Брайс Уолтон
Больше ни одного повешенного
Обильно потеющий прокурор сорвал с себя галстук и перешел к заключительной части своей речи. Он повышал и понижал голос, как комедиант, читающий из Шекспира в старинной манере.
— Я всего лишь прошу вас помнить, что данный субъект обвиняется в насилии с последующим убийством, и это, возможно, самое ужасное преступление, совершенное в наших краях и уж, вне всякого сомнения, самое ужасное из тех, которые мне доводилось представлять суду. Я не стану отнимать у вас много времени…
Бурке трясло, несмотря на жару июньского полдня. В тесном, плохо проветриваемом зале суда было трудно дышать. И все происходящее плыло и деформировалось перед глазами, словно в кошмаре или за стеклом аквариума. Теперь Бурке точно знал, что его повесят.
Прокурор представил его кровожадным зверем. Старый судья, носивший красные подтяжки, сидел, сгорбившись, в своем кресле, как гигантский кенгуру. В качестве назначенного адвоката выступал чистейшей воды кракер[1], откликавшийся на имя Поп Лемойн, но и тот малый интерес, который он проявлял к своему клиенту, испарился окончательно, когда Бурке отказался признать себя виновным и просить суд о снисхождении.
— К чему бросать меня в пасть волку? — возразил Бурке. — Я никого не убивал.
— В самом деле? — спросил Поп. — У них есть два свидетеля, готовых поклясться в обратном, и несколько косвенных улик. Эта бедная девушка из местных, ее тут любили. Вы приезжий, а повесить кого-то надо. Единственный ваш шанс — молить о пощаде и как можно скорее.
Бурке считал, что только голодные псы имеют право попрошайничать, он презрительно фыркнул.
— Пользуясь предоставленной мне возможностью, — продолжал прокурор, — я счастлив изложить эти факты столь тщательно подобранному составу суда присяжных в надежде, что вы достаточно разумны, чтобы оценить их правильно, не поддавшись влиянию чувств.
Бурке открыто ухмыльнулся, глядя на бессмысленные бараньи лица так называемых присяжных заседателей. Даже зная, что вызывающее поведение пойдет ему во вред, он не считал необходимым скрывать своего отношения к этим остолбеневшим даунам. Он отказывался унижаться и умолять. Он не опустится до их уровня, пусть и рискует попасть на виселицу.
Тщательно подобранный состав присяжных? Он коротко усмехнулся. Если они достойны своей роли, то это уже из балагана. Наверняка, они все повязаны. Патефоны, и те более непредсказуемы.
— Защита отметила, что ни один свидетель не видел самого преступления. Но, люди добрые, есть ли здесь что-нибудь удивительное? В один из тех дней, когда все уже приготовились смотреть, как убийцы совершают свои ужасные злодеяния на телеэкране!
По залу прокатились смешки, быстро стихшие из-за полуденной жары.
Бурке повернул голову к шерифу Ленни. Этот последний проявлял к обвиняемому уважение и расположенность, предвзятость суда часто заставляла его хмурить брови. Он был худой и старый, но хорошо сохранившийся для своих лет. Лицо выдавало человека, смышленого и рассудительного, седые волосы добавляли чертам приятного достоинства. Он ответил на взгляд Бурке опечаленной улыбкой сочувствия. Улыбка не имела цели успокоить, всего лишь знак симпатии в ситуации, когда шериф ничего не мог изменить. Бурке почувствовал моральную поддержку существа, возвышающегося над злобной влиятельной толпой.
— Заседание переносится на утро, — взревел вдруг судья, — или на то время, когда чертов кондиционер будет починен!
Прокурор жалобно запротестовал:
— Но, ваша честь, я еще не закончил обвинительную речь!
— Ваша речь произведет большее впечатление, если вы ее произнесете в более подходящем климате, — возразил судья.
Он глянул на Бурке с определенной улыбкой. Бурке видел подобное выражение у тигра, которому несли его корм.
Он поднялся, скрывая дрожь. Нервы были на пределе, и он знал, что понадобится собрать все мужество, чтобы выдержать удар до конца. Он хлопнул по плечу своего адвоката.
— Проснитесь, Поп, — сказал он насмешливо, — пора принять кружечку пива.
Помощник шерифа, здоровенный верзила, не перестававший глупо улыбаться, отстегнул один наручник от барьера и защелкнул его на левом запястье Бурке. Шериф Ленни сопровождал заключенного до камеры. В ней не имелось ничего, кроме желтоватого умывальника, унитаза, железной кровати и лампочки с плафоном под металлической сеткой. Забранное решеткой окно располагалось почти под потолком. Комната была старой, пахла затхлостью и сыростью, сочившейся из стен, покрытых облупленной штукатуркой. Арестованных обычно содержали в окружной тюрьме, расположенной ниже по улице, но Ленни заявил, что в здании суда Бурке будет в большей безопасности. Здесь он сможет избежать линчевания, объяснил шериф.
На этот раз помощник шерифа, расстегнув наручники, не поспешил убраться, как обычно. Шериф, вошедший за ними, закурил сигару, и, похоже, не имел ни малейшего намерения покидать камеру. Озадаченный помощник стоял в дверях и с чувством скреб в затылке, не зная, как поступить ввиду необычности ситуации.
Наконец, он рискнул задать вопрос:
— Шериф?
— Да, Дэйви, — ответил шериф, не оборачиваясь.
— Мне нужно запереть заключенного. Вы идете со мной?
— Ступайте, — сказал Ленни.
— Вы не идете?
— В свое время.
— Вы остаетесь в камере с ним!
— Похоже, дела Бурке совсем плохи, — заявил шериф. — Мне следует побеседовать с ним в частном порядке. Так сказать, подготовить к худшему. На тот случай, если…
Помощник неохотно вышел в коридор. Он покачал головой.
— Вы чересчур добры к ним. Вы относитесь к этим бешеным псам так, как будто они люди.
— Пойдите попейте пивка, Дэйви.
— Мне следует остаться, мало ли чего…
— Пойдите уже попейте пивка, — терпеливо повторил старик. — Я стал шерифом, когда вы еще были не выше трех яблок. Думаю, я способен сам справиться.
Помощник закрыл дверь камеры.
Шериф сделал знак заключенному присесть на тюремную кровать, и Бурке повиновался.
— Мы называем его Дэйви, — сказал Ленни. — Он уверяет, что происходит по прямой линии от Дэйви Крокетта.
— А меня он за кого принимает, за голодного медведя?
— Как он говорил, по нему, вы бешеный убийца.
— Это и ваше мнение, шериф?
— Нет. Возможно, вы даже не виновны. Но если вы и преступник, судебное разбирательство ведется не беспристрастно. На деле это не разбирательство. У вас нет желания быть повешенным, а?
Бурке оттянул пальцем влажный ворот рубашки.
— Определенно, нет, — сказал он.
— Они точно настроены вас повесить. Старый Бедекер это тот судья, который любит посылать людей на виселицу. Еще до начала разбирательства они решили объявить вас виновным в убийстве, а Бедекер ни разу не был замечен в мягкосердечии. Он совершенно безжалостен и как судья, и как человек.
Бурке поежился.
— Мне тоже показалась, что все уже решено.
— И это правда, мистер Бурке. Им нужно кого-нибудь повесить, и они никогда не тронут местного, если есть возможность спровадить на виселицу приезжего.
— У меня нет ни одного шанса выпутаться?
— Не с этим составом суда.
— Но я невиновен!
— Возможно. Впрочем, даже если бы вы были преступником, и разбирательство проводилось непредвзято, я все равно не люблю вешать людей.
Бурке подскочил на кровати.
— А разве вы?..
— Это входит в мои обязанности.
Он приблизился к окну и посмотрел на небо сквозь голубоватое облако дыма от своей сигары.
— Округ чересчур бедный, чтобы прибегать к услугам профессионала. Поэтому люк открываю я, мистер Бурке. Я уже давно шериф и перевешал немало народа. Старый Бедекер поручит вас вешать мне. Но я не стану этого делать.
— Вы не станете этого делать?
— Нет.
— И кто же тогда займется этим?
— Никто, — сказал шериф. — Если я смогу помешать.
Он быстро приблизился к решетчатой двери и насторожил ухо. Вернувшись к Бурке, достал из-под рубашки сверток. Сверток длиною в тридцать сантиметров и толщиной в один. Он развернул промасленную бумагу и протянул заключенному шесть маленьких пилок по металлу. Бурке смотрел на них с ошарашенным видом.
— Это шутка? — пробормотал он наконец.
— Засуньте их под матрац.
Бурке схватил пилки и быстро спрятал под тюфяком. Он еще не до конца поверил в их существование.
— Сигару? — спросил шериф.
Трясущейся рукой Бурке взял сигару, вставил в рот, и неподвижно глядел на худые коричневые пальцы шерифа, спокойно протягивающего ему зажигалку. Потом старый человек снова поглядел на окно.
— Железо мягкое, мистер Бурке. Часа за три можно перепилить эти два прута. Дэйви не вернется. Он пошел наливаться пивом, и ночью вы его не увидите. Перепилите прутья в нижней части, немного отогните, и они просто выпадут из верхних пазов, как зубы Бедекера, когда он начинает драть глотку. Рамы прогнили, мистер Бурке. Как и все остальное в этом городе.
