Брижит Обер - Карибский реквием

Девушка сидела напротив Дага, затянутая в узкое зеленое платье, которое удивительно шло ее глазам. Острые ноготки с ярко-красным лаком выделялись на смуглой коже. Пренебрежительно посматривая вокруг, она потряхивала своими длинными африканскими косичками. Он проследил за ее взглядом и подумал – уже в который раз, – что давно пора заново покрасить стены унылого больнично-зеленого цвета и заменить разваливающийся на глазах металлический шкаф. За его спиной в астматических конвульсиях задыхался кондиционер. Даг наклонился, чтобы вылить за окно наполненную до краев миску с водой, прежде чем вновь подставить ее под протечку. Увидев, как носик посетительницы сморщился от отвращения, он зачем-то поспешил оправдаться:

– Знаете, этому кондиционеру столько же лет, что и мне…

– И уже подтекает?

Даг счел за лучшее ответить рассеянной улыбкой. Да за кого эта высокомерная девица себя принимает? Соизволила сюда заявиться с видом топ-модели, и теперь он должен пол вылизывать, чтобы, видите ли, соответствовать ее представлениям о чистоте? Он посмотрел ей прямо в глаза, красивые зеленые глаза, узкие, как у кошки.

– Полагаю, вы явились сюда не для того, чтобы обсуждать модели кондиционеров?

– Ваши дедуктивные способности поистине блистательны, – не осталась она в долгу и принялась внимательно рассматривать свои безукоризненные ноготки.

Затем, решив, что ссориться не в ее интересах, поспешила приступить к делу:

– Я обратилась к вам, потому что мне нужно найти одного человека.

– Какого человека? – деловито осведомился Даг, а про себя продолжал размышлять о том, будут ли сегодня вечером достаточно высокие волны, чтобы можно было заняться серфингом.

– Моего отца, – сухо ответила молодая женщина.

Даг приблизительно этого и ожидал. Почти треть проблем, которыми ему приходилось заниматься, касалась именно поисков людей. К сожалению, большинство подобных расследований не заканчивалось ничем. Безответственные родители проявляли поистине чудеса изобретательности, когда речь шла о том, чтобы скрыться от своих отпрысков.

– Вы имеете представление о том, где он может находиться? – без особого энтузиазма осведомился он у посетительницы.

– Ни малейшего. Я не знаю ни его имени, ни того, как он выглядит. Как только моя мать забеременела, он исчез и больше не подавал признаков жизни.

Хорошенькое начало. Он просмотрел краткие сведения, которые она сообщила ему по прибытии в контору: ее звали Шарлотта Дюма, жила она в Мариго, французской части острова Сен-Мартен[1]. Бюро расследований «Мак-Грегор» располагалось в Филипсбурге, голландской части. Когда она только вошла, Даг спросил у нее по-голландски, не желает ли она вести беседу по-английски, на что она ответила по-английски, что предпочитает использовать французский. «Если это вас не смущает», – добавила она, одергивая платье. Даг поспешил упокоить ее, заявив, что это не составит для него никаких проблем. Его отец, франкоязычный луизианец, как таких называют, «кажён», женился на черной карибке из Сент-Винсента[2], а поселились они на Дезираде[3], на французской территории.

– Так что, хотя я и американец, до восемнадцати лет в Соединенных Штатах не был, – зачем-то счел нужным объяснить он ей.

Она вежливо улыбнулась и рассеянно бросила:

– Очень трогательно…

После чего Даг почувствовал себя полным кретином.

Он взял лист белой бумаги, свою любимую ручку – «Паркер» с толстым пером – и записал: «Понедельник, 26 июля», – в то время как Шарлотта неодобрительно следила за ним взглядом. И зачем она сюда явилась? Агентство «Мак-Грегор» имело прекрасную репутацию, но тип, сидящий в данный момент перед нею, никак не соответствовал сложившемуся у нее образу частного детектива: на нем была длинная футболка с пестрой надписью «Король Сильвер», мятые хлопчатобумажные брюки и грязные башмаки. Его выбритая от затылка до висков голова, примитивная татуировка на узловатых предплечьях дополняли портрет, более похожий, по ее мнению, на изображение какого-нибудь хулигана из Бронкса, чем на серьезного здравомыслящего следователя, которому больше подошел бы костюм от Хьюго Босса, шелковые подтяжки и туфли от Версаче.

Даг закончил свою писанину, размышляя о том, почему она так его рассматривает. Он поднял на нее глаза и произнес, не особенно стараясь выглядеть любезным:

– А что если начать сначала?

Начало – это было двадцать пять лет назад, на СентМари[4].

Даг не сумел подавить вздоха. Сколько лет прошло с тех пор, как он в последний раз был на Сент-Мари? Двадцать? Двадцать пять? Несмотря на это, он почти наизусть мог воспроизвести текст буклета туристического агентства: «Гористый остров в обрамлении райских песчаных берегов, лежащий зеленым бриллиантом в Карибском море, в пяти километрах к северозападу от Гваделупы, с населением 15 000 жителей на 140 квадратных километров». Место, совершенно нетипичное, тем не менее достаточно хорошо воспроиз-водило то, что гиды именовали «разнообразием Карибского пейзажа». Он услышал свой собственный голос:

– Сестра моей матери держала сувенирную лавочку в городке Вье-Фор[5]. В детстве я проводил там все каникулы.

– Именно там я и родилась.

Что касается Дата, то он родился на Дезираде, уже тому сорок пять лет назад. Неужели сорок пять? Это невозможно: должно быть, паспорт лжет. Он чувствовал себя таким же сильным и здоровым, как в юности.

– Дыра дырой, – добавила Шарлотта с презрительной гримасой.

Даг придерживался иного мнения: в его детстве не было времени более приятного, чем то, что он провел в этом маленьком сонном городишке. Нет, в самом деле, почему он больше никогда туда не наведывался? Он внезапно вспомнил строптивого подростка, каким был в то время, и о том, какое его вдруг охватило презрение к этой «крысиной норе». В последний раз он оказался там после смерти отца, чтобы навестить тетку, его единственную оставшуюся к тому времени родственницу, которая продолжала писать ему письма по-креольски на разлинованных листах бумаги, надушенных фиалкой. Два года спустя и она в свою очередь отправилась в мир иной: она слишком много ела, артерии не выдержали, тетку нашли скрючившейся за кассой своей лавочки, рука сжимала набитое соломой чучело игуаны.

– Итак, я в вашем распоряжении, – заявил он с наигранной бодростью.

Она бросила на него презрительный взгляд, как если бы услышала непристойное предложение, и продолжила свой рассказ.

Ее мать, Лоран, француженка, вышла замуж за одного высокопоставленного чиновника из Сен-Мартена, отставника из почтового ведомства. Он был гораздо старше ее, но очень богат, они жили на роскошной вилле. Прямо как в сказке. В 1970 году «сухой сезон» – так в тех местах называется лето, с декабря по апрель, – был удушающе жарким. Целые дни напролет Лоран проводила на пляже и смертельно скучала. Там она и встретила соблазнителя из местных, и у них случилась любовь под кокосовыми пальмами на побережье: десять километров белого песка и укромных бухточек, где при желании можно было отыскать немало потаенных мест. В результате девять с половиной месяцев спустя на свет появилась Шарлотта. Произведя на свет очаровательного шоколадного младенца, Лоран оказалась выброшена старым пенсионером из дома. Лишенная собственных средств, хрупкая и совершенно выбитая из колеи, она сняла хижину неподалеку от городка Вье-Фор и жила кое-как на небольшие деньги, которые ей удалось отложить за время замужества. Она пристрастилась к алкоголю и в конце концов повесилась на веранде осенью 1976 года, в разгар сезона дождей. Конец сказки.

Маленькая Шарлотта, которой в ту пору было чуть больше пяти лет – и которую старый отставник категорически отказывался видеть, – была отправлена в приют, на содержание сестер монахинь, и двадцать лет спустя отправилась на поиски своего настоящего отца. Все, что знала Шарлотта, она почерпнула из пьяного бормотания мамаши: та часами могла произносить монологи, потягивая свой пунш.

Даг записывал рассказ, используя свое собственное изобретение: помесь стенографии с одному ему понятными значками-сокращениями, думая о том, что мисс Дюма, должно быть, и не догадывается о том, до какой степени ее рассказ задевает его больные точки. Ему было приблизительно столько же лет, когда его собственная мать, чернокожая карибка родом с Виргинских островов, умерла от рака груди, не успев подарить ему братьев и сестер. Его отец, который был белым и который поменял нищету родной Луизианы на призрачную райскую жизнь на островах, маленький человечек, сухой, как палка, с голубыми глазами в красных прожилках, с заросшими щеками и мрачным юмором, никогда не демонстрировал любви к сыну. Ребенком Даг относился с опасением к этому ни в чем не похожему на него человеку и который всегда смотрел на него так, будто упрекал за эту непохожесть, тем более что в карибском мире, где любой расовый нюанс имеет значение, Даг принадлежал к числу тех, кого называют «конголезскими неграми», то есть к самым чернокожим из всех. Как и Шарлотта, он страдал из-за цвета своей кожи, и особенно оттого, что не мог понять, почему она может быть препятствием при его общении с другими. И только после смерти отца он понял: тот злился на него не потому, что он был черный, а потому, что он вообще появился на свет.