Я не жалел о ее уходе: наоборот, мне захотелось побыть одному, чтобы подумать о своем будущем. У меня, как оказалось, не было ни хорошей женщины, ни хорошей машины, ни хороших перспектив. Ничего хорошего. И я был не в силах ничего изменить!
Однако к полуночи меня осенило: ведь у меня есть деньги! А, значит, я, как минимум, хорошая машина уже не проблема! И фиг с ним, с будущим: хоть чем-то я себя порадую!
* * *
Утром, еле продрав глаза, я кое-как оделся, заполнил дипломат деньгами, поймал такси и поехал за покупкой в центр.
Найти «Астон-Мартин» оказалось нелегко: машины такого класса не продаются на каждом углу. Но, приложив определенные старания, я разыскал салон, где продавали суперкары.
«Астон-Мартин» там был один. Навороченный до предела. Серо-стального цвета, с белоснежным кожаным салоном и совершенно сумасшедшей стереосистемой. За триста тысяч долларов… Дилер, которого я попросил принести ключи, посмотрел на мои протертые джинсы и презрительно улыбнулся:
— Вам только от этой машины или от всех остальных тоже?
— Только от этой! — я не собирался с ним беседовать! Мне была нужна машина! Именно эта! И за любые деньги!
— Она не продается! — решил отвязаться от надоедливого клиента парень и отвернулся.
— Я сказал, принеси ключи, придурок! — я развернул его к себе и ткнул носом в дипломат Вована. — Денег навалом! На, смотри!
Увидя пачки сто долларовых купюр, чуть не вываливающиеся наружу, он от неожиданности икнул, побледнел и тут же сорвался с места:
— Конечно, сэр! Как скажете, сэр! Сию минуту, сэр!
— То-то же! — буркнул я, дождался, пока парень откроет мне машину и с восторгом опустился в сидение, заботливо укрытое целлофаном. Мне стало спокойно, уютно и хорошо. Стоило мне прикрыть глаза, как я представлял себе Татьяну, сидящую рядом, и от этого мне становилось еще приятнее.
— Отсчитай деньги, оформи бумаги, себе возьмешь штуку! — я протянул ему дипломат, завел двигатель и снова закрыл глаза.
Минут через сорок я летел по городу, не обращая внимание на светофоры, и чувствовал себя человеком.
Раза три полиция пыталась меня урезонить, но деньги, как ни странно, решали все, и к дому я подъехал, довольный, как бык-производитель на новой ферме…
Даже на пляж ехать было гораздо приятнее, чем обычно, и по дороге я решил продать свой «Шевроле» к чертовой матери, так как сомневался, что вообще захочу садиться за его руль.
* * *
Машина меня радовала. В отличие от всего остального: женщины, попадающиеся мне, имели какие-то изъяны, на которые раньше мне не пришло бы в голову даже обратить внимание. Например, коротковатые ногти. Или чуть-чуть плоская задница. Или еще что-нибудь. Однажды, в очередной раз упившись до поросячьего визга, я признался себе, что уже причислил Татьяну к лику святых, и у всех остальных нет ни единого шанса. Это меня расстроило, и я продолжил пить. И пил, за редкими перерывами на работу, месяца полтора. Пока меня не вывели из запоя довольно оригинальным способом. Впрочем, другого способа, на мой взгляд, не было…
Глава 5
…В баре было пусто. Ни капли водки, коньяка, виски или чего бы то ни было алкогольного. В холодильнике — тоже. Я на всякий случай поискал под кроватью, но и там не оказалось даже паршивой бутылки пива. А нутро требовало внимания, вернее, вливания… «Трубы горят», — кстати вспомнилось русская народная поговорка. «Пол царства за КОНьЯ…К»! — пробормотал я, немного подождал ответа, потом вспомнил, что живу, собственно, один, и начал одеваться… Мысль о том, что до ближайшего магазинчика со спиртным пять минут ходу, вызывала тошноту. Но другого выхода не было… кроме двери на улицу: лезть через окно мне было в лом, хотя путь до магазина и укорачивался метров на пятьдесят. Я привычно запутался в наплечной кобуре с любимыми пистолетами, зашвырнул ее под кровать, решив, что в таком состоянии мне сам черт не страшен: все равно зрение не фокусируется дальше собственного носа, и черта я не узнаю…
Теплый сентябрьский вечер встретил меня легким ветерком в опухшую от пьянства морду, из каких-то садистских побуждений усложняя и без того нелегкий путь до вожделенной бутылки. Я горько вздохнул, поморщился от запаха своего же перегара, сплюнул под ноги и поплелся вверх по улице…
Магазин, как ни странно, стоял на своем месте. И даже работал! (В прошлые выходные я как-то с очередного перепоя приперся сюда в половине пятого утра и все не мог понять, почему мне не хотят открывать эти паршивые двери…) Я вломился внутрь, правым глазом прицелился в продавца, и с надеждой в голосе спросил:
— Рассольчика не найдется?
Продавец тупо посмотрел на меня и, склонив голову к плечу, с удивлением спросил:
— А что такое «рассольчик», сэр?
Я почесал затылок, потом небритый подбородок, потом снова затылок и, наконец, сообразил, что, увы, нахожусь в том же самом паршивом Лос-Анджелесе, что и вчера, а не в стране своей мечты России, мать ее растак и перетак! Вот там, небось, тебя не спросят, что такое «рассол»! Мне еще больше поплохело. Я молча сгреб с полки бутылку виски, поднял с пола упаковку пива, кинул парню деньги и грустно побрел домой. Даже визг тормозов на перекрестке и мат в ухо не принес мне ни капли облегчения: я просто выдернул обладателя визгливого дисканта из машины, дал ему в ухо, перешагнул через него и побрел дальше.
— Москва! Как много в этом звуке для сердца киллера слилось! — пробормотал я вполголоса, добравшись до своего коттеджа и присев на ступеньки крыльца. Здесь, на «ридной американщине», как говорила Татьяна, даже похмеляться было противно. Но альтернатив не было. Я задумчиво посмотрел на бутылку в своей руке и с тоской швырнул ее в розовый куст. Куст не ответил. Я показал ему язык и решил еще немного поспать, ибо сегодняшнее воскресенье, впрочем, как и вчерашняя суббота, выдались такими же скучными, как и все предыдущие дни.
Завалившись в кровать, я с ненавистью посмотрел на мобильный телефон, привольно развалившийся на моей подушке, и мстительно сбросил его на пол. Телефон обиженно разразился препротивной трелью и умолк. Я пнул его ногой, отчего тот влетел под стол с компьютером и там уже основательно разошелся: трель, судя по всему совершенно матерного содержания, не умолкала минуты две. Поискав глазами, чем бы его заткнуть, я вдруг понял, что телефон прямой связи с Боссом ЗВОНИТ! Звонит, а не матерится! А я сижу на кровати и хлопаю ушами, как африканский слон на взлетной полосе аэродрома… Я тут же рухнул на пол и на четвереньках пополз к трубке, как на зло завалившейся черт ее знает куда. Само собой, без приключений не обошлось: я долбанулся головой об угол открытого ящика для бумаг, потом уронил на себя принтер, естественно, тоже углом, потом дотянулся до этого проклятого телефона, и тут он… умолк! От злости я чуть не вцепился в него зубами, но, видимо, почувствовав, что он крупно рискует, мобильник снова зазвонил.
— Алле, Жорик! С днем первоклассника тебя! Это я, Татьяна! — раздался голос, по тембру не очень похожий на голос Босса.
Я тупо уставился на трубку и отвесил себе легкий подзатыльник, чтобы подстегнуть умственную деятельность. Старый, проверенный способ не подвел: я вскочил на ноги, радостно взмахнул свободной рукой… и взвыл на весь дом: зацепившись за руку проводами, на мою ногу, естественно, тоже углом, со стола рухнул новый семнадцатидюймовый монитор!
— Надо было покупать плазменный! — подумал я и замер…
— Эй! Ты что там творишь? Маневры в песочнице, что ли? — ехидно донеслось из трубки.
— Да нет, пытаюсь привести дом в порядок! — буркнул я, прыгая на одной ноге и пытаясь унять боль в большом пальце. — А ты где сейчас находишься? — догадался я спросить через минуты полторы.
— Почти рядом с тобой, минут десять езды! — радостно ответила мне она. Надеюсь, чашка кофе для меня найдется?
Я опешил:
— А откуда ты знаешь, где я живу? Этого не знает даже мой Босс!
