшествии.
И хорошо, что вкратце. А еще хорошо, что мои вещи Катерина сложила обратно в пакет.
Потому что послышался топот маленьких ножек, и в спальню вбежала разрумянившаяся после сна Ника:
– Мамсик! Ты где была так долго?
– Машину ремонтировала. – Я подхватила на руки теплое тельце, и мы устроили обнимашки. – Перепачкалась вот вся, пришлось просить тетю Алину дать мне свою одежду.
– А твоя где?
– Там, в мешке, – как можно небрежнее кивнула я.
Ника мельком глянула на пакет, который медленно удалялся из комнаты, прижатый к груди бабы Кати, снова потянулась ко мне, но вдруг замерла. Взгляд девочки стал сосредоточенным, она словно прислушивалась к чему-то. Потом спрыгнула с маминых коленей, подбежала к Катерине и требовательно протянула руки:
– Баба Катя, дай!
– Что тебе, детонька?
– Дай мешок!
– Зачем? Там грязные вещи, испачкаешься.
– Я хочу посмотреть!
– Ника! – Я встала с кровати и подошла к дочери. – Что еще за капризы? Нечего тебе там копаться, баба Катя права.
– Мамсик! – Малышка от нетерпения даже подпрыгивала, пытаясь дотянуться до высоко поднятого пакета. – Мне надо! Там… Там Май!
– Где Май? – Ну вот и попробуй утаить что-нибудь от ребенка-индиго. – В пакете?
– Нет! – Дочка начала злиться. – Я что, совсем глупая, да? Май в этот пакет не поместится, потому что он очень большой. Но… Мама, я не могу рассказать правильно, но он там! И… И ему больно сейчас! Дай, баба Катя-а-а-а!
Расплакалась. Лапыш мой родной, ты очень тоскуешь по своему мохнатому другу, я знаю! Я просто не хотела, чтобы ты видела нашего собакевича изуродованным и беспомощным. Надеялась вернуть здорового, веселого и крепкого пса, такого, каким он был раньше. Не получилось.
– Никусь, – я кивком попросила Катерину выйти и взяла на руки горько плакавшую малышку, – не плачь. Май нашелся, я нашла его сегодня.
– Правда? – Залитые слезами невозможные глаза дочери смотрели на меня с такой надеждой, что мне захотелось стукнуть себя чем-нибудь потяжелее. Нет чтобы сразу обрадовать ребенка, устроила тут спектакль. Жаба, вот ты кто.
– Да, солнышко, правда. Это случайно получилось.
– А где он был? И почему ты не привела его? И почему Маю больно сейчас? – Вопросы перемежались судорожными всхлипами.
– Понимаешь, заяц, его украли нехорошие люди. Они очень плохо обращались с Маем, били его, поэтому пришлось отвезти нашего пса в больницу для животных. Ему там сделали операцию, и теперь все будет хорошо. Врач обещал, что Май обязательно поправится.
– Честно?
– Честно-пречестно. Вот завтра пойдем навестить его, сама и увидишь.
– А ты меня возьмешь с собой, не обманешь? Ты ведь сказала, что испачкалась, когда машину чинила, а на самом деле…
Ника отвела взгляд и шмыгнула носом. Нет тебе, короче, веры, мамочка.
– Прости, малыш, я больше не буду тебя обманывать. Просто мне не хотелось тебя пугать, вот я и придумала про машину.
– Мамсик, – дочка прижалась щекой к моему плечу и тяжело вздохнула, – ты такая смешная. После того, что делал тот злой дядька, ты думала, что я испугаюсь?
Банда мурашек, топая, словно стадо бегемотов по кувшинкам, пробежала по спине. Ника впервые за полгода вспомнила о кошмаре, пережитом нами в Сан-Тропе. Я, если честно, очень надеялась на способность детей забывать все плохое, как страшный сон. Или считать пережитое страшным сном.
Не получилось. Девочка помнит все. Она просто не хочет говорить об этом.
– В общем, так, – я поцеловала мокрую от слез щечку дочери, – обещаю – больше ничего придумывать не буду. Только, чур – и ты все говори честно. Договорились?
– Да, – выдохнула Ника мне в шею.
– А сейчас мы пойдем с тобой умоемся, потом я переоденусь, и – ужинать. Мой нос подсказывает, что нас ждет что-то очень вкусное. А что говорит твой нос?
– Он не говорит, он сейчас занят, – хихикнула дочка.
– Чем это, интересно, занят твой нос?
– Насморком.
– Логично. Как любит говорить баба Катя?
– Можно и сапог на голову надеть, но логика должна быть.
– Вот именно.
И мы пошли умываться.
За ужином обсудили планы на завтра. Естественно, что планы кружили, словно пчелы над вареньем, над нашим лохматенцием. Прямо с утра мы с Никой собирались навестить Мая, заехав предварительно в зоомагазин за вкусной специальной косточкой. К больному ведь без гостинцев нельзя, правильно? Катерина решила отправиться на рынок, прикупить парной телятинки на нежнейшие тефтельки для своего любимца. В общем, на Мая неотвратимо надвигалась райская жизнь.
– Кстати, дорогие мои, – допивая чай, решила поинтересоваться я, – что сегодня рассказывал господин Майоров? Как там у него дела?
– Не знаю, – пожала плечами Катерина, – с утра он не звонил, а после обеда я телефон отключила, чтобы не мешал ребенку спать.
– Странно, – я взяла лежавший рядом мобильник и проверила дисплей – пропущенных вызовов не было, – и мне наш папа не звонил. Никусь, это безобразие! – я подмигнула дочке. – Отшлепаем его, когда вернется, да?
– Нет! – малышка вдруг отбросила надкусанный пирожок, слезла с диванчика и стремительно выбежала из кухни.
Сердце вдруг испуганно замерло, а потом понеслось заполошно, словно курица, удирающая от трактора. Что-то не так с Лешкой, там что-то случилось.
– Балуете вы с Алексеем Никочку. – Катерина наклонилась и подняла с пола обиженный пирожок. – Вот и результат: ребенок себя плохо ведет, едой разбрасывается. Отругать за такое надо, а мама сидит за столом как ни в чем не бывало. Неужели выбрасывать придется? Может, возьмете завтра с собой, угостите Мая?
Домоправительница продолжала бухтеж, но я не слушала. Схватила дремавший на столе мобильный телефон и, пытаясь набрать номер Лешки, направилась в гостиную. Пальцы вдруг превратились в переваренные сосиски, на нужные цифры попадать тупо отказывались. Пришлось воспользоваться быстрым набором.
На номер мужа вместо гудков я поставила одну из его песен, и теперь Лешка нежно и чувственно пел мне в ухо. Он пропел всю песню, но живого голоса в телефонной трубке я так и не услышала.
Из угла, гнусно подхихикивая и потирая потные лапки, наползала паника. Мягкой тапкой от нее не отбиться, пришлось задействовать диванную подушку. Запущенная меткой рукой (хотя нет, вру, в таком состоянии я уже не попаду белке в глаз, а вот от нее получить в глаз могу), подушка бухнулась прямо на маковку панике, раскатав злыдню в блинчик.
А я набрала номер Виктора, администратора и хорошего приятеля моего мужа. Здесь были обычные гудки, дрелью ввинчивающиеся в мозг. После восьмого гудка Виктор снял наконец трубку:
– Анечка, привет.
