Валерия пришла в восторг:
— Я тоже!
Блондинка посмотрела на нее уже с симпатией и спросила:
— Как относишься к мужикам?
— Терпеть ненавижу!
— Думаю, сработаемся. На первый прикид ты мне нравишься. Если так и дальше пойдет, сумма, положенная тебе, удвоится. Сегодня уезжаю в командировку, но через неделю вернусь, и сразу приступишь к работе.
Из кабинета блондинки Валерия вылетела на крыльях радости. «Опять! Поперло опять!»
И в этот момент зазвонил ее мобильный. Это была Елизавета. С очень приятной новостью.
— Лерка! Ты только не ку-куру-куку! Только не падай в обморок! Рафик не обманул. Развелся и уже сегодня хочет произвести обмен.
— Какой обмен? — растерялась Валерия.
— Ну как же, Лерка, он хочет предложить свою крепкую мужскую руку в обмен на твое нежное женское сердце.
— Я согласна! — возликовала Валерия.
— Тогда приготовься, сегодня у вас первая брачная ночь.
— Так скоро?
— Дорогая, очнись, на дворе двадцать первый век — век высоких скоростей и сверхнизменных страстей. Пока! Желаю счастья! Жди его звонка!
И тут Валерия вспомнила про блондинку.
— Лиза! Лиза! — закричала она. — Представляешь, я на работу устроилась!
Не входя в подробности, она рассказала о предложенном месте, умолчав о неожиданном содействии Французского. Елизавета тоже обрадовалась.
— Вот это ку-куру-куку! — восхитилась она. — Поперло так поперло! И брюнет! И приличная зарплата! Помнится, было у тебя однажды такое, — совсем некстати вспомнила она.
«Зачем Лизка об этом?» — расстроилась Валерия.
На душе ее заскребли кошки, Елизавета же, не замечая своей бестактности, с азартом повела допрос:
— Слушай, Лерка, а что у нее хоть за тело, у боссши твоей? Кого охранять-то будешь?
— Тела наплакал кот. Я мумиехранитель скорее, чем телохранитель. То, на чем она носит свои костюмы, телом назвать никак не могу.
— Да ну?!
— Нет, правда, не баба, а мумия.
— Здорово! — восхитилась Елизавета и мигом дала наказ: — Ты сразу диету ее запиши. Как она такого блестящего результата, ку-куру-куку, добивается? Какие жиросжигатели жрет? Или она очень злая?
— Нет, она добрая. Все удачно сложилось: и боссша хорошая, и работа непыльная и риска никакого. От меня всего-то и требуется, что ее собой украшать, — с гордостью сообщила Валерия и, смутившись, добавила: — Представляешь, она находит меня привлекательной.
— И не она одна, — рассмеялась Елизавета. — Рафик тоже находит тебя привлекательной. Слушай, Лерка, даже не верится. Неужели пруха опять? Как я за тебя ку-куру-куку!
— Не сглазь, — воскликнула Валерия и подумала: «Нет, на этот раз действительно поперло. Поперло так поперло!»
Входить в первую брачную ночь с якорем-Французским Валерии страшно не хотелось. Из порядочности и суеверия (что в наше время одно и то же) она решила сейчас же покончить со старой любовью.
Французского она нашла на своем диване — он там жил. И очень неплохо. Валерия долго сидела рядом, напряженно молчала, он же развлекал себя прессой и хозяйки дивана не замечал. Наконец она собралась с духом и выпалила:
— Толя, я другого люблю.
— Любовь — хорошая штука, — не отрывая глаз от газеты, философски заметил он и вежливо сообщил: — Рад за тебя.
— Ты не понял! — рассердилась Валерия, храбро выставляя на стол шампанское. — Я в ближайшее время замуж за него выхожу.
Французский нехотя отложил газету:
— А как же я?
Она промямлила, пряча глаза:
— Ты все равно только лежишь на диване. Другой диван без труда найдешь.
— Да-ааа?!
— В условиях капитализма выбор диванов велик, — успокоила его Валерия.
И тут-то глобально равнодушный Французский обнаружил недюжинный темперамент. Он вскочил, грохнул по столу кулаком и завопил:
— Но я хочу лежать на твоем! На твоем, черт возьми, диване! Понимаешь?!
— Но почему именно на моем?
— Я привык!
Заметив, наконец, стоящее на столе шампанское, Французский так же мгновенно успокоился, как и распалился.
— А это зачем? — спросил он.
— Прощаться, — робея, призналась Валерия.
— Хорошо, будем прощаться, — неожиданно охотно согласился Французский и уже вдохновенно скомандовал: — Открывай!
Валерия послушно и не слишком умело начала откупоривать бутылку. Французский с молчаливой брезгливостью наблюдал. В конце концов он не выдержал и с криком: «Кто так открывает?!» — вырвал бутылку из рук Валерии.
Когда выпили по бокалу, он спросил:
— Как его зовут?
— Рафик.
— Брюнет?
— Брюнет.
— За что ты его полюбила?
— Он сказал, что у меня необыкновенно стройные и красивые ноги.
Французский с удивлением посмотрел на Валерию и спросил:
— Это все?
Она пожала плечами, и, не зная что отвечать, повторила:
— Он сказал, что у меня необыкновенно стройные и красивые ноги.
— Разве я этого не говорил? — поразился Французский.
Валерия грустно покачала головой:
— Нет.
— Ну, так и говорить не буду, поздно. Послушай лучше поучительную историю. У его жены были худые и кривые ноги, поэтому он чужие хвалил. Но когда эти ноги от него ушли, он побежал за ними. Смешно?
— Глупо, — рассердилась Валерия. — Я его люблю, он мне нужен.
Французский усмехнулся:
— Сокровище, знаешь что такое жизнь?
— Знаю, — отмахнулась она, — жизнь, это накопление опыта ценой утрат удовольствий.
— Мимо. Мимо, сокровище, мимо. Опять мимо. Жизнь — это процесс мучительного приобретения того, в чем нет нужды.
Французский налил вторую порцию шампанского, залпом осушил бокал, сказал: «Жаль, неплохой был диванчик», — и ушел.
Валерия подавила легкую грусть и сама позвонила Рафику.
— Приезжай! — бодро сказала она.
И он тотчас за ней приехал.
Потом был ее триумф: ресторан, стол нетронутых блюд, песни одна за другой, для нее, все для нее, признания в любви (в основном его, она стыдливо молчала)…
Валерия была слегка пьяна. Рафик поглядывал на часы. Наконец он сказал:
— Пора!
И, словно бывалый командир новобранцев в бой, с храбрым нетерпением повел на брачное ложе невесту.
Это была настоящая ночь любви. Таких ночей не знала Валерия. То, на что был способен Рафик, думается, и Казанова не мог.
Валерия вдруг прозрела: оказывается Эркан — актер погорелого театра с этой своей дурацкой бомбой. Рафик! Только он оказался способен унести ее в заоблачные выси женского счастья-блаженства! Это был рай на земле! Фантастика! Сказка! И много-много всего, не передаваемого словами!
Очнувшись, Валерия увидела на полу разорванную блузку, очень дорогую блузку — результат патологической экономии и двухнедельных голоданий. Валерия не расстроилась, а откинулась на подушку и воскликнула:
— Я опять счастлива и из этого заблуждения меня не выведет даже утрата всего гардероба!
— Драгоценная! — закричал Рафик. — Каждый день буду покупать тебе новую одежду, а ночью рвать ее! Рвать! Рвать прямо на тебе! Скажи, что ты хочешь?
— Порви на мне норковую шубу, — проворковала Валерия.
— Прямо сейчас! — загорелся Рафик и выбежал из спальни.
Когда он вернулся, в его руках действительно была норковая шуба с воротником из дорогущего горностая. Роскошная голубая норка и белый горностай! Просто блеск!
Валерия примерила и обнаружила, что рукава короткие — едва достают до локтей.
— Но это же шуба твоей бывшей жены, — растерялась она.
— О! — закричал Рафик. — Ты не представляешь сколько эта пиявка высосала из меня крови. Все, чтобы я ни сделал, не нравилось ей. С утра до вечера критиковала. Все наперекор. Прошу ее: «Дорогая, душно». А она мне: «Форточка открыта». «А я хочу открыть окно!» Знаешь, что ответила эта язва?
— Нет.
— Комары налетят. «Ты думаешь, — говорю я, — что комары не пролезут в форточку?» А на самом деле ей плевать, лишь бы мне возразить. Какое счастье, что я избавился от нее. Валерия, это кайф, что я нашел тебя! Тебя!!!
— Но почему она оставила такую красивую шубу? — изумилась Валерия.
Рафик оторопел:
— И в самом деле, почему?
— Может забыла?
— Не-ет, она везде теряла меня, но шубу — никогда! Оставила назло, — предположил он. — Понимаешь, эту шубу я ей дарил. Говорю же, чтобы ни купил — все забракует. Купил ей как-то свитер. «Это тряпка», — говорит жена. «Ты что, — возражаю я, — это чистая шерсть, целых восемьдесят процентов.» «С чего ты взял?» — удивляется она. Я ей в ответ: «На этикетке написано». И знаешь что она сказала?
— Что?
— «Ха, дурак! Вот вся эта шерсть на этикетке и осталась!» Вот же сучка!
Валерия прониклась сочувствием.
— Милый, — сказала она, — дари мне что хочешь. Все буду хвалить.
И Рафик тут же сделал широкий жест:
